Нинель Марковна сложила руки на груди и открыла рот, но звонкие голоса не дали ей достойно ответить. В холл с лестницы высыпалась толпа. Толпа – нарядная, молодая, хохочущая – растворила в себе гостя, подхватила обеих женщин и взвизгивающую от восторга Августу. Расцеловала, заобнимала, затискала, пообещала жить в счастье и согласии. Какой-то шутник из толпы подзадорил друзей:

– Ура жениху! Качай Бориса!

Девушки завизжали. Четверо парней облепили весёлого, уже нетрезвого жениха, повалили на пол и вразнобой задёргали за ноги-руки.

– И раз! И два! И три!

Августа старательно облаивала это безобразие. Лаю звонко вторило эхо под высоким купольным потолком. Людмила стояла рядом, в пол наклона, напряжённо улыбалась. В светло-бежевом платье, наскоро ушитым по фигуре, с пятью розовыми гвоздиками в руках.

Тот же шутник крикнул:

– Такси! Такси у подъезда! Бросай жениха!

Жениха, конечно, не бросили. Поставили на ноги. Взлохмаченного, с поломанным цветком в нагрудном кармане пиджака. Людмила успела подхватить его под локоть.

И тут же толпа, галдя и толкаясь, просочилась за дверь, оставив густой запах шампанского, духов «Тет-а-тет» и одеколона «Саша».

Раскрасневшаяся Софья Константиновна поправила сбившуюся шляпку:

– Молодё-ё-ёжь!

Нинель Марковна строго оглядела отметины помады на собачьей морде и перевела взгляд на пол. Старый полустёртый линолеум блестел мокрыми пятнами и растоптанными лепестками.

– Скороспелки, – сказала она хмуро. – Только год знакомы…

– Заметь, невестино платье не скрывает пузико… – отозвалась Софья Константиновна. – Это простительно, но…Милочка моя, иметь жениха в костюме и не иметь туфли по размеру! Бедная девочка! На цыплячьих ножках самоварные утюги…

– Ну, а я о чём? Хотя руки у Бориса хорошие. Трудовые руки. А глаза такие, что ясно: себя любит. И бутылку. Куда же без неё, окаянной!

На минуту в холле стало тихо. Нинель Марковна копалась в клетчатой сумке-авоське. Августа нетерпеливо била хвостом по вязаной подстилке.

Наконец Софья Константиновна решилась:

– Ниля! Кстати, о любви! Ты заразилась случайно или тебе пирожок с любовной начинкой всучили  на рынке? Объясни, что у тебя с этим поцом, сантехником!

Марковна уронила сумку. Внутри глухо звякнуло.

– Ишь, чего подумала, распутница! Я ещё в своём уме!

…ме-е-е! – передразнило эхо.

– Цыц! – погрозила ему Марковна и извлекла, наконец, из клетчатой котомки два свёртка. В том, что обёрнут махровым полотенцем, – котлетки для Августы, по рецепту мамы.

Мясной запах разлетелся по холлу, перебивая едкий запах одеколона.

И Нинель Марковне вспомнилась…

Мама.

Мама, уже полуслепая, тощенькая до синевы, старушка. Она так и потолстела после войны… Стряпает на кухоньке, где и двоим не развернуться. Котлетное шкворчание витает на подходе в квартиру, делая обветшалый подъезд теплее и уютнее.

– Ма! – кричит в кухню Нинель. Она пришла с института и в прихожей стряхивает с полусапожек снег. – У меня рук что-ли нет? Сготовлю сама!

– С носа в рот сама! –  неизменно отвечала присказкой мама. – Из носа –  кап, в рот – ам!

Память, память. Какие неисчерпаемые силы прячешь ты! А помнишь… Помнишь, ту новогоднюю ёлку из детства?

Семилетняя Ниля знает, чего хочет. Уже и новогодние пожелания записала в тетрадку круглым неустоявшимся почерком.

Первое, заветное: чтобы фашисты умерли. Дописала «плохие фашисты». «Бывают ли хорошие?». Вдруг найдётся один, кого в Германии ждёт дочка.

Второе: пусть папа с фронта придёт. Тогда и мама перестанет плакать. Бабушка поднимется с дивана, где лежит с осени. Ниля кормит бабушку затирухой – жидкой бурдой на муке, поит хвойным настоем. Сама пьёт. Хоть и горько, но полезно, и от горячего в животе веселее. Лучше, чем ничего.

Третье желание: хлеба досыта.

На праздник мама принесёт с дежурства съестного и горький тюлений жир. Кастрюльку с собой взяла.

Запах тюленьего жира такой, что проветривали комнату, несмотря на мороз. Есть горький жир надо умеючи: зажмурившись и зажав пальцами нос. Зато бабушка после бурой тюри поднялась с дивана, вязала, как прежде, варежки для фронта. Терпеливо объясняла Ниле, как держать спицы, как одолеть непокорную «петельку», радовалась первому «самолучшему» в мире кривому шарфику. Потом бабуля снова слегла.

Главное, Нинель чувствовала, что сегодня особенный день.

Подарок готов: стих, что учила для солдат в лазарете. Для первоклассницы слова непонятные, но Нинель с табуретки отчеканит: «…Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди, – а под конец тихо, – Что, в бой провожая нас, русская женщина, по-русски три раза меня обняла».

Мама, конечно, всплакнула. Бабушка, как всегда, на неё цыкнула:

– Не раскисай, ядрёна вошь!

Ещё накануне Ниля вырезала из старых газет цифры: 1, 9, 4 и 3. Залезла на кровать и прицепила булавками к ковру. Криво получилось, но это если прямо смотреть. Если голову вправо наклонить, то ровно.

Рисунок тоже готов – на листке школьной тетради в клеточку – домик в одно окошко и снежная ёлочка. Ёлочка! Нинель вспомнила из недавнего детства разлапистую, выше шкафа елку, пахнущую остро и пряно.

– Бабуля, где ёлочные игрушки?

Бабушка незаметна под платками, одеялами и старой шубой.

– Ась?

– Спи, спи. Под кроватью посмотрю.

В фанерном ящике с почтовым адресом на крышке среди комков ваты летовали стеклянный красноармеец, разномастные шишки, с серпом и молотом шары, бумажные звёзды, дирижабль и красная звезда. У снегурочки из дырки вместо руки торчит серый клок свалявшейся набивки.

Нинель обмотала бидон нитью из стекляруса. Получилась нарядная ваза. Эх, ёлочку бы, хоть маленькую! На набережной и в парке от деревьев остались кривые пеньки и сосны, ободранные до иголочки для лечебного настоя. Хвоя осталась на макушке, не достать.

Но Ниля не даром командует шайкой дворовой мелкоты. Она всё придумала. Праздник будет!

Шубейка, заячья шапка с завязками под подбородком, варежки не спасают от холода. Нинель рванула бегом до набережной, через трамвайные пути, у разрушенного бомбёжкой дома налево и вдоль реки во льдах, разрезанных на неровные куски ледоколом.

На высоком заборе сверху колючая проволока, внизу потайная дыра. Обнаружили случайно летом с Димкой, соседом по коммунальной квартире. Дыра размером с собаку, но и Нинель невелика. Нырнула в сугроб, побарахталась в сетчатой засаде и оказалась на лесопилке. Исхудала, шубу снимать не пришлось.

На лесопилке ровные штабеля сосновых стволов запорошены снегом. Грозят низкому небу ветками с сизыми иголками. Ждут погрузки на баржи. С краю темнеют кривые стволы. Непригодные для строительства поедут на целлюлозно-бумажный.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.