Петя узнал о рождении племянника, будучи в штабе. В этот раз он действительно не мог отлучиться. В последнее время что-то происходило за кулисами, витало в воздухе, сквозило в выражении лиц офицеров высоких чинов, но было настолько призрачно и эфемерно, что младшему офицерскому составу невозможно было поймать суть происходящего. Однако это что-то загрузило Петю работой. Его бесконечно гоняли с посланиями на фронт и обратно.
Война, в конце концов, прекратила скрывать свою страшную сущность от младшего сына Елисеева. В своих поездках на линию фронта он попадал под обстрелы вражеской артиллерии, видел искалеченных и убитых солдат. Люди, которые вот еще лихо скакали рядом с ним, пришпоривая коней, вдруг падали наземь замертво. Самым большим кошмаром для него были раненые с оторванными конечностями или развороченными животами, корчащиеся в предсмертных муках. Петя физически страдал от невозможности им помочь. Ему посчастливилось не встретить жертв химических атак, словно судьба все же берегла его психическое здоровье. После вылазок на фронт, Петю мучили кошмары. До войны он не был ни глубоко верующим человеком, ни атеистом. Сказывалось противоречивое влияние отца и братьев. Теперь он стал обращаться к Богу, стал молиться и просить о быстрой и достойной смерти, если суждено погибнуть.
Назревавший в командовании армии гнойник лопнул в конце августа. Государь освободил великого князя Николая Николаевича от обязанностей главнокомандующего, отправив его наместником на Кавказ. Император принял командование на себя и выехал в ставку в Могилев. Несмотря на то, что многие посчитали это признаком личного мужества Николая II, высшие военные чины не проявили энтузиазма по этому поводу. Тут же зашептали о мести Распутина, у которого были натянутые отношения с великим князем, о влиянии на супруга Александры Федоровны и о низкой ревности царя к Николаю Николаевичу, которого любила и уважала армия. Это решение императора оказалось шоком для многих. Ждали чего угодно, но не такого поворота.
Петя растерялся. Он не мог понять, на чьей он стороне. Юноша вырос с братьями и привык к постоянной критике царя и правительства. В штабе он также был окружен командирами, которые не слишком скрывали своего презрения к безвольному, как им казалось, монарху, пляшущему под дудку немецкой шпионки и Распутина. С другой стороны, Петя не понимал восхищения в армии великим князем. Очевидно, что тот не был гениальным полководцем. Если б это были исключительно суждения отца, Петя с негодованием отверг бы их. Но он получал ежедневное подтверждение тому на фронте. Он все видел своими глазами. Не похоже, что стратегией Николая Николаевича было заманить неприятеля в тыл Российской Империи, где потом нанести сокрушительный удар. Он явно не был Барклаем де Толли. Нет, хаотичные отступления армии скорее напоминали полное отсутствие какой-либо разумной стратегии. Молодому человеку казалось странным, что офицеры были словно ослеплены обаянием великого князя, который преподносил себя сильной личностью, и не желали признавать очевидных фактов. Тем не менее, Петя стеснялся озвучить свои сомнения и старался помалкивать на данную тему, чтобы не слыть белой вороной. Для себя самого юноша нашел вполне рациональное объяснение – он просто многого не знает в силу молодости и низкого чина. Он решил, что прежде чем он окончательно придет к какому-то заключению, понаблюдает, как ситуация будет развиваться.
VIII
По улицам Петрограда элегантно вальсировала метель, а в столичных гостиных только и говорили, что о возможной помолвке великого князя Бориса Владимировича и царевны Ольги. Это было самой обсуждаемой темой и на суаре у Степана Петровича.
– Что скажешь, Гриша, отдаст государь свою дочь за Бориса Владимировича? – полюбопытствовал хозяин у Елисеева, заранее предполагая, каков будет ответ.
Мужчины сбежали от дамской трескотни в кабинет Степана, выкурить по сигаре и посплетничать без купюр. Как известно, сильный пол имеет определенную слабость к обсуждению слухов и перемыванию костей, прикрывая это интересами государственного масштаба.
