Студенты гуляли весело и беззаботно. Мысль о том, что учиться больше негде, не особо беспокоила их. Их вообще никакие мысли не беспокоили.

  Леннрот, как более старший и, что было немаловажно - более опытный по жизни, предполагал, что университет переведут в Хельсингфорс. Коллеги охотно с этим соглашались. В самом деле, в сарай все кафедры не запихать!

  Хельсингфорс это было не то, чтобы хорошо, но как-то стремно. Там войска, там солдаты, которые служат по двадцать лет. От былых победителей Наполеона не осталось никого. Теперь воевать не требовалось. Требовалось показывать, что готовы воевать. Любая студенческая вольность пресекается с превеликой готовностью. Тех свобод, что были в Турку, вряд ли стоит ждать в Хельсингфорсе.

  Действительно, русская армия все больше напоминала из себя плац-редут. Степень готовности защиты рубежей отечества оценивалось по вытяжке носка сапога и повороте головы. На год для стрельб выделялось по шесть патронов на человека. Зато бессмысленная муштра выходила на новый уровень.

  Теперь командир при строевом смотре мог самолично бить, может быть - и до смерти, любого провинившегося на его взгляд подчиненного. Практиковалось спускать с солдата солдатские штаны и лупить его плашмя широким палашом установленное экзекутором количество раз. А коли удары кажутся недостаточно сильными, то и с бившего сдирают штаны и его приказывают хлестать. И он бьет. И все бьют. Целые шеренги друг друга бьют. На потеху генералу. На потеху царю Николаю Первому.

  Из каждой сотни набранных на службу рекрутов в живых под дембель оставалось двадцать человек.

  Что для таких наивные студентики, горя не знающие? Лишь предмет, на котором можно злобу свою сорвать.

  Вот тебе и Хельсингфорс. Вот тебе и университет.

  Но никто Леннрота не слушал, а он никому об этом и не говорил. Что там ему сегодня в дверях сарая привиделось? Пан или Пропал? Пан вроде бы свой, поцанский. Значит, Пропал.

  Как там он руны в огонь хотел? Не горят они, что ни делай. В голове у Леннрота сохраняются, в песнях рунопевцев остаются. Всех не сожжешь. Все не перезапретить.

  Имя теперь у его рун есть. Калевала. Дело за малым: собрать, обработать и нанести на бумагу. Чтобы любой человек мог их прочитать. Чтобы память, блин, сохранилась.

  7. Лаукко

  Учеба кончилась, делать, собственно говоря, в Турку больше было нечего. Студенческие товарищи - те, что еще вчера вместе с ним выплясывали летку-енку39 да горло драли в песнях, разъехались по домам и каким-то иным загадочным местам. Если бы не деньги на кармане, то Элиасу пришлось бы искать работу. Но искать работу не хотелось. Опять к Якову податься за новым приключением?

  Но время неумолимо двигалось к зиме, а к зимним путешествиям он пока был не готов. Конечно, на лыжах Леннрот ходить умел, с гор спускаться - тоже, но вот не был уверен, что наматывать версту за верстой да изо дня в день - его организм выдержит и еще спасибо скажет за экстремальное удовольствие.

  Короче, так ничего не сообразив, он взял вторую подарочную корзинку и отправился с визитом к семье Тернгренов. Хотелось выразить признательность за то, что они поддерживали его в трудные времена.

  Доктор Тернгрен уже знал об успешной защите диссертации его юным другом и не выказал никакого удивления, когда тот поскребся в дверь их дома. Он не удивился царапающим звукам у входной двери и выбросил их из головы: подумаешь, скребется кто-то!

  Тогда Элиас осторожно постучал. Доктор и на это отреагировал соответсвующе: даже ухом не повел. Леннрот постучал решительнее. Дверь не шелохнулась. Тернгрен хихикнул и легко прикусил свой кулак.

  Кто это в наш дом пытается войти? - спросила жена, когда Элиас, потеряв терпение, повернулся спиной и несколько раз смачно ударил ступней ноги по свежевыкрашенным в белый цвет доскам.

  Ах, да, дорогая, - встрепенулся доктор. - Что-то я задумался о шанкрах.

  Какой кошмар, - вскинула руки к лицу жена. - С какой целью ты, подлец, думаешь о шанкрах? И кто это нам ломает дверь?

  Леннрот дубасил, как молотобоец.

  Так это, наверно, Элиас к нам ломится, - снова хихикнул Тернгрен.

  Тоже мне - хихикающий доктор40, - строго сказала жена. - Впускай его немедленно. А то дом наш рухнет.

  Извините, я не помешал? - спросил Леннрот и протянул хозяйке нарядную корзинку. - Может, вы спали?

  Ах, милый друг, для вас двери этого дома всегда открыты, - перестав хихикать, радостно сказал доктор и ловко выудил из подарочного набора бутылку коньяку. Спиртное словно бы всосалось в рукав его шелкового халата и пропало, точно его и не было.

  Хм, - сказала жена.

  Спасибо вам за ваше радушие, - проговорил Элиас.

  Больше ничего сказать он не успел. Потому что мигом организовался праздничный стол, праздничный стул и несколько табуреток в придачу, угощение и выпивка, хохочущие дети с расстроенной скрипкой, шаловливые собаки, зевающие под скатертью во все свои ненасытные пасти, строгий кот на каминном полку, строго наблюдающий, ка бы гость ничего не спер.

  А мы уезжаем, - сказал доктор. - Да.

  Университетская практика, как сам понимаешь, расстроена, - добавила жена. - В Хельсингфорс устраиваться поедем лишь по весне.

  Может, и ты с нами, а? - подперев голову рукой, с надеждой спросил Тернгрен. - Будешь детям нашим учителем. А то тяжело детям нашим без учителя.

  Очень не тяжело, - возразили дети. - Легко!

  И куда вы едете? - осторожно поинтересовался Леннрот. Такое предложение было как раз то, что ему нужно. Зима, короткие дни, морозные ночи, натопленная печка и пуховое одеяло в кровати - что еще нужно, чтобы систематизировать полученные и едва не утраченные знания! Можно продумать план на дальнейшие исследования. Можно между делом учить детей. Можно, наконец, освоить лыжи. Да так освоить, что далеким лыжным предкам не будет за него стыдно! Все можно. Если, конечно, можно.