Аида

Кажется, он выругался, но я и сейчас в этом не уверена; во всяком случае, он пробормотал что-то и не сразу ответил.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — снова спросила я.

— Отойдите куда-нибудь подальше, — ответил он наконец и приподнялся, сначала встав на колени, а затем во весь рост.»

Ох, и какой же он однако противный этот мистер Рочестер!

— Дунечка! Ты уже собираешься? — бабуля кричала из кухни, из которой исходили интригующие ароматы.

— Да, бабуль!

— Собирайся, а то опять опоздаешь!

Со скорбью отложив книгу, встала, потянулась, отпила чай и повернулась к окну.

У меня была удивительная способность всюду опаздывать. Это было моим проклятием и вселенским наказанием, но я абсолютно не умела следить за временем. Для меня словно не существовало границ во времени, что не раз выходило мне боком. Тайм-менеджмент, что был так нынче моден, обошел меня не то что стороной, а другой дорогой!

За окном уже включили фонари, которые падали светом на белый снег. С моего второго этажа мне было отлично видно лавочку под нашим подъездом, на которой частенько сидели сварливые старушенции, а еще мне было прекрасно видно мимо проходящих людей. Я стояла у окна неспроста. Зыркнув на часы, приложила руки к груди, где гулко билось сердце о ребра.

Вредный Белов прям как мистер Рочестер! Подумалось мне, и печальный вздох вырвался из груди.

Однако, если мистер Рочестер слался образом угрюмого холодного чурбана, то мой Герман был противоположностью. В нем таилось многое, но он был отнюдь не хмурый. Где бы этот забияка не нарисовался, все ему были рады. Приветствовали оживленными криками и возгласами. Девчонки кокетливо и заискивающе улыбались, а парни с уважением пожимали руку.

Ох, эти мымры! Как же они томно из-под ресниц стреляли глазками! Как же соблазнительно откидывали волосы, обнажая шею! Каждое его появление будоражило меня еще со школы. Возможно, потому что Гера, Герыч или Белый, как его часто называли в своих «кругах», не мог пройти мимо моей скромной персоны и не брякнуть что-то эдакое из ряда вон выходящее.

— Эй, Дуська! — крикнет он и привычно дернет меня за косу. Меня никто не называл Дуська, за исключением, этого пройдохи! — Мышь! — вновь дернет, когда я и глазом не моргну на его своеобразное «приветствие». Он закатит глаза, беспардонно отодвинет стул моего соседа по парте и сядет, исподлобья на меня вытаращившись.

— Скажи, а ты лифчик просто так носишь или там действительно что-то и есть? — и бесстыже уставится на мою грудь.

Тогда я бледнела и краснела. Щеки окатило стыдом, а глазки устремились в пол. Желание прикрыть грудь от обжигающего взгляда было глупым и несуразным. Лифчик скрывала хлопковая белая рубашка, а поверх нее свитер, что привезли мне родители из-за бугра, в качестве утешения их отсутствия в моей жизни.

— Я… — откашляюсь, нервно заправлю прядь за ухо и робко пискну, — не думаю, что этот вопрос уместен.

Тогда он привычно фыркнет, что-то невнятно пробубнит себе под нос, брови сурово сведет к переносице, а после Герман выплюнет:

— Мышь! Что у тебя может быть? Носки достань!

Его гогот до сих пор стоял в моих ушах. Это был седьмой класс. Седьмой. Мы были совсем детьми. Сейчас же мы на третьем курсе филологического факультета и мы вновь учились вместе.

Белов был моим адом и спасением. Этот балда вечно травил шутки про меня. Однако, не за это мое девичье сердце его выбрало, как предмет воздыхания. Гера был противным мальчишкой, шебутным и громким, но отчего-то меня защищал. Стоило только кому-нибудь вякнуть пакость в мою сторону, или, не приведи Господь, косо посмотреть, как бойкий и храбрый мальчишка тотчас же рвался в бой.

— Бобрич, ну че ты ломаешься, как целка? — однажды необдуманно ляпнул Колька Соколовский мой одноклассник и заклятый враг Белова.

