— Жертвы? — перебил его Алихан, неотрывно глядя в глаза Жоры.
— Хер знает, — фыркнул тот, перечитывая сообщение раз за разом, — охранник…
— Звони им, — резко приказал он и, не в силах сидеть, принялся расхаживать по кабинету. Желание рвануть туда все возрастало, но он его сдерживал. Отец смотрел и все понимал. Отец…
Таир Мусаевич громко откашлялся, привлекая к себе внимание. Хан посмотрел на него, старательно сохраняя на лице маску непроницаемого безразличия.
— Ты, сын, не хочешь подумать, кто это сделал?
— И так понятно, что Тимур.
— Тимур? — приподнял кустистую бровь отец. — Твой будущий шурин?
— Лари предупреждал, что так будет, — дернул плечом Хан, неотрывно глядя на Жору, который уже в третий раз звонил на базу.
После четвертого он не выдержал.
— Я еду, — произнес он, хватая свой пиджак.
— Лично? — насмешливо отозвался отец, поглаживая свою аккуратно подстриженную седую бороду. — Очень интересно…
Алихан почувствовал, что начинает звереть. Он редко злился, но стал за собой замечать, что в основном эти эмоции были так или иначе связаны с Лари. И вот сейчас…
Он уперся костяшками пальцев в стол, нависая над отцом подобно грозовой туче.
— Там мой друг, — процедил он, стараясь говорить убедительно.
— Я пошлю на базу ребят, пусть проверят, — все также беззаботно произнес Таир Мусаевич. Его почему-то не злило неповиновение сына. Он просто… блять, будто забавлялся, глядя на метания своего отпрыска. И проверял его на прочность.
— Я еду, — уже тверже повторил Хан и, не объясняя больше ничего, вышел из кабинета.
Вообще-то с отца станется, может и попросить охрану не выпускать его, и Алихан всерьез подумал, а не заскочить ли ему в свой кабинет за пистолетом. Так, на всякий случай, если придется прорываться с боем…
Но охрана была спокойна. Ему открыли ворота и позволили покинуть офис.
Вдавив педаль газа в пол, он вылетел на трассу и погнал в сторону автобазы, стараясь не фантазировать о всяких ужасах, которые могли скрываться за сухим рапортом. Почему никто не брал трубку?..
Уже на подъезде к объекту он понял, что сперва стоило позвонить Лари, а уже потом срываться, как полоумный, но все мысли из башки выветрились, когда он увидел раскуроченный шлагбаум и полицейские машины.
Территория была перекрыта лентой, потому он остановился неподалеку и вышел из салона. Его дорогие дизайнерские туфли сразу увязли в грязи, но он на это внимания не обратил, направляясь к единственному знакомому человеку, которого увидел.
Кабан, тот самый Кабанов Николай Васильевич, беседовал с безучастным лейтенантом.
Алихан, наклонившись, прошел под лентой, и к нему тут же бросился молоденький полицейский, но Кабан хмуро произнес:
— Это собственник. Хаджиев Алихан Таирович.
Лейтенант вежливо кивнул, но Хан на него внимания не обратил. Тут же спросил:
— Как Островский?
— Скользящее ранение в плечо. Рикошетом. С ним сейчас работают.
Кивнув, мужчина хотел пройти мимо, но мент задержал его.
— У нас к вам пару вопросов…
— Можно потом? — агрессивно процедил Алихан, но лейтенант на это не повелся.
— Пять минут.
Пришлось отвечать на однотипные вопросы, расписываться, потом отвечать на вопросы по второму кругу, кивать, кивать, кивать…
— Хорошо, вы пока можете быть свободны. Вас вызовут…
Хан кивнул в сотый раз и уставился на Кабана вопросительно. Тот мотнул бритой башкой в сторону административного здания, и Алихан зашлепал по грязи в указанном направлении.
Когда он дошел до металлической тяжелой двери небольшого, больше похожего на бытовку, строения, понял, что не собрался с мыслями, а разосрался с ними. Потому как совершенно не знал, что сказать Лари. Он даже не понимал, зачем сюда пришел. Ему же ясно сказали: жив.
Он дернул ручку двери, и та оказалась незапертой. Пройдя пару шагов по коридору, уложенному дешевой потрескавшейся плиткой, он вошел в комнату, где обычно грелись, отдыхали и пили чай охранники, и наткнулся взглядом на Лари и склоненную над ним дородную бабищу, почти такую же крупную, как и сам мужчина. Она заканчивала обрабатывать его руку.
