Джо снова переключает камеру на свое притворно испуганное лицо.

– Кошмар, да? Но это еще не все. На острове была старая школа, которая уже давно сгорела. Ее забросили, пока в конце девяностых муниципалитет не отдал ее под международный образовательный лагерь. И все было прекрасно, пока в 2003 году смотритель острова Ларсон Кричер не убил группу подростков. – Она снова понижает голос: – Вам не кажется, что из-за всей этой жути место становится только круче?

День первый

Элин Уорнер бежит, и воздух кажется ей липким, как смола, застревая в глазах и волосах.

Сейчас всего лишь шесть утра, но мостовая уже пышет жаром – он стоит как крепкая стена, и нет ни ветерка, чтобы этому помешать.

Элин выбрала маршрут по участку пешеходной тропы юго-западного побережья. Дома по обе стороны – роскошные виллы в викторианском и итальянском стиле, торчащие тут и там на лесистом склоне. На окнах играют солнечные зайчики, а ее отражение на стекле перемещается вместе с ней – стриженые светлые волосы с каждым шагом приподнимаются и падают обратно.

На жаре фасады домов расплываются, контуры сглаживаются. На обочинах трава совершенно желтая – не просто перестала расти, а иссохла и умирает, и лысые участки выглядят как открытые раны.

Летом и раньше бывало жарко, но только не так, когда уже несколько недель печет солнце и температура бьет все рекорды. В газетах без конца публикуют фотографии растрескавшихся шоссе и поджаренных (какое клише) на автомобильных капотах яиц. Метеорологи уже несколько недель предсказывают похолодание, но оно так и не настало. Только солнце, одно солнце. Нервы у всех на пределе, люди готовы взорваться.

Элин пока держится, но ее внутренний пейзаж противоречит природному. С каждым днем удушающей жары внутри у нее происходит ровно обратное: возвращается холодная хватка страха.

Он приходит по ночам, все те же повторяющиеся мысли. Но есть способ его обуздать: бегать, бесконечно изнурять себя физически. За эти недели задача все усложнялась: ранние пробежки, долгие пробежки, тайные пробежки. Самобичевание.

И все потому, что ее брат Айзек упомянул, что общался с отцом.

Через несколько метров по левую сторону дома уступают место зелени. Тропа огибает зеленый островок сзади, обходя утес.

Сойдя с дороги, Элин устремляется туда в поисках тропинки.

Внутри у нее все сжимается.

Здесь нет ограждения, только метр земли между ней и сорокаметровой пропастью со скалами внизу, но Элин обожает такое, вот она, настоящая береговая тропа, никаких домов между ней и морем. Отсюда по правую руку видно Бриксхем, а слева – Эксмут. Но все кажется сине-голубым. Море – темнее, с чернильными тенями, а утреннее небо – как бледный пастельный мелок.

С каждым шагом она чувствует, как жара поднимается от почвы через подошвы кроссовок. Элин на мгновение задумывается, что будет, если она не остановится. Может быть, в конце концов она взорвется, как перегревшийся мотор, а может, так и будет продолжать.

Такое искушение – бежать, пока не пропадут все мысли и не нужно будет прилагать усилия, чтобы их сдержать. Ведь именно так Элин иногда себя и чувствует: приходится слишком сильно цепляться за нормальную жизнь. Стоит чуть-чуть поскользнуться, и она упадет.

На вершине холма Элин замедляет бег, наполнившиеся молочной кислотой бедра уже вопят от боли. Она ставит фитнес-браслет на паузу и замечает взбирающуюся на холм серую машину. Едет та быстро, мотор ревет, и чайки, клюющие что-то на плоской дороге, разлетаются врассыпную.

Есть что-то знакомое в форме этой машины, в цвете. Это машина Стида, констебля, который помогает ей во время стажировки. Машина проносится мимо в клубах пыли, из-под колес летит гравий. Элин замечает профиль Стида: нос с легкой горбинкой, крепкий подбородок, русые волосы, намазанные гелем в попытке их приручить.

При взгляде на его лицо из ее легких выходят остатки воздуха. Элин немедленно узнает это выражение: молчаливое напряжение человека, переполненного адреналином.

