На искреннее недоумение в глазах друга он снова только хохотнул:

— Поражаюсь восточным мужикам! До усрачки боятся, чтобы кто не заподозрил их в гомосятине, и при этом друг с другом чуть ли не в десны целуются!

— Это другое, ты не понимаешь, — принялся оправдываться Хан, смущенно потупив взгляд, но Лари засмеялся уже в голос:

— Конечно! Все натуралы так делают!

Алихан не знал, что ответить. Он в тот момент ненавидел себя и одновременно благодарил за то, что так и не снял плащ, скрывающий его пережатый плотной тканью брюк стояк. Крепкий такой стояк на друга. На другого мужчину.

Но Лари и так, кажется, все понимал. Он поджал губы и отвел глаза.

— Прости, — с искренним раскаянием пробормотал он, — я не хотел задевать твои чувства. Я знаю, что ты… Я не…

— Тише, — Хан с силой сжал его плечо пальцами и чуть встряхнул, приводя в чувство, — я знаю. И ты знаешь.

Лар вяло кивнул, махнул рукой и нервно невесело хохотнул.

— Да, извини, я уже не тот мальчик, который стерег дверь в пустой класс, когда ты совершал намаз между уроками…

Алихан тоже улыбнулся. Он помнил это время. Десятый класс, когда его вдруг пробило на активное поклонение. Тогда отец пришел со Второй чеченской войны, начал делать бизнес и активно втолковывать сыну, как жить надо.

И шестнадцатилетний Алихан проникся идеями, ударился в религию. Правда, хватило его на месяц с лишним, до первого секса с красивой студенткой. Но зато весь этот месяц верный друг Ларион цепным псом стерег дверь и раздавал зуботычины любому, кто находил забавным уединение Алихана.

— Я никогда не забуду, — тихо произнес он, еще сильнее сжимая пальцами плечо Лари.

Тот только хмыкнул и тут же перевел тему:

— Ну так… давай, иди уже. Меня моя спутница заждалась.

— Да, ты прав, — кивнул Хан, не спеша убирать руку. — Она…

— На один раз, — резко оборвал Лар и отступил назад. — Жениться не собираюсь.

***

— …и с большой долей вероятности они не…

— С большой долей вероятности! — перекривлял отец, поморщившись. Хан затаил дыхание, уже зная, что сейчас услышит. Он ненавидел, когда отец начинал говорить таким резким ироничным голосом. Еще в детстве уяснил, что этот тон не предвещает ничего хорошего. Вот и сейчас он уставился на докладывающую девушку и выдохнул с явным акцентом, который прорывался в моменты гнева: — Тупая курица ты, Вика! Что я тебе велел? Чтобы ты говорила четко: да или нет!

— Таир Мусаевич, я уже сотню раз все перепроверила, но Кабан все отправляет на доработку, якобы неполные данные! Хоть бы указал, где именно, а то мне уже надоело гадать, я уже и так и сяк и об косяк… Ничерта не понимаю!

Хан зажмурился, чувствуя, что говорит она, а стыдно ему. Ну какой Кабан, блять, какой Кабан?!

Отец тоже, кажется, потерял дар речи, а вот Вика только сильнее разошлась, так что даже сидящий рядом с ней Лари чуть отклонился в сторону, дабы избежать риска получить папкой, которой девушка размахивал во все стороны, по лицу.

— А он все торопит и торопит, а я же не железная! — Вика все трещала и трещала без умолку и замолчала только когда старший Хаджиев вскинул на нее свои выцветшие глаза. Даже такая безмозглая овечка как Викуся прочла бы угрозу на его лице.

Хан решил, что нужно спасать положение. Отец и так не терпел женщин в своем бизнесе, и сделал большое одолжение, позволив Вике работать. Ну правда, толковый же программист!

— А что это вы, Виктория, вдруг бросили все и начали стараться? — Хан откинулся на спинку своего кресла и сложил руки на груди, демонстрируя явное неодобрение поведением девушки, но одновременно с тем разряжая ситуацию. — Признайтесь, в чем секрет магического пенделя?

Щеки Вики зарделись румянцем, длинные и пушистые натуральные ресницы, за которые любая другая девушка отдала бы душу, растерянно захлопали.

— Кабан просто… он сказал, что нужно работать за троих, чтобы нас всех не перебили, и я… я старалась.