— Какие люди! — хмыкнул он и переглянулся с медсестрой. Та понятливо кивнула, быстро закончилась с бинтом и, собрав свои вещи в чемоданчик, свалила. — Чего хотел?
Хан прикрыл дверь, а потом и вовсе задвинул шпингалет, запираясь от всего мира.
Пальцы его нервно подрагивали…
— Ты ранен?
— Не смертельно, — поморщился Лари, покосившись на повязку на плече.
Алихан подошел ближе. Только теперь он заметил, что лицо друга покрыто испариной, а обнаженный торс забрызган кровью. Как и грязные берцы. Как и камуфляжные штаны.
— Это не моя, — предупредил Лари ногтем пытаясь оттереть засохшие бордовые капли, — я пытался реанимировать Вадю.
— Он был на посту? — зачем-то спросил Хан, а потом скинул на диван пиджак и направился к умывальнику. Взял полотенце, намочил его и вернулся к другу. Тот внимательно следил за его перемещениями и на вопрос не ответил. Видимо, ответ был очевиден.
Алихан медленно опустился на колени перед другом и осторожно стер краем полотенца пот с его лица, а потом принялся сосредоточенно оттирать кровь с кожи. Прошелся по ключицам, растирая до красноты, по крепкой груди, совсем чуть-чуть покрытой светлыми волосками.
Он опускался все ниже и ниже, касаясь даже не пальцами, а проклятым мокрым полотенцем шикарного мощного пресса, косых мышцы живота, понимая, что ему до боли не хватает контакта кожи с кожей.
Но, лишь сжав зубы, он обвел вокруг пупка, залипнув на дорожку волос, спускающуюся вниз, под пояс, старательно игнорируя тот факт, что ширинку тактических штанов Лари уже оттопыривал налившийся член. И, тем более, тот факт, что ширинку классических брюк Алихана — тоже.
— Меня бесит твоя рубашка, — глухо произнес Лари, неотрывно глядя на него из-под ресниц. — Так и хочется ее сорвать. И твоя безупречная прическа…
Он протянул руку и зарылся пальцами в темные волосы друга, взъерошив их. Хан не стал спорить, только прикрыл глаза, кайфуя от ощущения жестких пальцев, с остервенением терзающих его волосы.
— И твой голос, — цыкнул Лар, — твой сдержанный голос…
Алихан откинул прочь полотенце и прижался рукой к обнаженной коже, погладил…
— Меня бесит, что ты во всем слушаешься отца, пусть даже он иногда говорит дельные вещи, — продолжал размышлять Лари. — Меня бесит эта лицемерка Мануш, хотя я ее ни разу не видел. И бесят все те телки, что были в твоей постели. Но не ценили этого.
Вздрогнув, Хан царапнул короткими ногтями гладкую кожу на груди, повел рукой выше…
— Меня так чертовски сильно бесит твоя верность клятве, обычаям, — поморщился Лар, сильнее, до боли сжимая пряди волос Алихана, притягивая его голову ближе к своей груди, и тот ткнулся носом, толком не понимая, что вообще творит, — бесит, что твоя воля такая сильная, что ты подавляешь меня и всех вокруг, сам того не замечая.
Хан слышал биение его сердца, ощущал тепло его горячей кожи и в какой-то момент перешел черту. Коснулся губами старого шрама под левой грудью, поднялся выше, выше, выше, целуя ключицу, шею, бьющуюся венку…
— Но больше всего меня бесит то, что ты любишь Аллаха сильнее, чем меня! — прошептал на выдохе Лар, откидывая голову, открывая горло, грубо притягивая Алихана к себе за волосы.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — прорычал мужчина, впиваясь губами в тонкую кожу, руками исследуя жадное к прикосновениям тело.
Ошалев от похоти, он, уже не пытаясь как-то себя оправдать, взревел, как дорвавшийся до свежего мяса изголодавшийся дикий зверь, схватил Лари за талию и толкнул назад, повалив на скрипучую тахту, обитую протертым шиниллом, впился в губы, терзая их болезненным поцелуем, так что друг невольно застонал, но не попытался отстранить от себя, наоборот положил ладони на его бедра, потому как не мог поднять раненую руку, чтобы обнять за шею.
