— Я могу выпытать у Перси, если он остался работать при министре. Хотя вряд ли эта зазнавшаяся задница вообще ответит на мое письмо, — с обидой говорит Рон. — Или напишет, что дела государственной важности меня не касаются.

— Не надо, Рон, — мягко отговариваю его я. — Перси так трепетно относится к этой службе, что если там не знают о песне Шляпы, то точно узнают благодаря ему. А значит, может узнать и Волдеморт.

Он кивает и хмуро замечает:

— Слушайте, там сказано, что Скримджер сделал Фаджа своим консультантом. Если он будет во всем прислушиваться к старому бюрократу, ничего в нашем аппарате не изменится.

— Страшно, что они могут избегать реального противодействия и наказывать первых попавшихся людей для галочки, чтобы создавать видимость порядка, — добавляет Гермиона. — Пока такие, как Беллатриса Лестрейндж, гуляют на свободе.

День пролетает на удивление стремительно. Обсуждая на Чарах публикацию в «Пророке» и накликав на себя гнев миниатюрного, но от этого не менее строгого Флитвика, мы лишаемся десяти баллов. Обмен мнениями не заканчивается и на Травологии, из-за чего зазевавшегося Рона пребольно кусает за палец хищная толстянка. На обеде наши силы наконец иссякают, так что ЗОТИ проходит относительно спокойно, если не считать острую реакцию Гермионы на умиление Рона, которому очень понравилось слово «инфегналь» из уст Флер. А вот на меня и исковерканное название наводит ужас: ни за что бы не хотел наткнуться хотя бы на одного живого мертвеца, не то что на нескольких.

Как всегда наспех поужинав и рекордно быстро написав к завтрашнему дню два эссе, я собираюсь на отработку. Уже выйдя из портретного проема, я понимаю, что забыл спросить у друзей, был ли Снейп на завтраке. Потому что ни на обеде, ни на ужине он не появился, из-за чего к вечеру моя тревога усилилась.

Возможно, на выходных профессору так досталось, что он не в состоянии был покинуть подземелья. Морально готовя себя к чему угодно, даже к отмене отработки по причине беспамятства зельевара, я дохожу до дубовой двери и только собираюсь постучать, как внезапно улавливаю за ней приглушенные голоса и опускаю руку.

Всегда понимал, что подслушивать, да и в принципе добывать любые сведения исподтишка — это крайне скверно. Но никогда ничего не мог с собой поделать. Сварить оборотное зелье, чтобы превратиться в Гойла; дважды заглянуть в чужой думоотвод; сотню раз присутствовать при чужих разговорах под мантией-невидимкой — все про меня.

— Уже даже в «Пророке» написали про отца в Азкабане, есть хоть какие-то новости из дома? — похоже, Малфой умышленно пришел раньше, чтобы поговорить с деканом с глазу на глаз.

— Драко, — впервые за долгое время Снейп называет хорька по имени, и мне достаточно одного этого звука, чтобы понять: что бы Малфой ни вытворил, зельевар будет расположен к нему гораздо больше, чем к невиновному, но такому ненавистному Поттеру. — Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. За мать не переживай: я дал Люциусу слово, что буду защищать вас с Нарциссой.

— Каковы его намерения насчет меня? Он поспособствует освобождению отца? — повышает голос слизеринец. — Я должен понимать, к чему быть готовым!

— Ты должен понимать только то, что не стоило наживать себе врага в лице единственного человека в школе, которому можешь доверять, — сердится Снейп. — А донимать расспросами — не лучшая идея.

Ощущая, как с каждой секундой накаляется атмосфера, я решаю не нарываться и прерываю спор стуком в дверь ровно в семь ноль-ноль. Малфою неплохо было бы сказать мне спасибо за то, что из-за появления свидетеля его не испепелили на месте.

— Добрый вечер, сэр, — киваю я недовольному профессору, на сей раз не сумевшему сохранить привычную невозмутимость: его черные глаза гневно сверкают, губы плотно сжаты, между бровями залегла глубокая морщина. За этим свирепством пока что невозможно распознать признаки страданий и слабости после Круциатуса.

Сегодня он особенно краток и категоричен:

— Драйте котлы и парты. Оба. И не приставайте ко мне.

Мы молча приступаем к делу, а спустя двадцать минут Снейп встает и выходит из класса.

