— Я тогда впервые к отцу за помощью обратился, — продолжал Хан, глядя в пустоту. — Попросил его отправить своих человечков, чтобы ноги Бивнову перебили.

Лари удивленно вскинул бровь. Он не знал. Они никогда это не обсуждали. Он думал, что его противник просто где-то неудачно упал. Тот ведь не распространялся, почему вдруг на костылях.

— И отец отправил? — с интересом поглядывая в отрешенное лицо друга, спросил Лар.

— Нет, — криво улыбнулся Алихан, — но сказал, что я могу сам попросить у них помощи. И я попросил. Пошел к Жоре, — он тогда еще совсем молодой был, — и объяснил ситуацию. Жора тебя не знал, но зауважал за смелость. Он взял пистолет и, получив от меня наводку, в тот же вечер прострелил Бивневу ногу. Раздробил кость.

— Жора? — удивленно переспросил Лари. — Жора меня презирает и называет Маргариткой{?}[на фене «пассивный гомосексуалист»].

Хан выразительно округлил глаза, и Лар понимающе кивнул, скривившись. Да, тогда, много лет назад, про его ориентацию не знал никто, даже сам Алихан.

— Я не мог позволить ему покалечить тебя, — криво улыбнулся мужчина, затушив окурок в мартовской грязи, — я просто хочу, чтобы ты знал. Что бы я ни делал, я не желаю тебе зла. Я никогда не причиню тебе вреда. Ты мой лучший друг…

— Я тебе не друг. Я хочу секса с тобой с момента нашей первой встречи, — отчеканил Лар, бросив на него наполненный бешенством взгляд, но Хан сжал его запястье и настойчивым, не терпящим возражений тоном заявил:

— Вот! В дружбе главное честность! Самый лучший друг!

— Вот же блядь! — ругнулся Лари и, освободив руку резким профессиональным движением, вскочил на ноги. Он вернулся в салон и уставился в окно, всем своим видом демонстрируя, что не намерен разговаривать и хочет домой.

Хан вздохнул. Он не знал, что еще сказать.

Впрочем, как и обычно, Лари быстро отпустило. На следующий день он был такой же, как и прежде. Насмешливый, бесстрашный, выстроивший непреодолимую стену, за которую прятал свои эмоции.

И, пусть Алихан знал про эту его способность менять маски, он все равно каждый раз велся на развод, как лох, и верил, что все наладится.

Впрочем, он и сам лицемерил. Держался как мог, выпуская накапливающуюся ярость только в спортзале. Однако в этот раз его планы были нарушены.

— Лар… — в огромном зале, погруженном в полумрак, голос Алихана прозвучал оглушительно громко.

Но Лари его не услышал, продолжая сосредоточенно подтягиваться. Корпус его был неподвижен, ноги скрещены в лодыжках.

Хан замер, зачарованно наблюдая, как каждый раз, когда друг поднимал свое тело вверх, напрягались литые мышцы, просвечиваясь через ткань мокрой футболки, под кожей вздувались вены, а лопатки сходились вместе.

Он выполнял подтягивания плавно и красиво, как заведенный механизм, с одинаковой частотой. Можно было даже слышать его ровное, почти медитативное дыхание…

Смотреть на него было само удовольствие, и Алихан понял, что не может отвести взгляд. В штанах стало тесно, до безумия захотелось сжать свой пах пальцами, и, наверное, стоило бы свалить из зала, прийти в другой раз и позаниматься в одиночестве, потому что… так нельзя.

Он уже хотел развернуться и уйти, пользуясь тем, что Лари был в наушниках и не заметил его присутствия, но не успел.

Одна рука друга вдруг разжалась на перекладине.

Хан услышал глухой болезненный стон через сжатые зубы, и сделал шаг вперед, готовый подхватить его в любую минуту, если потребуется помощь. Только теперь он заметил, что запястье Лара все еще было перемотано эластичным бинтом, пальцы мелко подрагивали, когда он пытался сжать их в кулак, и, наверное, он просто придурок, раз подтягивался, используя и больную руку. Но, с другой стороны, прошел уже месяц после травмы…

Лар, так и не спрыгнул вниз. Он схватился поудобнее за перекладину здоровой рукой и так же плавно с глухим надсадным рычанием сделал еще три подъема, а потом с яростным, торжествующим стоном мягко спрыгнул вниз. Покачнулся, сгибаясь пополам, и схватил поврежденное запястье рукой, которая от напряжения тоже его не слушалась.

