— На, пей прямо здесь, и не нужно кривиться. Там мед, имбирь и лимон. В таблетках я не шарю, поэтому будешь лечиться бабушкиным методом.

Следующие десять минут мы проводим в молчании. Я пытаюсь убрать беспорядок, а он — прийти в себя, играясь с регулятором температуры и попивая чаек прямо в душе.

Когда последняя порция осколков была вытащена из-под стиральной машинки, и я наконец-то смог выпрямиться и облегченно вздохнул, Камиль уже почти спал, подтянув ноги к груди и прислонившись головой к кафелю.

— Эй, просыпайся, — я касаюсь его уже порядком потеплевшего плеча, и мальчик медленно приподнимает веки и сперва будто даже не сразу соображает, где находится. Он пялится какое-то время перед собой, а потом цедит сквозь зубы:

— Я сам!

— Ага, сам. Я уже видел, как ты сам, — огрызаюсь я, выключая воду и вешая шланг на смеситель. — Не выёбывайся, вставай!

Замотав его в широкое банное полотенце, я помогаю добраться до кровати и сесть на край. Потом швыряю в лицо футболку Мура и его же чистые, пусть и не новые трусы, и выхожу, ткнув только пальцем в тазик, заботливо оставленный у кровати.

Вечер бездарно просран, сил даже на то, чтобы сварить пельмени, уже не осталось. Я доползаю до кухни и щелкаю кнопку на чайнике. Страсть как хочется крепкого черного чая и бутерброда с колбасой, но последний пакетик я использовал на Камиля, а в холодильнике обнаружился только уже порядком подгулявший салат. Меня, правда, спасло пиво и готовые котлеты из супермаркета.

Я чуть покривившись, вспоминаю нищее существование Мура в общажные годы. Привычки, конечно, не меняются. Когда он с женой жил, холодильник был заполнен едой, а как разбежались, то снова вернулся к полуголодному состоянию…

Улыбнувшись своим мыслям, я быстро ужинаю, наскоро принимаю душ в угробленной душевой кабинке и уже планирую завалиться спать в зале на не расстеленном диване, но потом, правда, заставляю себя подняться и пойти поставить стакан воды придурку пьяному, а еще таблетку обезболивающего выковырять, чтобы он с утра не подох…

***

Я просыпаюсь рано от того, что в глаза светит яркое рассветное солнце. Не сразу могу понять, где нахожусь и почему так жарко, и только потом, зацепившись взглядом за сброшенные на кресло собственные джинсы, вспоминаю события предыдущего дождливого вечера.

Скатившись с дивана на пол, я еще какое-то время сижу на ковре, планируя день, а потом вспоминаю вдруг, что мне же, черт возьми, на работу!

Глухо выматерившись, я заставляю себя пойти в душ и, когда уже окончательно проснувшийся, выхожу на кухню, вытирая влажные волосы полотенцем, встречаюсь взглядом с озлобленными глазами закутанного в плед Камиля.

— И тебе доброе утро, — ухмыляюсь я на его игнор. — Ну что, вискарь помог найти ответ?

— Помог забыть вопрос, — хрипит он и сильнее натягивает на себя плед.

Я вздыхаю, подхожу ближе и касаюсь ладонью его лба.

— У тебя жар. Иди в кровать, — произношу я, а сам направляюсь к плите, планируя таки сварить несчастные пельмени.

Камиль, как я и ожидал, с места не сдвинулся.

— Ладно, — я только плечами пожимаю и, достав кастрюлю, набираю в нее воду. — Мне на работу надо. Могу тебя подкинуть.

— Я на машине, — бурчит парень, — кстати, где мои ключи? И телефон?

Я ставлю кастрюлю на огонь и мельком оборачиваюсь на него.

— Не знаю. Проебал?

— Не смешно. Отдай.

Он выглядит очень серьезным и, видимо, всерьез считает, что я стал бы отбирать у ребенка цацку. Но я действительно понятия не имею, где его вещи.

— Эй?.. — зовет он уже не таким уверенным тоном. — Ты отдашь?

— У меня нет твоих ключей и телефона, Камиль, — спокойно отвечаю я, загружая кофе в кофемашину. — Ты вчера, видимо, в клумбе поваляться успел. Может, там стоит искать. Правда, дождь…

— Блять! — ругается парень, но, к счастью, не бросается на поиски.

Я смотрю на него с любопытством, позволяя себе уже чуть более внимательно рассмотреть его, пользуясь моментом, когда он пялится в окно.