Он работает. На задании.

Машина останавливается у подножия холма. Стид распахивает дверь и несется к пляжу.

Элин вытаскивает из кармана шорт телефон и смотрит на экран. Из диспетчерской ей не звонили. На это задание отправили одного Стида.

Поднимается на поверхность знакомая тревога, та самая, которая пожирала ее с тех пор, как отдел кадров и Анна, ее босс, решили, что она пока не готова к полноценной работе после перерыва в карьере.

Стид превратился в песчинку вдали, двигающуюся к пляжу. Элин переминается с ноги на ногу. Она понимает, что должна придерживаться плана – бежать домой к Уиллу, чтобы позавтракать, но в ней взыграла гордость.

Она быстро бежит вниз по склону, мимо машины Стида, и пересекает дорогу. Других машин здесь нет, только кошка осторожно перебирается через шоссе, почти касаясь асфальта полосатым рыжим брюхом. Элин бежит через щетину травы к пустому пляжу. Стида нигде не видно.

Повернув налево, Элин бежит вдоль берега и мимо ресторана, высящегося над пляжем на металлических сваях. Это хижина в деревенском стиле, над дверью висит выбеленная морем коряга с названием: «Лобстер». Ресторан закрыт. Еще вчера вечером на террасе было многолюдно, и сказочные гирлянды освещали бутылки с вином, стоящие в мини-холодильниках, и корзины со сверкающими мидиями и картошкой фри.

Элин обнаруживает Стида чуть дальше, под нависающим рестораном. Стид стоит на коленях прямо на песке, под тканью рубашки напрягаются мускулы. Элин всегда первым делом замечает в Стиде эту грубую физическую силу, но в его внешности полно противоречий, крепкое накачанное тело не соответствует мягкости черт – чувственные глаза под тяжелыми веками, широкие полные губы. Он принадлежит к тому редкому типу мужчин, рядом с которыми женщины одновременно чувствуют себя под защитой и стремятся защищать сами.

У них сразу сложились отличные профессиональные отношения. Стид моложе ее – ему чуть меньше тридцати, но в нем нет и следа напускной бравады, свойственной мужчинам в этом возрасте. Он умеет задавать правильные вопросы, обладает проницательностью и редким эмоциональным чутьем.

Рядом с ним стоит женщина. Лет под пятьдесят, высокая и мускулистая. На ней синяя купальная шапочка под цвет купальнику, тонкая резина подчеркивает форму головы. Несмотря на жару, она дрожит и в нервном ритме приплясывает с ноги на ногу.

Стид поворачивается, и когда он немного отодвигается, Элин видит ногу на песке. Бледная икра и похожие на салат ошметки водорослей, прилипшие к коже.

Она машинально отступает в сторону, чтобы лучше рассмотреть.

Это подросток. Ужасные раны – порезы на лице, груди и ногах. Одежда превратилась в лохмотья, рубашка поло целиком разошлась по шву.

Элин подходит ближе, и зрение расплывается, воздушная дымка, словно сироп, размывает сцену. Элин делает еще шаг, и тут все складывается в цельную картину.

Она судорожно охает.

Стид резко оборачивается на звук и удивленно распахивает глаза.

– Элин? – недоумевает он. – Ты…

Но остальные слова растворяются в воздухе. Элин бросается бежать. Теперь она понимает, почему вызвали Стида.

А как же иначе.

Хана Леджер и ее сестра Джо ждут на пристани лодку, которая отвезет их на остров; чемоданы и сумки сложены у их ног. Хана потирает затылок. Солнце выжигает там мягкую кожу, почти как прямым лазерным лучом.

Вода кишит людьми – пловцы, покачивающиеся лодки и каноэ, одинокие фигуры на досках ближе к горизонту. На мелководье плещется ребятня, поднимающая брызги. Малыш бьет пухлыми ручками по пене.

У Ханы сосет под ложечкой, но она заставляет себя вернуться взглядом к малышу.

Не отворачивайся. Нельзя вечно оставаться слепой.

– Ты как?

Джо смотрит на нее через очки-капельки и шумно выдыхает. От этого подскакивают тонкие пряди белокурых волос, выбившихся из хвоста.