- Это про женщину из Лаукко, тысячу лет назад, - пояснила мама.
- А что - там и тогда стояла эта усадьба? - чуть не упав со стула, спросил Элиас.
Уже уехав из родительского дома, Леннрот часто обращался к этой трагичной песне. Не вслух, без музыки, но как-то в душе. Словно бы сердце пело и кручинилось. Он потом много еще где слышал балладу об Элине: и в Карелии, и на севере Архангельского края, и у ингерманландцев из Ботнии. Пели простые женщины, старухи предпочитали слушать, дети запоминали слова. Тысячелетняя история дышала жизнью, трагедией и смертью54.
9. Хассинен.
В первой половине мая, когда проклюнулась листва, кусты наполнились отчаянными соловьиными трелями, щука в озерах и ламбушках начала бросаться на любую блесну, Леннрот покинул Самматти, намереваясь приумножить свое богатство, как духовное, так и материальное. Ему хотелось посетить земли Хяме, потом - Саво, добраться до Приладожья и пройтись по Прионежью.
Изначально он отправился в Хяменлинну, где жил в то время его университетский кореш Рунеберг. Рунеберга на месте уже не оказалось, но нашлись былые однокурсники, которые охотно приютили путешественника. Никто не смешался55 неожиданным визитом, потому как все визиты, в основном, бывали неожиданными, и не выказал даже тени смущения.
Воспоминания о студенчестве затянулись до утра, а потом чуть было плавно не перетекли в вечер. Однако цель Леннрота была совсем другой.
- Братья, - сказал он, поднявшись из-за стола. - И сестры.
Больше сказать было нечего. Но ничего говорить, оказывается и не нужно было. Все помнили о чудной диссертации, которую столь чудно он защитил, поэтому наперебой стали давать рекомендации.
- В пасторат сходи, там непременно знают, где язычники проживают, - сказал один. - Ну, а язычники тебе руны все и выложат.
- К крепости сходи, - предполагал другой. - Там коробейники с самой Карелии трутся. Уж они-то знают, кто такой Вяйнямейнен.
- Навести скотниц строгих, которые доят коров безрогих, - замечали девицы.
- В доме, который построил Джек56, - пробормотал Элиас.
- Они хуторские, они помнят, хоть и молодые, - не унимались девицы.
От крепости в Хяменлинна остались одни воспоминания еще с прошлой жизни. Там было много пушек, мощные стены, куполообразные крыши и возможность заработать, выпрашивая милостыню и играя на флейте. Снова возвращаться к этим воспоминаниям не хотелось.
Сказав решительное "нет" праздной жизни, Леннрот привел себя в порядок, окатившись несколько раз собранной дождевой водой из бочки. Потом попрощался с товарищами и пошел, куда глаза глядят. Чем дальше он шел, тем лучше глядели глаза.
Когда же он пришел к пасторату, то понял, куда, собственно говоря, он смотрел. К тому времени сделалось уже достаточно темно, поэтому добрый пономарь предложил переночевать в келье для странников. Отчего-то в сумерках он решил, что Элиас - блуждающий по свету чиган, который по легенде приносит счастье. Волос у Леннрота был черен, как вороново крыло, кожа - смуглая от постоянного нахождения на солнце, воздухе и воде, не удивительно, что прислужник церкви обознался.
Вообще-то чигане никогда по-одиночке не шляются. Они всегда таборами ездят. Поэтому ходила легенда о блуждающем чигане, и она, эта легенда, корнями уходила в другую легенду о вечном жиде. Впрочем, неважно - и чиган в единственном числе, и жид одинокий считались безобидными и приносили счастье.
Пономарь к вечеру уже изрядно нагрузился какой-то сомнительной бражкой, поэтому не учуял, что Элиас - того, в остаточном опьянении, и пахнет соответствующе, правда уже очень не выражено.
Леннрот отлично выспался в полной, если не сказать больше - кромешной - тьме, а пономарь по утру его разбудил.
- Отчего же, добрый человек, темно у вас ночью, как у негров подмышками? - спросил Элиас.
- Да оттого, что свечи дороги, - укоризненно покивал головой протрезвевший и слегка разочарованный прислужник церкви. - Бюджет у нас небольшой.
Это меняло все дело! Через час от разочарования у пономаря не осталось и следа. Его непосредственный начальник тоже был рад. А уж как доволен оказался Элиас!
Довольно тяжелые плитки с воском, доставшиеся в родном Самматти едва ли не в нагрузку с другим товаром, ушли по вполне привлекательной для всех сторон цене. Не надо было больше таскаться с ними и переживать, что оплавятся.
И информация пришла об одном безбожнике Хассинене, который слыл едва ли не колдуном. Так что Леннрот немедленно разоблачил себя, что он доктор философских наук, этнографией интересуется, обряды старые смотрит, песни записывает, тосты.
Последнее утверждение порадовало пономаря, но Элиас твердо отказался поучаствовать в застольном обряде. Пастор тоже с утра принимать на грудь не стал, поэтому прислужник церкви только развел руками: на свечах ему предстояло заработать копеечку, то есть, пенни, стало быть, больше пойла ему достанется. Бизнес.
Ободренный первым успехом, который позволял ему месяц не прикасаться к прошлогодним запасам, Элиас почти налегке пошел из Хяменлинны в указанном направлении. Заплечный мешок, откуда был извлечен весь воск, наполнился продуктами, так что не стоило заботиться о дорожных трактирах и харчевнях по пути.
Вообще, конечно, если заниматься каким-нибудь отличным от заурядного финского или карельского коробейничества предприятием по части коммерции, следует приспособить под это дело телегу. А к телеге приспособить лошадь. Тогда к этому сами собой приспособятся налоговые или таможенные офицеры. И, как следствие, предприятие по части коммерции понесет убытки, препятствующие дальнейшему его существованию.
Тогда можно взять лодку! И в нее нагрузить все, что душе угодно. Решительно игнорировать разнообразных "силовиков", придумавших себе такое паскудное название, и плыть, отчаянно налегая на весла, не обращая внимание на стрельбу с берега. В самом деле, если они, блин, "силовики", то мы - кто, "слабаки" что ли?
