— Пришёл, пришёл! — завопил мальчишка. — Ханэ, садись сюда!

Шиёки без всякой задней мысли указал на места, которые принадлежали представителям главной ветви. Знай он мальчишку не так хорошо, счёл бы его предложение за издевательство.

Ханэ пересёкся взглядом с главой клана. Даже в человеческом облике глава Ёмори производил впечатление ожившей глыбы, мощной стихии, которая снесёт на своём пути всё, дай ей только волю. Ханэ ни за что не осмелился бы сесть по правую руку от него без позволения самого главы. Бросать прямой вызов этому человеку мог только безумец. Впрочем, они регулярно находились, и от их клювов и когтей у главы клана осталось множество шрамов. Бросившие же вызов вожаку в большинстве случаев не доживали до следующего дня. Вместо титула главы клана они получали скромную надпись на надгробиях.

Тех, кто пытался действовать хитрее, было куда больше. Увы, глава Ёмори выработал устойчивость к ядам. Надавить на совесть у таких умников тоже не получалось — всё, что глава делал, он непоколебимо считал правильным.

Неудивительно, что мать выбрала третий, пусть обходной, но самый безопасный путь. Путь, где всё получалось по справедливости — если, конечно, не копать глубже. Только так и можно было переубедить главу Ёмори.

Шиёки такие тонкости не интересовали. Он тут же перескочил к отцу, махнул рукой на Ханэ и что-то сказал вполголоса. Отец воронёнка только косо глянул на него и едва уловимо качнул головой. Шиёки расстроенно вздохнул, но спорить не стал. Спрыгнув с возвышения, он вприпрыжку примчался к Ханэ с Йоко и объявил, даже не пытаясь скрыть недовольства:

— Он сказал, тебе нельзя. Потому что твоё место вон там, — мальчишка указал вправо, где уже расположился Казу, который, кто бы сомневался сидел рядом с девушкой. Ханэ с досадой заметил, что она была волколюдкой. Ханэ не слышал, что именно плёл ей столичный ворон, но соловьём он явно заливался ещё как.

“Трепло столичное, — мстительно подумал про него Ханэ. — Хм, а где Обура? Решил вовсе не являться на пир, раз брат здесь? Боги, из-за чего они успели так сильно повздорить?”

— Твой отец прав, — вслух произнёс Ханэ. — Ты, кстати, не видел Обуру?

Мальчишка помотал головой. Значит, не видел.

— И давно он пропал?

— Да где-то с час назад. Сказал, что скоро придёт, но его вот нет и нет. Отец уже послал за ним. Но мне кажется, Обура не в поместье. Как-то долго его ищут.

Ханэ заметил промелькнувшее в глазах сороки недовольство. На этот раз он был полностью с ней согласен.

“Не удивлюсь, если и он перед кем-то полетел отчитываться. Вот будет забавно, если у них с Йоко один, хм, советчик”.

Пока мальчишка размышлял вслух, куда мог деться Обура и не замешан ли здесь квартал удовольствий, Ханэ разглядывал гостей. Глава волколюдов, которого по праву можно было назвать волкодавом, занимал равное с главой Ёмори положение. Чуть ниже сидели его дети. Не видно было лишь самых младших: справа не хватало Арухи, а слева — Тацу.

Стоило только подумать о втором сыне Ёмори, как в ногу, чуть ниже колена, кто-то вцепился. Опустив взгляд, Ханэ заметил пухлого воронёнка в солнечно-жёлтой одёжке, который таращился на него в ответ светлыми глазёнками и очень старался выговорить какое-то сложное слово.

Ханэ тут же ощутил на себе тяжёлый взгляд главы Ёмори. Мать обоих наследников Ёмори легко поднялась и пошла к ним. Заметив её, Тацу упорно пополз по его ноге вверх, но силёнок у него не хватило, и птенец шлёпнулся на пол. В его глазах тут же заблестели слёзы.

Рядом с ребёнком опустилась Йоко. Она заворковала над ним с такой нежностью, будто это был её птенец, и Ханэ не мог понять, это великолепная игра или женская природа на какой-то момент взяла вверх над расчётливой и жадной натурой сороки. С другой стороны его затормошил старший брат, так что отвлекаться на слёзы у Тацу не было никакой возможности.

Когда мать подошла к ним, Тацу уже смеялся. В следующий миг смех сменился недовольным гудением: жена главы подхватила ребёнка на руки. Возвращаться он не хотел, сопел и тянул руки к сороке, к её простому, но яркому кимоно и мягким рукам.

