Тяжело вздохнув, дед принимается стучать тарелками. Прячет глаза, будто я не понимаю, о чём он сейчас думает. Анисим, наверное, единственный меня не осуждает. Но думает об этом постоянно… помнит…
— Не лез бы ты к ней в таком состоянии.
Помнит!
— Она уехать хочет, — в сердцах вгоняю в стол остриё ножа.
— Тем более, — твёрдо, с нажимом глядя мне в глаза. — Что твоё, то будет твоим. Никто не отберёт. Никуда не сбежит.
— Сам разберусь, — беру из его рук прикрытую платком корзинку, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце. — Спасибо.
Замешкавшись, отламываю кусок от ветки боярышника и оставляю сверху на платке. Вряд ли вкус поцелуя способен удержать, но не запирать же её!
Или да?..
За месяц ведь можно и передумать. Месяц лучше, чем ничего.
Дверь гостевого дома заперта. Опасно хлипкая, тонкая дверь.
Мой стук проваливается в никуда, туда же оседают остатки терпения. Внутри каждый нерв шипит кроваво-красным, плавит мысли в дикие инстинкты, но я слишком хорошо помню, какова их цена. С трудом разжав пальцы, просто оставляю корзинку на лавочке. Не я запирал, не мне и отпирать.
Нельзя давить. Нельзя навязывать. Поэтому твёрдым шагом возвращаюсь в усадьбу. Беру оставленный на кухне нож и, пройдя мимо лестницы на второй этаж, запираюсь в своей второй заколоченной мастерской.
Этой ночью я также не буду спать. Боюсь уедет, слова не сказав. Я не готов прощаться, но если всё-таки придётся, буду ждать.
Юния
Стук прекращается как раз в тот момент, когда я осознаю, что погорячилась. Дамир может запереть эту дверь на любые замки, заколотить все окна, морить голодом и жаждой, но ничто не удержит меня здесь крепче собственного желания остаться.
Ярость полыхнула и сразу же погасла, стоило признаться себе, что меня не тянет домой. Там я мертва. А тут всё иначе. Да я на стены лезу, упрекая себя, не понимая его, но живу!
Уехать будет правильно.
Остаться… я не знаю.
Мать бросила нас с отцом и где-то счастлива. Я, наверное, в неё. Безответственная.
Отлипаю от двери и иду в комнату отдыха. Знобит. Клонит в сон. Промокшая одежда противно липнет к телу. Переодеваюсь в чистую сорочку и укутавшись в шаль, сажусь в кресло-качалку. На коленях ноут. Рабочий стол встречает меня нашим с Алексом снимком. Медовый месяц — над головами солнце, в глазах искры. Где они теперь, те искры? Я так мечтала их отдать ему, а он не взял.
В личных сообщениях мигает одно единственное. И тоже не от мужа.
Kate:
«Привет! У тебя всё в порядке?»
Хочу напечатать ответ, но чёрная пантера на аватарке расплывается от хлынувших слёз. У меня осталась только Кети, понимающая, чуткая. Одна из читательниц, поддержавшая в момент, когда на втором году брака наше с Алексом завтра дало первую трещину.
Strelnykova:
«Привет, — печатаю и на секунду задумываюсь, уместно ли излить душу незнакомому человеку. Но эмоции разрывают, а больше исповедаться некому. Оно и к лучшему, что вероятность встречи сводится к нулю. Так проще быть откровенной. — Не особо. Я подозреваю, что Алекс тяготится мной»
Kate:
«С чего на этот раз? Мы же недавно решили, что он тебя бережёт. Как умеет»
Strelnykova:
«Я тебе всего не рассказывала. Есть вероятность, что он бережёт не меня»
Kate:
«Господи. Ты беременна?»
Strelnykova:
«Если бы. Отец составил наш брачный контракт таким образом, что в случае развода муж лишится не только имущества, но и папиной клиники. У Алекса работа всегда стояла на первом месте, и только потом я. Сегодня узнала, что он ради карьеры отказался даже от семейного дела. Что если в нашем браке я не цель, а средство?»
Kate:
«Тогда бы так было с самого начала, но, по твоим словам, вы какое-то время были счастливы. А может ты не там копаешь и всё намного проще?»
Strelnykova:
«В смысле?»