Оставшись наедине, мы косо переглядываемся, но я не вижу во взгляде Малфоя ни вызова, ни насмешки, лишь усталость и тоску.

Во время подслушанного разговора мне показалось, что хорек вовсе не хочет примыкать к Волдеморту и переживает за семью. Он все притворяется крутым и независимым, но за маской дерзости скрывается одинокий, потерянный бедолага.

Я знаю, каково это — беспрестанно находиться в состоянии тревоги, предполагать худшее, засыпать и просыпаться с мрачными мыслями, портящими жизнь и не дающими вздохнуть.

Скорее всего, я совершаю огромную ошибку, и она выйдет мне боком, но нарушаю тишину, чтобы поделиться тем, что он так хотел услышать.

— Твоя мама в порядке. Она не смогла убедить Волдеморта вызволить твоего отца из Азкабана. А когда он спросил, станешь ли ты пожирателем, она замялась и этим разозлила его. Но Снейп принял удар на себя, так что она не пострадала.

Малфой, недобро сверкнув глазами при звуке наводящего страх имени, прищуривается:

— Откуда информация, Поттер? Почему я должен верить тебе?

— Не верь, мне плевать, — отрезаю я. — Узнаю, что ты рассказал обо всем Снейпу или другим — это станет последним жестом доброй воли с моей стороны.

Лицо слизеринца озаряется догадкой.

— Стой, так это те видения, которые Лорд насылал тебе в башку? Полгода назад он обманул тебя, приманив на Блэка, и вот итог — мой преступный двоюродный дядюшка укокошен, а ты так и не научился окклюменции, — с мрачной иронией завершает он.

— Он никогда не был преступником, — злобно выпаливаю я, взбешенный фактом кровного родства Сириуса и Малфоя. — В отличие от твоего трусливого папочки и сумасшедшей тетки!

— Заткнись, или я за себя не ручаюсь, — свирепеет хорек и из бледного становится пунцовым.

— Сам заткнись, — парирую я, уже пожалев, что рассказал ему о сне. — Не суй свой нос, куда не следует, чтобы не говорить о том, чего не знаешь. От этих видений сложно защититься. Но они правдивы. Здорово осознавать, что я могу наблюдать за происходящим у тебя дома, а ты нет?

Малфой вспыхивает с новой силой, но умолкает, с остервенением отскребая засохших слизней с поверхности котла. Видимо, в его голове протекает важный мыслительный процесс — оценивание моего козыря в рукаве, взвешивание всех «за» и «против». Спустя пятнадцать минут он наконец подает голос, смиренно констатируя:

— Так значит, Снейп и впрямь защищает маму. А она делает все, чтобы Лорд еще не скоро до меня добрался.

После непродолжительной паузы я отвечаю:

— Может, он вообще до тебя не доберется. Если ты, конечно, не захочешь ему служить.

Он сердито фыркает:

— Умоляю, Поттер. Я насмотрелся на родительские унижения. Летом, пока я был в Малфой-мэнор, мать в отсутствии отца всячески оберегала меня от встреч с Лордом. Якобы, еще не готов. Один раз он хотел провести со мной воспитательную беседу и с легкостью отшвырнул ее, когда она встала у него на пути. До сих пор перед глазами картина, как она плачет на полу, умоляя не наказывать меня, и вытирает о платье разодранные ладони.

— И он в итоге наказал тебя?

— Не твое дело, — бормочет недовольный Малфой, и я понимаю, что без карательных мер в тот день точно не обошлось.

По возвращении Снейпа мы не произносим больше ни звука, но, покинув класс, я уже не испытываю к Малфою такого презрения, как раньше.

Уставший, я проваливаюсь в сон, едва упав на кровать. Ночью меня одолевают кошмары, не имеющие никакого отношения к связи разумов с Волдемортом: Сириус в образе инфернала, Малфой, бьющийся в паутине, словно пойманная муха, и гигантская росянка с лицом Скримджера, тянущая ко мне свои конечности, чтобы высосать кровь.

*

Во вторник мы идем на Зельеварение с тяжелым сердцем, ибо все трое прекрасно понимаем, что ждет Рона на этом и последующих занятиях. Невилл не просто ему не подсобит — он стопроцентно испортит всю работу, если его вовремя не остановить.