Несколько дней Вера не выпускала письмо мужа из рук. Время от времени она подносила его к губам, как будто хотела вдохнуть запах или поцеловать то, к чему еще недавно прикасался Гуля.

– Петя, как тебе служится? Страшно там? – спросил за обедом брата Шура.

– Да делать пока особо нечего… Какие-то обязанности есть, конечно, но большей частью балбесничаем. Вечерами играем в карты, пьем шампанское. Возможно, все изменится, зависит от ситуации на фронте…

– Лодыри, как есть лодыри! Не секли вас в отрочестве, от усердия да стыда-то теперича и не хватат, – завела свою скрипучую пластинку Манефа.

– Я надеюсь, ты знаешь меру, – строго заметил Сергей. Ему тоже не нравилось, что Петя, в отличие от старшего брата, который ежедневно спасал раненых, стал при штабе превращаться во франта и мота, – Куда только смотрят ваши командиры?

– О, они кутят похлеще нашего! Видел бы ты размах великого князя Бориса Владимировича в Варшаве! – весело поделился Петя. Немного снизив громкость, он поведал. – Говорят, главнокомандующий его на дух не переносит.

– Да все они там друг друга ненавидят. Пожирают друг друга, как слизни на одном капустном листе, – Серж не питал симпатий к членам императорской семьи.

Обе Веры поморщились.

– От нечестивцы! – фоном ворчала нянька. Нужно отметить, осуждение старушки не знало классовых границ и равномерно распределялось по всем сословиям.

– Солдаты погибают, а они куражатся на их костях! Если б у них была хоть капля совести, они бы прекратили эту войну немедленно! – возмутился Саша.

– Шура, ты бы был поосторожнее со своими высказываниями! Чего доброго, сочтут тебя большевиком… или того лучше – шпионом, – в отсутствии Гули, Сергей чувствовал себя старшим в семье и ответственным за всех братьев.

На следующий день с поручением командования Петя отправился в Москву. Освободившись вечером, он пошел пообедать в ресторан, гремевший своими страстными цыганскими исполнителями. Какова же была его радость, когда совершенно неожиданно он встретил там Митю. Красавец имел потрепанный и нетрезвый вид, но молодого родственника узнал и с восторгом бросился ему навстречу. Он расспросил юношу о всех братьях и перешел к рассказу о себе.

– О, у меня все прекрасно! Исключительно! Ко мне тут поступило одно совершенно секретное предложение… Обещай, что это только между нами! Один человек, не могу назвать его имени, занимается разработкой аппаратов для метания горючей жидкости на дальние расстояния. Инвестиции окупятся с лихвой, как только будет получен заказ для армии. А дело, практически, решенное… в этом изобретении заинтересованы очень, очень высокие люди…

– Просто Троя какая-то, – захохотал Петя, – будем немцев горячей смолой поливать?

– Напрасно ты так, Петр! Некоторым членам императорской семьи эта идея не кажется такой смешной… – обиделся Митя.

– Позволь мне угадать – великому князю Сергею Михайловичу и его даме сердца? Как выяснилось, мадам Кшесинская не только в фуэте разбирается, – веселился юноша, не замечая, как сильно задевает родственника.

– Ошибаешься, друг мой, они здесь ни при чем. Впрочем, забудем об этом… С отцом давно не виделся?

– Давно. Мы не общаемся после… после мамы…

Митя намеренно сменил тему. Ему вспомнился давний разговор с Григорием Григорьевичем, когда Митя делился с ним мыслями завозить из Америки жевательную резину. Тогда Гриша так же смеялся. Яблоко от яблони… Возможно, в тот раз опытный купец и оказался прав, но теперь Митя верил, что все получится. Ему не хотелось, чтоб над его деловыми планами глумились снова.

Через пару часов Петя засобирался в гостиницу. Не успел он отойти от ресторана, как Митя догнал его, на ходу застегивая пальто. Он уговорил молодого человека сыграть пару партиек в карты. Заядлый игрок прекрасно знал все злачные заведения Москвы.

В тот вечер Пете везло. Он вышел из-за стола с небольшим выигрышем. А вот Митя проигрался в пух и прах. Петру пришлось отвезти неудачливого картежника в гостиницу и оставить немного денег, чтобы тот смог на следующий день уехать домой. Молодой офицер боялся даже представить, какую выволочку родственнику устроит Глафира.

