— Я стал геем не потому, что меня насиловал отчим, — перебиваю, говорю прямо, так, как никогда ранее, — он делал это потому, что я гей.
Мур вскидывает бровь и смотрит на меня недоуменно, но недоверчиво. А потом переспрашивает:
— Ты… гей?
— А ты идиот! — кричу уже не сдерживаясь и добавляю чуть более едким тоном: — И предатель. Ты хотел сбежать с ним! Ты готовил поддельные документы, я знаю! Ты снова выбираешь кого угодно, но не меня! Почему? Почему, Мур?!
Ступор длится буквально пару секунд, а потом я шагаю вперед и бью со всей силы. И получаю в ответ.
В маленькой комнатке места настолько мало, что мне кажется, пиздюлей серьезнее, чем от угла квадратного умывальника и не прилетает. А может, я просто теряю мироощущение.
В драке всегда так. Однажды ты перешагиваешь порог боли. В кровь выплескивается столько адреналина, что все теряет важность. А у меня в крови и вовсе суп получается — все-таки не зря коньяк пил, прежде чем ехать в аэропорт.
Мы валимся на пол, я уже ничерта не вижу и не слышу, я слепой от ярости. Но звук включается внезапно, как раз чтобы услышать:
— Я хотел оставить все тебе…
Напрягаюсь всем телом и отшвыриваю Мура от себя. Держась за стеночку, поднимаюсь на ноги, отступая назад.
Мне хочется блевать от его слов, но я только сплевываю кровь на пол и, захлебываясь от ярости, рычу:
— Ты думаешь, я из-за бизнеса переживаю? Из-за бабла?..
Он же встать не пытается, смотрит на меня снизу вверх, тяжело дышит, а потом произносит:
— Я хотел погулять на твоей свадьбе, а потом уехать с Камилем, чтобы начать новую жизнь.
Не задаю идиотских вопросов, складывая два плюс два. Значит он думал, что я гетеросексуален, просто психика у меня немного съехавшая. И поэтому никогда не проявлял инициативу. И сам тоже был заинтересован в мальчиках, но…
— А Катя? — имя его жены звучит из моих уст ругательством. — Она…
Присаживаюсь возле Мура, поднимая его за ворот пиджака и прислоняя к стене, впечатывая затылком в кафель. Он морщится, проводит языком по кровоточащей ранке на губе.
— Тогда у магазина ты мне понравился. Я сам не понимал, почему меня так тянет. Я ведь с мальчиками никогда не пробовал, да и с Катей встречался на тот момент уже пару лет. Но к тебе тянуло, будто магнитом.
Жадно вслушиваюсь в слова, пристально глядя в его усталые глаза.
Боль во всем теле возвращается, я чувствую, как по лицу из рассеченной брови течет кровь.
— Я не понимал себя, а когда понял, чего хочу, то узнал про… Ну, тогда, как я узнал все, что он делал… Я поклялся, что никогда не прикоснусь к тебе таким образом, с сексуальным подтекстом. Потому что буду ничем не лучше его.
— Неужели ты не видел, что я с ума по тебе схожу? — спрашиваю тихо-тихо, а потом добавляю уже громче и яростнее: — Ты что, специально внимания не обращал? Ты всегда выбирал ее, свою Катеньку! Блять, Каримов, она к тебе в тюрьму ни разу на свиданку не пришла! За все те шесть лет не было ни дня, чтобы я не думал о тебе! Я, а не она, писал тебе письма, слал передачки, ходил на каждую встречу, ждал тебя! А она трахалась с другими, а потом, когда ты вышел, объявилась! И ты что? Ты сделал ей предложение!..
Он виновато улыбается окровавленными губами, а мне хочется ему еще раз за это врезать, но слабость, поселившаяся в теле, не дает даже кулаки сжать.
— Я знаю, что она не была мне верна.
— Тогда почему? Почему ты простил ее?
Мур поднимает руку и касается пальцами моей щеки. Гладит, ласково глядя в глаза, а потом тихо сообщает:
— Она сразу поняла, что я хочу тебя. Женщины чувствуют все гораздо тоньше, чем мы. Ну, мы пришли к согласию. Она простила меня, а я простил ее. Но потом я встретил Камиля. До него были и другие парни и девушки, с которыми я спал, потому что к жене давно был равнодушен, но Камиль… Он предложил мне уехать, а я согласился. Потому что видеть каждый день тебя и не иметь возможности прикоснуться было пыткой.