Высохшие волосы завились и свалялись колтуном, от укладки не осталось и следа, зато такой естественный, со следом от подушки на щеке, с покрасневшими от температуры блестящими глазами и искусанными губами он кажется…

Я торопливо отворачиваюсь. Да, мне становится понятно, почему Мур выбрал его. Мальчик был не такой уж и безмозглой куклой, хотя, конечно, про его умственные способности делать вывод все-таки рановато.

— Мне нужно домой, а потом на работу, — произносит Камиль, когда я ставлю перед ним чашку свежесваренного кофе.

— Ага, без тебя не справятся, — иронично отвечаю я, доставая аптечку с верхней полки. — Блять, нихера не понимаю в этих таблетках! Парацетамол… черт, где он?..

Парень только головой качает и, пододвинув к себе коробку, бурчит:

— Я сам.

— Не отравись только.

И, понаблюдав за его сосредоточенными поисками, я наконец-то возвращаюсь к приготовлению пельменей.

Как раз успеваю добавить лаврушку и перец, как Камиль тихо спрашивает:

— А когда Мур получил судимость?..

Кинув взгляд на парня, который уже смотрел на цифры на электронном градуснике, я достаточно мягко произношу:

— Первую по малолетке за взлом, третью за махинации. А вторую… — не договариваю, сжимаю пальцы в кулак, и Камиль, видимо, понимает, что спрашивать бесполезно.

— И он… сидел?

— Да, сумарно лет восемь, — сообщаю я и уточняю: — он вышел по УДО и должен отмечаться еще полгода.

Повисает такая густая и неприятная тишина, что по обнаженной спине мороз пробегает. Почему Мур не сказал ему? Неужели и правда кормил обещаниями?

— Ты не знал? — как бы между прочим спрашиваю я, закидывая пельмени в кипящую воду.

— Нет, — коротко отвечает он и, зашуршав блистером, выковыривает таблетки. — Он обещал, что разведется с женой и уедет со мной. Как раз у меня контракт через месяц новый. Но…

А, значит он моделька? Ну, я не удивлен. Рост, тело, лицо позволяют.

— Но?

— Но это все долго тянется. Он не разводится все никак, но ведь и не живет с ней! И со мной тоже не живет. Мы же вроде как официально вместе.

Я только глаза закатываю на это «официально», но не комментирую. Ну хочет мальчик семью, что тут поделать!

— А потом? — снова повторяю я.

— А потом он сказал, что не может уехать из-за тебя. Потому что ты и он…

Я роняю ложку, и она с громким всплеском падает в кастрюлю, ошпарив брызгами мне руку и голый живот.

— Обоссаться как смешно! — зло рычу я, потирая ладонью покрасневшую кожу. — Нет никаких…

Но молчание Камиля очень красноречиво, и я резко оборачиваюсь, ожидая увидеть самодовольную улыбку или еще что-нибудь дерзко-насмешливое, но… но парень смотрит на меня холодным и даже несколько сочувствующим взглядом. Он серьезен, да.

— Мура держит здесь не бизнес и не жена, а ты — произносит он тихо, вырисовывая пальцем круги на столе. — А меня кормит обещаниями.

— Поэтому ты вчера приперся? — срывающимся на крик голосом спрашиваю я, опираясь задницей о рабочую поверхность и складывая руки на груди.

— Я знал, что он уезжает, и хотел… хотел поговорить. Но не набрался смелости, — признается Камиль, робко взглянув из-под ресниц. Правда, следующая его реплика уже до краев наполнена возмущением: — Это я должен был провожать его!

Я только глаза закатываю, удивляясь его наивности. И своей, впрочем, тоже.

Несмотря на то, что я не склонен к бабскому соплежуйству и прекрасно понимаю, что все это херня, что он неправильно понял Мура, надежда все равно неприятно ударяет меня по почкам.

Блять!

Я торопливо отворачиваюсь, продолжая готовить пельмени.

— Пожрем, и я отвезу тебя, — ровным, на сколько хватило выдержки, голосом, произношу я, доставая упавшую в кастрюлю ложку при помощи шумовки.

— Я в душ, — сообщает парень и сваливает в туман, оставив на столе распотрошенную аптечку.

…Мы поели молча в рекордно короткие сроки, потом я выдаю Камилю джинсы Мура, которые хоть и были ему чуть великоваты, но вполне сошли за оверсайз. Еще приходится дать свитер, куртку и обувь, потому что я по-свински забыл закинуть его шмотки в стиралку.