1. Повествование очень нелинейное.
2. Каждая глава состоит из двух кусочков: настоящего и прошлого.
3. Настоящее написано в настоящем времени, прошлое - в прошлом.
4. У героя была трудная жизнь (см.заявку), но он не унывает. Это не юморок, но и не стеклишко.
5. В конце ХЭ.
6. Люблю вас. С наступающим!
Ни огонь, ни уголь, не горят так жарко, как тайная любовь, о которой никто не знает.
З. Фрейд
Настоящее
— Давай, детка, я знаю, ты хочешь этого… — крепкая мужская рука с такой силой сжимает мой член, что становится почти больно, но так иррационально приятно, что сдерживать стон не получается. Звуки сами собой вместе с выдохами рвутся из глотки, кажется, заглушая достаточно громкую музыку, играющую в туалете торгового центра.
Становится душно. Становится чертовски душно, будто жар от нас накаляет воздух во всем немаленьком помещении.
Фрэнк Синатра все твердит, что я должен быть хорошим мальчиком, потому что Санта Клаус уже запряг сани и вот-вот собирается выезжать{?}[песня Santa Claus Is Coming to Town]. А я все никак не могу стать хорошим для него.
Движения члена внутри моей задницы рваные, хаотичные, неоднозначные. Я то насаживаюсь и всхлипываю от удовольствия, то инстинктивно пытаюсь ускользнуть, потому что…
— Давай, детка… — шепчет хриплый голос на ухо. Грубые пальцы ласкают пунцовую головку моего до предела возбужденного члена. — Давай, поторопись, а то сюда кто-то зайдет и услышит твой сладкий голосок. Подумают, что я здесь бабу трахаю, но ты же не баба, да? Докажи им, что ты не баба.
Я почти рычу в ответ, подаваясь навстречу его движениям. Мне нужно еще чуть-чуть и…
Рука, которой он опирался в стену все это время… рука с обручалкой из белого золота на безымянном пальце, вдруг перемещается назад, скользит по моей взмокшей, но все еще скованной тканью рубашки спине, хватает за волосы, с силой дергая назад. Дышать становится еще тяжелее, держать голову в таком положении почти невозможно, это окончательно лишает меня маневренности, и я просто впечатываюсь грудью в хлипкую стенку кабинки и вдруг чувствую, что ноги уже не держат.
Царапнув ногтями крепкие, покрытые жестким волосом мужские бедра, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли притянуть к себе, я почти в панике дергаюсь, дезориентированный от странного обморочного головокружения и, попадая во власть насильственного кайфа, кончаю, буквально повисаю всем своим немаленьким весом в его сильных руках…
***
Но всё равно друг без друга мы не получим ни шанса,
Вопросы так не решатся.
Как бы они не старались, но мы с тобой не расстались —
Ведь мы не можем расстаться.
Мачете — Крепче меня держи
***
Прошлое
…он подхватил меня под грудь одной рукой, ладонью второй же закрыл мой распахнутый в немом крике рот.
Убедившись, что я не стану кричать от крайне болезненного и, к счастью, последнего толчка в свою растерзанную задницу, он наконец-то вытащил член и додрочил его рукой, кончая в кулак.
Я какое-то время пялился в стену невидящим взглядом и думал о том, что его пальцы пахнут табаком, мылом, металлом. Ничего неприятного, но, когда эти пальцы, измазанные спермой, лезут в рот…
Я обессилел настолько, что не мог сопротивляться. Послушно впустил, позволяя играть со своим языком, проникая глубже, с вполне однозначной целью вызвать рвотный рефлекс. Не выйдет. Я не жрал уже сутки, ожидая неизбежного, да и мои прокачанные навыки глубокого заглота тоже на высшем уровне, так что пусть развлекается, пидорас ебучий.
Хотелось сжать зубы от злости, откусить ему чертовы пальцы, но в реальности же просто повис всем телом, надеясь, что он уронит меня. Он не уронил, нет. Будто намеренно не замечая мою демонстративную безжизненность, прошептал:
— Обхвати губами. Пососи.
Крепче сжав губы вокруг его пальцев, я без особого энтузиазма принялся вылизывая их языком. Прошелся по кольцу вокруг безымянного, собирая мерзкую слизь…
…Вязкая сперма не хотела проглатываться. Я сидел на диване и пытался сглотнуть, но от голода даже слюна не выделялась, и я бездумно гонял во рту белесый сгусток, пока наконец-то не додумываюсь сплюнуть его в чашку с недопитым чаем…
========== 1. Ныряй без остатка ==========
Мы выбираем не случайно друг друга.