Йоко лишь улыбнулась, когда жена главы коротко поблагодарила её за неравнодушие.

— Он не хочет, — громко заявил Шиёки. — Давай, я с ним посижу? Эй, Та-ацу, хочешь ко мне?

Мальчишка протянул руки к брату. Тацу таращился на сороку, засунув палец в рот. Увы, от живой игрушки его понесли прочь.

Ханэ проводил взглядом молодую женщину, чувствуя комок в горле. Будучи ребёнком, он наивно заявлял, что женится на ней, когда вырастет, и очень обижался, что над ним смеялись. С возрастом его отношение ко многим вранолюдам поменялось, и в какой-то момент даже к ней он стал относиться настороженно. Однако, мать Шиёки была той, кто поддержал их с матерью, когда погиб Цуя. Может быть, таким образом она хотела устранить возможную угрозу, привязать их к себе, чтобы они не шли против её сына. И всё же, Ханэ был ей благодарен.

— Ну и ладно, — пробурчал ей вслед Шиёки. — А я к дверям пойду, Обуру сторожить.

Слова у него с делом не расходились, и птенец умчался к дверям. Хмыкнув, Ханэ направился к положенному месту. Йоко перепорхнула к главе Судза, устроившись позади него, словно телохранитель.

“Или наблюдатель, — поправил себя Ханэ. — Оттуда ей удобнее всего следить за обстановкой”.

Переглянувшись с матерью, которая сидела с волколюдками, Ханэ устроился поодаль. Он не собирался пить и веселиться. Он собирался наблюдать.

Увы, в одиночестве он сидел недолго. От волколюдов отделился Нири, который через весь зал направился к нему.

— Надеюсь, не возражаешь? — не дожидаясь разрешения, Нири плюхнулся на подушку рядом с ним. Судя по весёлому блеску в глазах, волколюд уже успел выпить. — Знаешь, Ханэ, а у вас на удивление приятная компания.

— Я польщён, — процедил Ханэ таким тоном, что любой другой на месте Нири уже понял бы намёк, но волколюд по-прежнему сидел, скрестив ноги, и уходить никуда не собирался.

У него не было никакого желания любезничать с волколюдом. Он отвлекал, не давая сосредоточиться на главном. Увы, пока рядом был он, Казу даже не думал подходить и продолжал болтать с волколюдкой.

— Там моя сестра, — с пьяной гордостью заявил Нири, показав на неё.

“А, ясно. Казу вам наплёл всякого, а ты уж поверил? Обрадовался, что наметился повод укрепить союз и пустить под нашу крышу шпионку? Мечтай, как же”.

— Они всё спорят, кто из них танцует лучше. На кого поставишь?

“Ах, ну да. Какой пир без развлечений…”

— Отказ не принимается! — подмигнув ему, весело добавил Нири.

Вздохнув, Ханэ поставил чашку. На него с любопытством и ожиданием смотрели три пары глаз, и Ханэ уже пожалел, что не забился куда-нибудь в угол, чтобы никто к нему не приставал.

Слишком этот пир напоминал тот самый, который снился Ханэ по ночам. Тогда всё тоже началось с развлечений, а закончилось… Чем оно завершилось, он даже не хотел вспоминать.

— Двадцать нанбара на Казу, — глухо ответил он.

— Ханэ! — театрально ужаснулся Казу, прижав руку к груди. — Я что, так мало стою? Меньше этого веера?

— Что ты, мой дорогой брат, ты стоишь куда больше! — раздался вдруг издалека голос Обуры. — Ставлю монету из лотосового золота! Что у вас за спор, кстати?

— Вот это я понимаю, ставка! — расхохотался Нири. — Эй, кто-нибудь хочет поставить больше?!

На призыв Нири никто не откликнулся. Вокруг одновременно велось больше десятка разговоров, и темы летали туда-сюда, как при игре в мяч. Вороны и волки, на время забыв о распрях, перебивали друг друга, спорили, играли в “пять в ряд”, обсуждали последние слухи. Ханэ чувствовал себя на этом пиру чужим. Увы, уйти отсюда он не мог. Неприлично получится, если ворон из второй ветви вдруг покинет празднество.

Обура наконец пробрался к ним и сел, замыкая получившийся живой треугольник.

— Ну, твой брат не желает соглашаться, что Аюми танцует лучше, — скрестив на груди руки, сказал Нири.