Когда он выходил из номера, пьяный Митя, который, казалось уже заснул, вдруг выдал:

– Ты не осуждай отца. Он этого не хотел… Когда-нибудь ты поймешь… – и захрапел.

Митя приехал домой в дурном расположении духа. Голова трещала. Каждый звук отдавался острой болью в мозгу, как будто кто-то сидел внутри черепной коробки и стучал палочками по серому веществу, как по ксилофону. Невыносимо звонкое стаккато в голове! Ему даже не хотелось думать о вчерашнем проигрыше. Почему он не мог остановиться? Зачем он вообще потащился играть? Лучше б сидел в Яре и слушал цыган.

Глаша за все годы совместной жизни так и не научилась выражать эмоции. Все, на что она была способна, это с молчаливым укором подать супругу обед. Митю это бесило. Лучше бы она устроила истерику, высказала все ему, но нет, от нее невозможно ничего дождаться, кроме холода. Это не женщина, а надменная ледяная глыба! В глаза не смотрела, значит обижена. Митя решил тоже молчать. Да и что тут скажешь? Хвастаться нечем. На самом деле дела обстояли далеко не так радужно, как он рассказывал Петру. Он спускал на игры и женщин безумные деньги. В бизнесе дела шли ни шатко, ни валко. Еще пара таких неудачных месяцев и ему пришлось бы признать себя банкротом. Необходимо было срочно что-то придумывать. Поэтому ему, как воздух, нужно было участие в заказе для армии метательных аппаратов, даже, несмотря на немного подозрительную личность изобретателя. Но Митя успокаивал себя, что все ученые выглядят странными. Это нормально и не должно вызывать опасения. Человек, у которого связи в высочайших кругах, не может оказаться нечистым на руку.

Супруга сидела рядом. Перед ней стояла тарелка консоме, но она не ела, лишь беззвучно, ибо манерам она уже научилась, возила по дну ложкой. Митя залюбовался ее длинными пушистыми ресницами, которые прикрывали опущенные глаза. Красота Глафиры имела необъяснимую, мистическую власть над ним. Забыв о больной голове и раздражении, он положил свою ладонь на ее руку. Если бы только она взглянула на него, Митя сразу успокоился бы и, вероятно, даже не пил бы несколько месяцев. Но жена свою руку убрала, так и не удостоив его взгляда. Мужчина снова завелся. Он со звоном швырнул ложку в тарелку, забрызгав и платье, и лицо супруги бульоном, и ушел в свою комнату. Аппетит у него пропал совершенно. Глаша вытерла лицо салфеткой, встала и удалилась к себе. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Одному Богу было известно, что творилось в ее душе.

Пока у одних бизнес и семья трещали по швам, у других, напротив, роман стремительно развивался. Николай решился и пригласил Катю в синематеку, потом гулять в парк, затем на оригинальную лекцию о современной поэзии. Девушка с удовольствием принимала ухаживания. Коля был воодушевлен. Очевидно, что он ей тоже был небезразличен. Они стали неразлучны. Казалось, что встречаются они не три недели, а три года.

Студент старался реже бывать дома. Возня вокруг так называемого «похищения» сестры отвлекала его от мыслей о Кате, и сама затея теперь казалась ему неважной и ненужной. Он как-то попытался поделиться своими чувствами с Сергеем, намекнул даже, что у него серьезные намерения, но брат от него лишь отмахнулся.

– Зачем так торопиться? Вы же только познакомились. Ты еще учишься, тем более, сейчас нам нужно сосредоточиться на решении вопроса с Мариэттой.

Опять Мариэтта. Коля промолчал, но решил, что поступит так, как посчитает нужным, а родственников поставит в известность, когда уже все будет сделано.

С началом войны и увеличением количества раненых многие обеспеченные россияне и члены императорской семьи стали переоборудовать свои столичные дворцы и загородные резиденции под госпитали и лазареты. Нужны были не только койки и операционные, необходимы были руки, которые бы ухаживали за пострадавшими. Обычная домохозяйка не могла стать врачом, но она могла застилать постели и заботиться о чистоте палат и больных. Государыня Александра Федоровна с дочерями задавали тон, не гнушаясь грязной работы в госпиталях.