Отсюда начиналась Едвежья тропа.

Она тянулась вниз, к морю Охотников. Когда-то, в совершенно незапамятные времена, ее тут проложили то ли японцы, то еще айны, то ли те самые «Охотники»* [до «Охотников», сиречь в нашей реальности, представителей Охотской культуры, на Черном острове жило превеликое множество народностей. Впрочем, будем снисходительны к комкому – нынешние военные и такого в подавляющей массе не знают] - самые-самые первые местные (не считая едведей, бывших тогда честными медведями!). Она проходила по крутому склону – вниз посмотришь, голова кружится! Местами заныривала поглубже в лес, оставляя между собой и склоном полосу в несколько метров – тут дышалось попроще. Что в ней интересного – кроме того, что это самый короткий путь от берега до берега? За полтора часа пехом сменялось несколько совершенно разных местностей. От березовых рощ до заросших шикшовником песчаных дюн.

Кордон шел по ней второй раз в жизни. И, говоря как на духу, тут по-прежнему нравилась. Не виси со всех сторон опасность, комком шел бы эти четыре километра пару дней – чтобы внимательно рассмотреть каждое интересное дерево, послушать местных птиц и вообще, хоть немного отвлечься от происходящего вокруг. И жизни своей глупой…

Ветер, заблудившийся в пихтовнике, вырвался из душных объятий колючих лап и подул прямо в лицо. Принеся с собой едвежий запах. И не успел комком даже что-то подумать, как из-за поваленного ветром тиса, начала подниматься серебристая туша. Поднимаясь – рычала. В рыке слышалась угроза и обещание нехорошего для всех и каждого.

- Шухер! – заорал Кордон, сдергивая с плеча самопал.

Над самым ухом бумкнул выстрел. Второй. Едведь, будто подброшенный взрывом, подскочил. С хрустом ломая ветровал, приземлился. Повел мордой. Мелькнули крохотные глаза. Снова рыкнул. Коротко, словно человек, сказавший «бля!». На могучем загривке краснели брызги крови. Второго попадания видно не было.

Едведь кинулся на людей беззвучно – только распахнулась пасть. Кордон, не целясь, выпалил «куда-то туда». Швырнул разряженный самопал в едведя, шагнул назад, вытаскивая мочет. И, оступившись, покатился по склону.

Падая, комком услышал еще один выстрел. Затем все звуки заглушил свист в ушах. Свист сменился ударом и черной вспышкой.

***

- Куру-куру-куру… - тонкий нежный голос звучал как музыка.

Комком открыл глаза. От удивления закрыл, потряс головой. Снова посмотрел на окружающий мир. Картина не поменялась.

Солдат лежал на циновке, уложенной поверх толстого слоя лапника. Ноги укрывало теплое одеяло, легкое до невесомости.

А прямо перед ним, закрывшись от солнца листом белокопытника, сидела миниатюрная девушка, мило воркующая на одной ноте «куру-куру-куру»… От воркования Кордон почувствовал, как трещат штаны под напором.

Заметив, что комком пришел в себя, девушка ойкнула, прикрыв ротик удивительно волосатой ладошкой. Как ни странно, внезапная лохматость на нижнюю часть Кордона отрезвляюще не подействовала. Наоборот!

Девчушка была миниатюрной до крохотности, но при этом – совершенно нормальной, без присущей карликам жутковатой непропорциональности. Раскосенькая самую малость, темноволосая, с ярко накрашенными губами. С закрытыми глазами красила – весь рот выпачкала.

- Куру-куру-куру? – с вопросительной интонацией произнесла «белокопытница».

Кордон медленно потянул руки, дабы удостовериться в реальности окончательно. А удостоверившись, применить ту реальность по назначению.

В голове тяжело стучала мысль «А если не влезу?!». Вот же выйдет закавыка…

- Куру? – наклонив голову к правому плечу, снова спросила девушка. А потом вдруг заорала голосом инспектора:

- Да еб же вашу мать, придурки! Вы ж его рожей прям в фумаролу сунули! Он же серой надышится нахуй!*

[Всех, кто заинтересовался истоками галлюцинаций комкома, отсылаю к одному из своих материалов – «Люди под лопухом»]

Ру сидел на трухлявом пеньке и пялился на пузырьки газа, поднимающиеся со дна быстрого ручейка. Пузырьки перли, как из перегретого чайника. Взлетая на поверхность, лопались, распространяя химозный запах.