Kate:
«В самом прозаичном. Шерше ля фам…»
Strelnykova:
«Я думала об этом. Никак не складывается»
Kate:
«Или тебе так хочется? Проверить легко, сложно решиться разрушить привычную жизнь. Пока ты тянешь — тебя всё устраивает. Да — непросто. А ты выдохни возьми и откройся»
Strelnykova:
«Мне больше некому»
Kate:
«Тогда просто напиши где-нибудь, чего на самом деле хочешь. Потом прочти вслух и всё встанет на свои места. Написанное принять проще. Уж поверь мне, женщине, которая пережила второй развод. Да, перемены пугают, но ты не представляешь, как мне сейчас свободно дышится! Давай, родная. Я с тобой. Жду»
— Ох, Кети… — захлёбываюсь новым шквалом слёз. Нервы не выдерживают. В груди печёт. Участие почему-то добивает. — Только ты меня понимаешь. Мой взбалмошный лучик добра.
Пишу. Пишу не на бумаге — прямо в чат:
Strelnykova:
«Я хочу другого мужчину. Боже, да я ему прямо на улице чуть не отдалась! А мы только вчера познакомились. Я не узнаю себя. Мне стыдно. Очень стыдно, но я не знаю, как прогнать его из мыслей, понимаешь?!»
Хочу.
С ужасом смотрю на одно это слово — горячее, как губы Дамира, хлёсткое, как супружеская пощёчина, а ответа всё нет и нет…
Kate:
«Теперь хотя бы понятно, почему ты ищешь оправдания мужу»
Kate:
«Ничего хорошего из чувства вины не выльется. Ты сможешь, девочка моя. Проверь мужа как-нибудь. И если я окажусь права, просто сделай хоть раз за эту чёртову жизнь то, что хочется!»
Strelnykova:
«Я так не могу — сделать, что хочется. Мы разные люди»
Kate:
«Открою тебе секрет — мы все разные, а жизнь одна. И она сейчас проходит мимо»
Strelnykova:
«Ты не понимаешь. Дамир… он странный»
Kate:
«Носит женские бусы, что ли?»
Strelnykova:
«Нет, — задушено смеюсь сквозь слёзы. — Он какой-то одержимый»
Kate:
«Вот и позволь человеку залюбить себя. В чём проблема?»
Едва дописав, Кети выходит из сети. У неё часто обрывы. А мне всё ещё хочется тепла и участия. Хоть кого-то живого рядом.
Алекс на мой звонок не отвечает. У него работа, чтоб её! В сердцах швырнув телефон на кресло, отпираю дверь, за которой меня верно дожидается Збышек и корзинка с веточкой боярышника на платке. Под ним пирог: румяный, ароматный, но аппетита нет. К ознобу прибавляется головокружение. Кое-как возвращаюсь в комнату, до самых сумерек смотрю в окно, усевшись на сундук, и задумчиво вожу по губам ароматными плодами.
В сумерках из-за досок в заколоченном окне всё ярче пробивается свет. Мне уже даже неважно, что Дамир там скрывает, потому что сейчас этот свет кажется единственным якорем, удерживающим меня в сознании. Но и его со временем становится недостаточно. Тьма тянет ко мне лапы, застилает глаза и сегодня в ней нет никого, кто протянул бы мне руку. Только одиночество и пустота.
Кто ты?
Дамир
— Кто ты?..
С трудом отвожу взгляд от губ Юнии, продолжая обтирать покрытый испариной лоб. Даже обескровленными и потрескавшимися от жара они притягивают меня с неудержимой силой. Смотрю, как загипнотизированный и ужасаюсь себе же, потому что душевное равновесие с её приездом уверенно кренится к невменяемости.
Достаточно склониться, впиться поцелуем, выпить раскалённый горячкой выдох и утону, если не в блаженстве, то в чувстве вины. Безответственный идиот! Довести её до такого состояния! Зато добился желаемого, да.
Поцеловал. Она осталась. Всё как я хотел! Так почему корёжит?!
Хочется одновременно расхохотаться и взвыть, отпустить её и посадить на цепь. А сильнее всего хочется узнать, к кому она тянет руки? Кого зовёт? Чьё имя постоянно спрашивает?! Хочу услышать, кто он! И рот ей зажать хочу, чтобы не вздумала говорить.
Ещё немного и свихнусь.
Вторые сутки без сна дают о себе знать. Мне всё сложнее укрощать разгул своих желаний. Ладонью прижимаю льняную ткань к корням взмокших волос. Скорость с которой испаряется уксусный раствор перестала пугать ещё утром, когда я пришёл сюда, чтобы силой, если понадобится, скормить ей чёртов завтрак.
