- Почти лишенный жизни, он вернулся сюда. Он сам вытащил свое осевое перо и подошел ко мне с ним в клюве. Лебеди поют, когда умирают; Феникс тоже поет, но он не мог. Так что ты, пожалуйста, сделай для него музыку. Из уважения; сегодня вечером у нас будет грудь Феникса.

  Сестра Повариха засунула обе руки в карманы фартука.

  - Грудка из Феникса, хотя я нарезала их мелкими кубиками и замаскировала под цыплят-сеголетков, чтобы у нашей дорогой старой матушки, Спешащей с суждениями, не случился инсульт. Не забудь спуститься, когда услышишь звонок к обеду; мы здесь не очень часто получаем Феникса, Животное или что-то другое, - Она задержалась еще на мгновение и посмотрела, как Канделла держит красное перо. Он был почти два фута длиной и все еще сохранял часть своей жизненной эластичности, - Ну? - спросила сестра Повариха, - Я не могу стоять здесь вечно. Сыграй панихиду по Фениксу, который так и не попал ни на свой Съезд, ни на встречу выпускников, ни куда бы он ни собирался. Я видела, что его интересовала твоя игра.

  Окажи ему честь, приняв его дар.

  Канделла попыталась вспомнить, что она видела в доминьоне, когда на нем играл его создатель. Она упала в обморок от музыки, или от любви, или от того и другого, и в своем возбуждении, возможно, упустила из виду один аспект конструкции инструмента. Возможно, у него было перо феникса, и мастер удалил его - перья феникса было нелегко достать. И перо Феникса, дарованное даром, кроме того! Во что она могла бы научиться играть сейчас.

  Она наклонилась и приложила кончик пера к пустой выемке на одном конце нижней деки доминьона. Он идеально устроился, как будто доминьон был построен именно для этого пера. Затем Канделла осторожно расправила перо.

  На дальнем краю деки была защелка, кожаный зуб на пружинном шарнире, который крепко прижимался, удерживая конец шестерни хвостового оперения на месте.

  Канделла повернула колышки, прислушиваясь к калибровке настройки, слишком точной, чтобы сестра Повариха могла ее оценить. Затем Канделла протянула обе руки к сестре Поварихе: Иди! Иди!

  - Неблагодарные вы оба, - сказала сестра Повариха. Спускаясь по лестнице, она услышала первые несколько нот изысканного инструмента, на котором играл эксперт. Так внезапно это вернуло ее в школьные годы - когда она была нервной девчонкой в Женской академии мадам Тистейн, а не коровой, которой она стала, - что ей пришлось прислониться к стене. Ей было тринадцать, и у нее начались первые месячные. Возвращаясь с утреннего визита в холодные туалеты на третьем этаже, она заметила красного феникса на крыше домика Хозяина. Деревья были воздушными, только что распустившимися, пораженными первыми лучами солнца, а птица выглядела как красная перегородчатая эмаль, вставленная в теплый камень. Укол незаслуженной красоты, неожиданный. Тогда это ее взбодрило. Она продолжила спускаться по лестнице обратно на кухню монастыря, снова обрадовавшись давно забытой мысли, хотя, возможно, она также была счастлива предвкушать прекрасную, прекрасную еду в этот вечер.

  Соутстейрс

  1

  Мать настоятельница считала своим долгом ежедневно посещать лазарет.

  Ей не понравилось то, что она увидела. Молодой человек не добился заметного прогресса; действительно, с него катился желтоватый пот, намекающий на скипидар. Его кожа была холодной на ощупь. Однако он все еще дышал.

  - Ты можешь протирать его, когда он станет слишком мокрым, - сказала она Канделла и показала ей, как это делается. Девушка, казалось, неохотно прикасалась к своему подопечному, но сделала, как ей было велено.

  Святая интуиция, чувствовала мать настоятельница, не входила в число ее собственных административных талантов. Она была сторонницей здравого смысла. Она думала, что Неназванный Бог дал ей мозг, чтобы использовать его, а не игнорировать как ловушку дьявола. Она пыталась подняться с помощью ясного мышления, да и других тоже, когда могла.

  Тем не менее, именно интуиция в такой же степени, как и милосердие, вдохновила ее позвать музыканта. Эта Канделла казалась идеальной: скромной, уравновешенной и все более искусной в обращении со своим инструментом.

  Мать Настоятельница не слишком беспокоилась, что то, что постигло Лестара - что бы это ни было, эти синяки, эти сломанные кости, - постигнет и ее пару следователей. Молодые миссионеры из часовни в Изумрудном городе, чьи лица были исцарапаны - да и сам мальчик - обладали прелестью юности, прекрасным неведением молодости о своей мимолетной благодати. То же самое нельзя было сказать о сестре-врачевательнице и сестре-травницы. За долгие годы самоотверженной и упорной работы они стали соответственно сморщенными и рыхлыми. Они были бы в безопасности от внимания тех, кто хотел ограбить невинно прекрасную. И их обучение медицине способствовало развитию острых наблюдательных навыков; они могли защитить себя, как никто другой.

  Мать Настоятельница отметила, что, хотя ее слух больше не был хорошим, музыка отремонтированного доминьона обладала способностью путешествовать. Весь монастырь был наполнен его мягкими фразами. Сестра Льняная Лоза сказала, что это было элегично, черт возьми, Канделла уговаривала парня уснуть в последний раз. Ей следует сыграть что-нибудь более острое. Все остальные сказали: "Ш-ш-ш" . Все это место попало под какое-то заклятие. Они ждали, чтобы увидеть, что произойдет, но музыка сделала их терпеливыми.

  Сестра Могильщица погладила свежую намотанную ткань и снова наполнила закупоренный кувшин маслом для помазания, чтобы быть готовой.

  Однако КАНДЕЛЛА БЫЛА БОЛЕЕ наблюдательна, чем полагала мать игуменья. Она видела, что дыхание Лестара откликнулось на ее выбор музыки. У него были периоды ритмичного дыхания, как у человека, достаточно мирно спящего, за которыми следовали неглубокие прерывистые вдохи.

  Восстановленный во славе пером Феникса, доминьон стал отзывчивым: гармонические обертоны висели в воздухе и дополняли друг друга. Когда больной казался слишком взволнованным, она приводила его в чувство длинными отрывистыми фразами. Но их было слишком много, и она боялась, что он сделает свой последний глубокий вдох и больше не вдохнет: и тогда он будет мертв. Поэтому она будоражила его комментариями в стиле пиццикато и однотонными ответами, ударенными большим пальцем, чтобы насторожить его легкие и стимулировать сердце.