З. Фрейд
Настоящее
Окутанный мглой берег выглядит границей в потусторонний мир, за которой нет ничего. Туман скрадывает звуки, поглощает солнечный свет, глушит эмоции. Я медленно опускаюсь на край деревянной скамейки и дрожащей рукой достаю из кармана охотничьей куртки новенькую пачку сигарет.
Снимаю шуршащую обертку, открываю, подношу к лицу, с наслаждением вдыхая запах табака. Знакомый запах любимого «Парламента», которому я верен уже почти двадцать лет, затуманивает мозги. С упоением достаю третью сигарету с конца в нижнем ряду и переворачиваю ее фильтром вниз. Счастливая. Моя счастливая сигарета.
Улыбаюсь уголком губ, любовно оглаживаю стройный ряд никотиновых палочек и медленно достаю одну. Я намеренно медлю, наслаждаясь последними минутами тишины и покоя.
Высечь искру сдыхающей зажигалкой удается лишь с третьего раза, так что я уже готов бросить это дело и пойти в дом за спичками, а лучше просто начать действовать. Да, сделать хоть что-нибудь, побежать, позвонить, сказать, начать строить догадки.
Да. Я на грани. Я вот-вот закину порядком изжеванную сигарету обратно в пачку, выброшу в воду зажигалку и вернусь в дом, чтобы разбудить Диану, объяснить ей, почему наш первый совместный настоящий отпуск придется прервать, но не успеваю. Едва слышно зашипев, кончик сигареты зажигается рыжей точкой, и облачко дыма возносится вверх, нерушимое даже малейшим дуновением ветра.
Я криво усмехаюсь своим мыслям. Опять поступаю неправильно. Как, впрочем, и всегда. Я хуевый человек.
— Ты чего это тут? — на плечи опускаются нежные женские руки, и я коротко жмурюсь, а потом вскидываю голову вверх, заглядывая в ее горящие тревогой голубые глаза.
— Прости, — хрипло отзываюсь я, а потом наклоняюсь и тушу едва ли начатую сигарету о камень. Аккуратно кладу окурок рядом с собой на скамейку. — Друг звонил. Я должен уехать ненадолго.
— Артур! — восклицает Диана, обиженно насупившись. — Ты же обещал!
Вздыхаю, беру ее за руку и тяну на себя. Она послушно обходит скамейку и садится рядом, прижимаясь всем телом ко мне. Поглаживаю ее узкую бледную ладонь, перебираю пальцы, прокручивая крохотное колечко на мизинчике.
— Диан, — начинаю я, — моего брата Пашку избили. Он в больнице. Я туда и обратно, хорошо?..
Девушка вопросительно вскидывает бровь, и я устало вздыхаю.
— Сам не знаю, что он там натворил. Мой друг какой-то слишком загадочный, чушь несет, я толком ничего не понял. Но у Пашки черепно-мозговая, и, кажется, рука сломана.
— Я поеду с тобой, — решительно отвечает Диана, поднимаясь на ноги. Ее голос по-прежнему звенит обидой и раздражением, но я никак это не комментирую.
Длинные хвосты пледа, в который она замотана, как в кокон, касаются речной воды. Она кривится, подбирает края и возвращается в дом, а я провожаю ее равнодушным взглядом и остаюсь сидеть на берегу, дожидаясь, когда за нами приедет машина.
***
Пашка выглядит болезненным, уставшим, но хотя бы не умирающим. Я, честно сказать, уже готовился к худшему. Я знал, как могла выглядеть черепно-мозговая, да и полунамеки друзей-мусоров, что это «пиздец», и вовсе вгоняли в панику, так что всю дорогу до города я судорожно сжимал руку Дианы, а к зданию больницы едва ли не бежал, так что ей пришлось взять меня под локоть и заставить идти медленнее.
У палаты, правда, я и сам замираю, как вкопанный. Навстречу поднимается товарищ — майор Круглов.
— Как он? — встревоженно спрашиваю я после короткого вежливого приветствия.
— Говорит со следователем, — мрачно отвечает Круглов, устало потирая пальцами виски. — Уже оклемался. Его же вчера вечером нашли в подворотне, а сегодня уже вон показания дает…