Хан подошел ближе, замечая, как по покрасневшей шее и перекошенному от боли лицу стекает пот, и с какой сумасшедшей скоростью вздымается его грудь…

Лари наконец-то заметил его, открыл глаза, заморгал, стряхивая соленые капли с ресниц, и резко спросил:

— Чего хотел?

— Позаниматься, — растерянно бросил Алихан, понимая, что его стояк спал, да и… да и какая разница, когда Лар так изводит себя?

— А, — мужчина поморщился и слабыми пальцами подцепил край футболки, стянул с себя, вытер пот со лба краем, — ну так занимайся.

Он говорил грубо, явно смущенный тем, что его застали в момент слабости, и даже попытался улизнуть, но Хан схватил его за локоть, не позволив уйти.

— Что с запястьем? — прямо спросил он, взяв Лари за безвольно висящую руку.

Порез совсем зажил, оставив после себя свежий розовый шрам, а вот что творилось с мышцами и сухожилиями…

— Ничего, — буркнул друг, но освободиться не пытался. — Просто болит.

— Месяц, — напомнил Хан, осторожно разматывая бинт, — надо показаться врачу.

— Я был у врача, — агрессивно ответил Лар, пряча взгляд, — все сделал, что он сказал. И мази ебаные втирал, и упражнения делал… Ничего не помогает.

Алихан покачал головой и почти ласково погладил пальцем вздувшуюся синюю венку на внутренней стороне запястья. Лари задышал чаще, прикрыл глаза и даже его рука в руке Хана расслабилась, будто он перенес весь ее вес на ладонь друга.

— Нужно время, — миролюбиво пробормотал Алихан, — не напрягай её.

— Это левая, — заметил Лар уже тише, — на ней весь вес автомата.

— Тогда тебе нужно в отпуск…

Хан в ту же секунду пожалел, что вообще это сказал.

Лари резко выдернул руку и отступил назад, выставив все свои воображаемые колючки. Прищурился, глядя на друга тем самым пристальным взглядом человека, ожидающего удара в спину каждое мгновение, а потом крепче сжал в кулаке мокрую футболку и, развернувшись, направился в сторону душевых.

— Лар…

— Хочешь от меня избавиться — придумай что-нибудь более убедительное, — огрызнулся тот, со всей дури хлопнув дверью.

Желание заниматься пропало. Хан ощущал себя так, будто уже успел отпахать несколько подходов. Это чувство не прошло и на следующий день. Он едва ли понимал, о чем вещает отец на совещании.

— Ну и, разумеется, я не хочу, чтобы на каждом углу подзаборные псы лаяли, что я не отошел от дел. Это портит нашу репутацию. Репутацию моего сына, — сдержанным холодным тоном говорил отец, и его голос рокотом разносился по кабинету.

Виктор, который слушал его указания стоя, вежливо склонив голову, в очередной раз кивнул, давая понять, что все понял и готов выполнять. Но Таир Мусаевич все не замолкал.

— Еще ты должен запустить агитационную кампанию, клепать ботов, отслеживать общественное настроение и вовремя реагировать на него. Ну, не мне тебя учить…

В кабинете вдруг раздался звук нового сообщения, и все повернули головы в сторону Жоры, который смущенно кашлянул и взял свой телефон, видимо, чтобы перевести на беззвучный. Глянул быстро на текст и… Его маленькие блеклые глаза расширились, а сморщенное, как печеное яблоко, лицо вытянулось.

— Что там? — резко бросил Хан, нервно сжимая кулаки.

Он знал Жору, знал, что его сложно вывести на эмоции, а потому было откровенно страшно, что…

— Кхм, на автобазе замес, — скрипучим голосом пробурчал он, поморщившись.

Алихан вскочил на ноги.

Лари. Лари сегодня на объекте.

— Сядь, — приказал отец, не глядя на него, — ты там ничем не поможешь.

Он дернул губой, будто хотел выругаться, но потом, взяв себя в руки, холодно спросил у Жоры:

— Насколько все серьезно?

— Информация не точная, — дернул плечом бригадир, а потом процитировал: — «Быки протаранили шлагбаум «ЗИЛом», прямо из кузова засмолили охрану, хоровод немного пошумел и свалил».

— Звучит не шибко страшно, — расслабленно откинулся на спинку своего роскошного кресла отец, — побасили немного. Пугают. Усилить охрану…