Пенек, кроме того, что был трухлявым, еще и представлял собой длинный дом муравьев. Мелкие паршивцы по инспектору так и бегали. Но силы кончились. Даже встать и отряхнуть казалось подвигом. А лимит подвигов на сегодня Ру выполнил. С запасом.

Снова зашелся в кашле Кордон. Комкома выворачивало так, словно он хотел выплюнуть желудок и половину кишок.

- Живой он там? – не поворачиваясь, спросил Ру.

- Не дождетесь, - сам за себя ответил Кордон, сдавленным голосом. Его опять скрючило.

- Нашего комкома и ломом по загривку не убить, - с гордостью заявил Басур, щуря и без того узкие глаза.

- Бедаааа… - протянул инспектор, и, мысленно обругав себя всеми страшными ругательствами «инспектор я или хвост каланий?!» попытался встать.

Оказалось, что хвост. Да и хрен с ним. В любом случае, раньше утра, команда при всем желании продолжить путь не сумеет. По совокупности причин. А ночь лучше переждать на Змеином грифоне, чем брести по песку, с огромной вероятностью напороться на едведей, совершающих вечерний обход вверенного им периметра.

Змеиный грифон - место крайне примечательное! В длинной, но узкой долине меж двух высоченных сопок, непролазно заросших пихтовником и кедрачом, текло несколько малых ручьев, начинающих свой бег на склонах вулкана Меда-Меч. Ручьи, скатившись по крутым склонам, сберегали своими водами подземный жар, остывая малость. В верхней части долины собирались в один, большой ручей – по местным меркам, чуть ли не речку.

Выйдя на ровное, растекались по каменисто-глинистой подложке, становясь десятком неглубоких прудиков. В прудиках, еще и били подземные ключи, мало того, что обжигающе горячие – хоть креветку с крабами вари, так еще и столь насыщенные разнообразной подземной химией, что только держись! Некоторые, выходившие к самой поверхности воды, или бившие у самых берегов, шипели. Оттого, и большой ручей, и сама местность, стали Змеиными. Правда, откуда взялся «Грифон» в названии, на острове никто не знал.

Никаких кошколапых четвероногих орланов тут не летало. По крайней мере, если не сунуться головой в газовую струю и от души не нанюхаться! Возле горячих источников жили разве что ссынки – мелкие быстрые ящерки, в детстве с ярко-синими хвостиками, к старости становящимися бурыми. Но они при всей фантазии на грифонов не тянули.

Те, кто попадал сюда зимой, рассказывали удивительные вещи. Вокруг снегу в полтора человеческих роста, а в долине трава растет, цветы цветут, и бабочки летают. В бабочек инспектору не верилось.

Но земля (хотя, какая земля – пережженный шлак с желтыми вкраплениями серы) ощутимо подогревала ладонь. В воду лезть не хотелось – на глазах Ру, незадачливый кузнечик, решивший перепрыгнуть один из ручейков, ошибся в расчетах и плюхнулся в воду. И поплыл дальше, мгновенно покрасневшим пузом к верху.

Из долины шла едведжья тропа к берегу – метров пятьсот, не больше. Через высокотравье. Гречиха, лизихитон, бодяк и прочие репейники вымахивали тут до совершенно невообразимых размеров – хотя, казалось, куда уж выше, и так, почти деревья.

А там – крохотный участок песчаных дюн, заросших шипшовником и берег – около пяти километров ровной дороги, где и ногу сломать невозможно, и люди не появляются – делать там нечего.

Наконец инспектор сумел подняться с коварного муравьиного пенька. С другой стороны – иначе он рисковал остаться без обедо-ужина. А жареная едвежатина пахла так, что даже орланы нервно закружились над головой слегка несуразными полотенцами.

- Добро пожаловать, - кивнул Морсвин, и подал на листе белокопытника изрядный кусок, - а комкому не дадим, все равно, обратно выйдет.

- Ну да… - простонал Кордон и снова отвернулся к ручейку, издавая весьма понятные звуки – и как только что-то в брюхе оставалось? Запаслив командир, ох и запаслив!