– Кто же пожелает своей дочери в мужья хлыща и гуляку? Не о таком зяте, полагаю, мечтает император. Однако… – Григорий Григорьевич многозначительно замолчал.
– Изволь объясниться, что ты имеешь в виду, – Кобылин обожал рассуждения Григория, главное было его как следует раззадорить: – Однако свадьбе быть?
– Я думаю, государь поступит, как хороший отец и брака этого не допустит… Смущает лишь одно – верное ли это решение с точки зрения империи?
– Помилуй, Гриша, – снова вступил Степан: – Борис же третий в очереди на престол после Алексея и Михаила. Или четвертый? Кирилл, по моему разумению, не в счет, он женат на кузине, к тому же разведенной. Брак с Ольгой упрочил бы позиции Бориса, да только разве же это хорошо для России? Страшно подумать о таком недалеком и блудливом императоре!
– Позвольте, а Владимировичи вообще имеют право на престол? Разве их мать приняла православие? – вдруг осенило Александра Михайловича.
– Ты безнадежно отстал от жизни, Саша! – со смехом упрекнул друга Елисеев: – она сделала это давно, если мне не изменяет память, еще перед смертью супруга. Уверен, престолонаследие сыграло в этом немаловажную роль. А это значит, что Борис все равно третий или четвертый, независимо от того, женат он на Ольге или нет.
– Позволь, и какой же тогда смысл портить княжне жизнь, если он в любом случае остается при своем? – допытывался Кобылин.
– Дабы не расширять круг врагов императорской четы, – Гриша чувствовал, как над государем сгущаются тучи: – Давай посчитаем – Юсуповы, великий князь Николай Николаевич, теперь в этот список смело добавим великую княгиню Марию Павловну. Она явно оскорбится, если сына отвергнут. Ее самолюбие уже задето из-за истории с браком Кирилла, а теперь еще это унижение.
– Да уж, не хотел бы я испытать на себе гнев этой женщины. А всех трех семейств, Боже упаси! – Степан раньше не задумывался о такой постановке вопроса и, хотя все это казалось более сюжетом из романа Дюма, чем реальной ситуацией, ему стало не по себе.
– По-твоему, государю следовало бы принять предложение Бориса, в таком случае? – не унимался Кобылин.
– Не знаю, – поморщился Григорий: – Мне неприятна сама эта мысль, но… Возможно, от него можно каким-то образом откупиться… Уверен, государь примет верное решение. В любом случае они все его подданные и должны смириться.
Гриша свернул тему. Он осекся, подумав, что в виду сложившийся ситуации в собственной семье не может раздавать советы по поводу детей. Разве сам он преуспел в этом? Он вдруг поймал себя на мысли, что начинает уподобляться тем заносчивым соотечественникам, которые с высокомерием невежд рассуждали, как правильнее управлять страной, вести себя на мировой политической арене и командовать армией. Упиваясь красноречием, они критиковали царя, хотя факты говорили за себя. До войны Российская Империя развивалась семимильными шагами, что было заслугой Николая II и Столыпина, назначенного императором в правительство. Елисеев искренне верил, что государь постепенно сможет наладить дела и на фронте. Особенно если подданные прекратят сомневаться в любом его шаге и поймут, что свой деликатностью и мягким отношением он оказывает им огромное доверие. При всем этом Григорий в глубине души сомневался, что люди готовы к такому правлению. Воспоминания об убийстве Александра II были свежи, словно это случилось не десятки лет назад, а вчера. Свобода предполагает внутреннюю ответственность. К сожалению, даже государственная дума и члены императорской семьи не демонстрировали требуемого самосознания и, хоть и прикрывались высокопарными речами о благе отечества, радели прежде всего о своих частных интересах, толкая страну к гибели. К слову, Александр III, который держал в строгости прежде всего большую семью Романовых, мог привести многочисленных родственников в чувство и заставить действовать на благо Родины. За что и был уважаем. Однако Александр III почил, и многие его племянники совершенно распустились.