Я молчу какое-то время, размышляя, а не пиздит ли он мне. Совсем не верится в происходящие, да и в то, что было ранее, тоже. Мне нужно время продышаться и я поднимаюсь на ноги, тяну его за руку, помогая встать, а потом иду к умывальникам смывать кровь. Недолго думая, сую голову под ледяную струю воды и замираю, позволяя себе секунду передышки.
Мур подходит ближе, кладет ладонь мне на спину, поглаживая.
Хочу попросить его отвалить, но не могу.
Он продолжает гладить меня по спине, а когда я наконец-то выпрямляюсь и смотрю на него, вдруг убирает руку.
— И что теперь? — спрашиваю я, вытирая рукавом мокрое лицо. — Ты поклялся, что не прикоснешься ко мне с сексуальным подтекстом. А теперь? Теперь прикоснешься?
Мур снова проводит языком по губам, улыбается мягкой улыбкой, и выдыхает:
— Только если ты хочешь.
Рычу, толкая его к кабинкам. Закрываюсь на замок и принимаюсь яростно снимать с него чертов измочаленный порванный пиджак и окровавленную рубашку. Мне хочется контакта, хочется тела, и я не могу ждать.
Мур включается мгновенно. Помогает стянуть джинсы с меня, с себя, и разворачивает лицом к стене.
Секс… это нельзя назвать сексом. Это продолжение кровавой драки. Мы пятнаем кровью и спермой картонные стены и пол, друг друга, наши отношения. Мы говорим совершенно непозволительные гадости, такой мелочной местью пытаясь сделать больнее, наказать за все те годы, что мы провели в эмоциональной разлуке.
Все буйство длится несколько минут, за которыми я не успеваю следить. Они просыпаются сквозь пальцы мгновениями, и я тоже просыпаюсь. Просыпаюсь от наваждения, только когда понимаю, что мы натворили…
— Вот блять.
Мы стоим посреди туалета торгового центра и смотрим на окружающую действительность. Здесь будто закололи свинью, а если судить и по нашему состоянию, то сделали мы это голыми руками.
Встречаюсь взглядом с Муром, потом снова смотрю на окровавленный, местами залитый водой пол.
— Надо уходить, — решительно произносит он и выводит меня за руку в коридор. Охранник настолько удивлен нашим внешним видом, что даже не пытается остановить. А выглядим мы, я уверен, как два побитых жизнью бомжа…
Мне больно смеяться, но я не могу сдержать хохот. Хватаюсь пальцами за локоть Мура, пытаясь устоять на ногах. Машина все так же криво припаркована возле самых дверей, на асфальте черные следы жженой резины. Я сам не могу понять, как дрифтануть на полном приводе, и это тоже кажется смешным.
Уже в машине достаю из бардачка полупустую пачку парламента. Долго смотрю на стройный ряд сигарет и беру «счастливую». Сегодня определенно мой день и сегодня определенно ее время.
Прижимаюсь спиной к дверце машины, прикрываю глаза, выдыхая дым в затянутое тучами небо, начиная чувствовать поселившуюся в теле боль. Пару секунд инспектирую свое состояние. Могу дать стопроцентную гарантию, что у меня сотрясение, рассечение брови и повреждено ребро. Еще скорее всего гематома на колене, но это не точно.
А еще ужасно сильно начинает болеть между ягодиц из-за грубого вторжения, но эта боль приятная, нужная, желанная…
Мур подходит ближе и, глянув исподлобья, нагло вытаскивает у меня изо рта сигарету, затягивается, пачкая фильтр своей кровью. И наконец-то прижимает к машине, давит предплечьем на горло, выдыхая дым в лицо. Не сопротивляюсь, молчу, глядя в его лицо слезящимися от дыма глазами.
А потом он начинает говорить.
— Я все бился и бился с жизнью, сражался с ветряными мельницами. Думал, что открою бизнес, куплю машину, квартиру, дачу, женюсь — и буду доволен жизнью, буду счастлив. Но счастье это все никак не приходило, все пролетало мимо без следа. А запомнилось, как мы с тобой сидели на подоконнике на заброшке, рисовали пальцами на запотевшем стекле и зажигалкой посылали сигналы в космос. Я тогда хотел сказать тебе, что ты мне нравишься, но не решился. И ведь видел, что ты ревнуешь меня к ней, но все равно испугался. И тот поцелуй…
Не могу его слушать. Слишком сильно давит груз потерянного времени. Рычу и, наплевав с высокой колокольни на то, что нас могут увидеть, всем телом подаюсь вперед, поцелуем стирая блуждающую на его окровавленных губах улыбку.