Тихо крякнул Жора, нервно выдохнул Лари, и Вика окончательно сникла, растерянно покосившись на Хана.

А тот искоса поглядывал на отца, глаза которого ничего не выражали. Они будто заледенели, но Алихан знал — все это неспроста.

— Уверен, ты старалась, — с трудом сдерживая клокочущую в груди ярость, наконец-то выдавил он, поднимаясь на ноги, — а теперь иди и выполни то, что от тебя требует твой… Кабан. Уверен, Николай Васильевич знает, что делает.

Когда дверь за ней захлопнулась, Таир Мусаевич посмотрел на притихшего сына, потом обвел взглядом всех присутствующих, надолго задерживаясь взглядом на Жоре.

— Дело обстоит не так, как я думал изначально, — произнес он наконец, будто ни к кому конкретно не обращаясь, — оружие просрали, удержать силой не сможем. Остается единственных вариант — продавить на политической арене.

Хан кинул быстрый взгляд на Лари, мысленно умоляя его молчать.

Лишь бы только он не хмыкнул и не скроил свое любимое высокомерно-насмешливое выражение лица «а-я-говорил»!

Но лицо друга было отрешенное, будто он пребывал не здесь, а где-то далеко-далеко.

— Свадьба на этой девке Мануш, конечно, нам на руку, — продолжал вещать отец, — но этого мало. Я заплатил везде, где только мог. Все куплено, и, если не взбунтуется общественность, если все пройдет мирно, кресло губернатора тебе обеспечено.

Медленно кивнув, Хан снова скользнул взглядом по Лари, но тот уткнулся в столешницу и вообще не реагировал на происходящее. Казалось, рядом что-то взорвется, он и не заметит.

Отец огладил рукой свою седую бороду и важно закончил:

— Поэтому сейчас как никогда важно следить за репутацией. Почти половина населения республики исповедуют ислам. Это наши потенциальные избиратели на выборы в городской совет. Если все получится, к маю мы получим всю власть в республике. Если… — он замолчал, а потом мельком взглянул в сторону застывшего каменным изваянием Лари и несколько секунд просто рассматривал его, прищурив свои выцветшие от старости глаза. Так и не закончил реплику, но и так стало все понятно. — Можете идти.

Все поднялись со своих мест, и Хан тоже встал, желая убраться из этого кабинета как можно скорее, но уже на выходе Таир Мусаевич задержал его.

— Сын, останься.

Горло Алихана будто сжала чья-то ледяная рука. Пальцы стиснули так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Силой воли подавив эмоции, он вновь опустился в кресло и приготовился выслушивать за Лариона.

Этот разговор у них происходил уже не впервые и каждый раз об одном и том же. Отец пытался убедить сына, что Островского нужно держать дальше, а Хан отвечал, что никого ближе, чем старый школьный друг у него не было и не будет, что прикрывать спину он доверит только Лари.

— Ну, рассказывай, как там с Мануш? — губы отца тронула едва заметная усмешка. Он встал со своего места и прошелся к окну. Дневной свет посеребрил его белую бороду, сгладил морщины на лице и заставил щуриться от солнца, отчего губы сложились в улыбку, а в уголках глаз собрались лучики-морщинки. — Как тебе она?

— Мы виделись с нею два раза, — дернул плечом Алихан, наблюдая за перемещениями отца, несколько удивленный, что разговор пошел не по обычному сценарию, — она симпатичная. Носит шейлу, но не хиджаб.

— Это нам вполне подходит, — удовлетворенно протянул Таир Мусаевич, заложив руки за спину, и, не оборачиваясь, непривычно мягким голосом произнес: — Женись, заделай ей ребенка, создай видимость праведного мусульманина…

Хан кивал на каждое слово, считая мгновения до того, как отец скажет «ну все, иди». Но тот вдруг бросил через плечо:

— И он тоже должен жениться.

— Он? Лари? — вздрогнул Алихан, хватаясь пальцами за резной край дубовой столешницы. Началось. — Он не женится.

— Женится, если ты поставишь условие, — уверенно заявил отец и резко развернулся. — Я говорю это тебе, сын. Ему будет позволено быть рядом с тобой, только если он будет женат. И прекратит эти свои похождения раз и навсегда. Хотя бы завяжет с содомией. Иначе мне придется убрать его.