Ребята невзлюбили друг друга с первого полувзгляда с первого полуслова. Надавали друг другу тумаков в свой самый первую учебную неделю. Что же нерадивые сорванцы не поделили по сей день оставалось загадкой. Они упрямо молчали, да только злобно зыркали на друг дружку в кабинете директора.

— Ты ж отличница! Ну дай списать, а?

Это был одиннадцатый класс. Который, к слову, я закончила с отличием, а Гера… Ну, а Белов... Слава богу, что вообще закончил!

— Сокол, щас ты целкой станешь, усек? Отвянь от Бобрихи! — гаркнул Белов, пихнув в бок Кольку, отчего тот надулся и покраснел.

— Слышь, Белый, вали! Я не с тобой разговариваю!

— Так покумекай со мной! — присел на мою парту Герман, за которой я сидела. — В чем проблема?

— Проблема в том, что ты, утырок, лезешь не в свое дело!

— Запомни, Сокол, не бывает не моего дела. Я, знаешь ли, парень любопытный. Мне все интересно.

В тот день драки было не миновать. Об этом происшествии судачили и разносили слухи еще неделю. Дошло до смешного. Я была беременна, а кто был папашей несуществующего дитя и знать не знала. Вот и сцепились парни!

Его появление пусть и не всегда было приятным, но оно было значимым для меня. Я часто украдкой смотрела на него. Видела, как скучно было этому непоседе на уроках, как он закатывал глаза и как с нетерпением ждал звонка.

— Марья Ивановна! — недовольно проскулит Гера. — Ну звонок уже был!

— Звонок, Белов, для учителя!

Учиться? Н-еет! Для Германа Белова это было слишком нудно и неинтересно. А вот что действительно его увлекало, так это хоккей. После уроков бежать-бежать галопом, дабы не опоздать. Едва ли забежать домой, чтобы кинуть портфель и взять форму, ведь директриса, крыса такая, опять его задержала и читала мораль! И на кой-черт ему эта учеба сдалась? Он ведь хоккеистом будет! И пусть не было у него папеньки-кошелька и мама заурядная швея, зато таланта и жажды борьбы в нем хватало с лихвой. Мне не часто доводилось бывать на играх, но эти воспоминания прочно осели в моей памяти. Быстрый, ловкий, гибкий и сильный. Белов не признавал поражения. Как однажды сам сболтнул: «Не бывает проигрышей. Бывают временные трудности».

Многое в моей жизни было связано с этим парнем. Но только один случай изменил все. Именно после него поняла, что Герман Белов прочно застрял в моей голове. Что детская влюбленность переросла во что-то большее и значимое. Что одно его присутствие было для меня мукой и радостью.

«Радость» моя сейчас нервно посматривала на часы на своей руке. Герман всегда носил часы, возможно, именно поэтому никогда не опаздывал?! Впрочем, почем мне знать. За всю жизнь я с ним говорила до смешного мало, учитывая, что в моей головушке он прописался. Ему кто-то позвонил. Достав телефон, он принял звонок и на пятках повернулся в мою сторону.

Батюшки! Это ж он меня сейчас заметит!

Испугавшись разоблачения, задернула штору и сглотнула.

Как это глупо! Как это неосмотрительно! Так бесстыже пялиться!

И в неуверенности рука потянулась сама, приоткрывая краешек шторы. Белов все еще стоял под моим окном. Губы шевелились и кривились в усмешке, а рука уже что-то нащупывала в кармане.

Сигареты! Ну, естественно! И как можно себя травить этой дрянью?! Будь моя воля подбежала бы к нему, вырвала гадость из его зубов и выкинула! Но он не в моей воле…

— Дунечка! Иди кушать!

Неожиданность заставила меня дернуться и отойти от окна, словно с места преступления.

— Иду!

Сделав глоток чаю, вновь приподняла краешек занавески, но парня и след простыл. Теперь я вряд-ли его увижу до понедельника.

Ей богу, не парень, а сплошной вихрь. У него всегда было куча дел и он постоянно находится в движении. Его можно было застать в самых неожиданных местах и только мучить себя догадками, чего же он на сей раз промышлял. Однако, скрывался Белов умело. Везде свой и ничей одновременно. И уж точно не мой…

На кухне Раиса Васильевна, то бишь, моя бабуля, сновала туды-сюды. То чайник поставит, то хлебушка подрежет, то соль подаст.