- Вас ист дас89? - спросила лошадь и тряхнула головой.

  - Нихт шиссен90, - ответил ей Леннрот.

  Из-за лошади вышел мужчина средних лет с бакенбардами и в жилете, одетом поверх простой рубахи. Он вздрогнул, увидев Элиаса, едва не подпрыгнув выше вершины валуна. За ним вышел еще один человек вполне местной наружности, с бородой веником, в картузе с поломанным козырьком и черными, будто нарочно испачканными в саже руками.

  - Здравствуйте, господин чиган, - сказал он голосом, которым, вне всякого сомнения, до этого тянул незнакомую руну.

  - Здравствуйте и вы, господа хорошие, - ответил Леннрот и добавил. - Только я не чиган.

  - Это господин магистр, - объяснил своему спутнику в жилетке певец. - Ферштейн?

  - Йа, - ответил тот. - Натюрлих.

  Лошадь втянула воздух ноздрями и радостно заржала, потешно шевеля большими коричневыми губами. Леннрот немедленно протянул ей яблоко с монастырского стола.

  Пока она с удовольствием жевала, певец спросил Элиаса:

  - Туда или сюда?.

  - К озеру, - ответил тот.

  - Значит, по пути, - улыбнулся местный житель. - Садись с нами. Немец возражать не будет.

  - Не буду, - согласился человек в жилетке и ушел за камень.

  Все они уселись на телегу, груженую плотно упакованными в мешки брикетами с коричневым сухим торфом, и поехали дальше.

  14. Кантелетар

  Немец оказался голландцем, который заготавливал в сухом болоте торф для своей голландской родины, где этот торф ждали голландские цветы тюльпаны, чтобы цвести и радовать дам по всей Европе.

  - Надо же, а я думал, вы углежоги, - кивнул на черные руки возницы Леннрот.

  - Это раньше я был углежогом, - согласился тот. - Жарко, дымно, а прибыли мало. Теперь вот на роздыхе. Торф таскаем.

  - И руны поем, - добавил Элиас.

  Телегу тряхнуло, немецкий голландец немедленно вывалился и затих под самым колесом, предвкушая, как его сейчас переедут.

  Леннрот и возница, склонившись, вытащили съежившегося человека за шиворот жилета и поехали дальше.

  Местный житель оказался вовсе не местным жителем. Это был Ваассила Киелевяйнен из беломорской деревни Вуоннинен волости Вуоккиниеми. Он был рыбаком, однако с возрастом выходить на промысел оказалось тяжело, поэтому отправился вместе со знакомыми мужиками туда, где тепло и ветер не продувает. Был углежогом, а теперь вот - торфяной рабочий.

  Руны петь ему запретили попы, которых тут тьма. Но когда никого нет, почему бы не поголосить? Эта руна о создании "золотой бабы", другой ипостаси золотого тельца, досталась ему от самого великого рунопевца, когда-либо им встречаемого, от Архиппы Перттунена из Латваярви.

  Ваассила спел еще разок, теперь уже о Вяйнямейнене, но, приближаясь к Янисъярви, замолчал и отнекивался: вполголоса руну выводить не умеет, а иначе - случайный попенок услышит и наругает. Еще и заработка можно лишиться.

  - Ты к нам в деревню приходи, - пригласил он Леннрота. - Там есть такие рунопевцы - закачаешься. Медведей в стаи собирают, ворон наперегонки бегать заставляют. Так-то, брат.

  Это было очень интересное открытие для Элиаса. Это было новое направление, куда следовало непременно поехать. Но уже не в этом году.

  Ночевать среди жителей и работников большой деревни, носившей одинаковое название с озером, Леннрот не решился. Все-таки близко еще было до раззадоренных Тухкиных, чем меньше народу его видит, тем больше шансов, что слух о его маршруте не дойдет до их ушей.

  Он ушел по речке Янисйоки, чтобы через несколько километров повернуть на Иломантси. И только запоздно, когда идти дальше стало небезопасно, он решился на привал.

  Можно было и в этот раз обойтись без костра, однако налетевшие невесть откуда тучи комаров злорадно грозили своими противными голосами, что обглодают до утра все его косточки, выпьют, нахрен, всю его кровушку. Да и записать хотелось слова, услышанные от Ваассилы.

  Дым поумерил комариные аппетиты, где-то за кругом света, который был меньше в размерах, чем охранный круг мочи, ночные твари спорили между собой: стоит идти к огню, либо нет там ничего интересного.

  Леннрот, изготовивший себе горячей пищи и горячего кофе, записал все, что сохранил в голове, в свою тетрадь в кожаной обложке. Он не забыл ничего, и это было отрадно. Настолько, что проспал до рассвета, никем не потревоженный, не обеспокоенный и даже безмятежный.

  Красные зрачки следили за ним из сгустившейся тьмы, клыки и когти выискивали момент, когда они могут быть опасны для человека, но это время еще не наступило, а прошлая возможность уже минула.

  Что же, приходится ждать и терпеть. У них в запасе были все годы этого мира, вплоть до самого Судного дня. Так стоило ли беспокоиться об этой летней ночи?

  В августе выдалась целая неделя дождливой погоды. Леннрот добрался до Иломантси и поселился в уединенной и заброшенной хижине на самом краю леса. Внутри из убранства почти ничего не было, но местный староста бросил клич среди верующих, те клич подхватили и принесли ему домработницу, старую добрую старушку, глухую, как пень.

  Леннрот не знал, что ему делать с этой бабусечкой, поэтому подхватил ее на закорки и отнес старосте обратно. Та была рада перемещениям на свежем мокром воздухе и глазела по сторонам, роняя из беззубого рта тягучую слюну. Местные собаки приветствовали их жизнерадостным лаем, стараясь не угодить под ноги. Старушка радостно лаяла в ответ. Наверно, они понимали друг друга.