– Марин, – Семён вот уже в который раз попытался завести с женой разговор. – Как он? Позволь мне до него прикоснуться. Ты разве не видишь, что я переживаю, не поступай так со мной!

– Он горит, огненный весь, – Марина ответила нехотя и после паузы в несколько секунд. Но стало легче, сын на время прекратил выворачиваться и снова успокоился. Глаза полуоткрытые, но он спит. Зрачков не видно, а цвет у белка неестественный – жутко-кроваво-красный. На кончиках губ подсыхает желтоватая пена, которая выходит изо рта сына при каждом новом приступе. Пера эта имеет резкий и неприятный запах, от которого тянет вырвать.

Семён попытался подойти ближе, но Марина отвернулась вполоборота, словно бы пряча сына от отца.

– Не лезь! – прошипел она, как гадюка. – Иди к своим этим друзьям…

– Мариночка, прекрати так делать, пожалуйста, я папа…

– Ты не видишь ему плохо!

Сёма замер, опустил медленно руку, которой хотел дотронуться до лба мальчика. Перечить супруге он не хотел. Возможно тоже думал, что она знает, как сделать так, чтобы сыну стало легче и лучше. И если Марина говорит, что отцу не стоит прикасаться к сыну, то так тому и быть. Но другое Семен понимал отчетливо – все эти помыслы жены о том, что им следует отвести сына в ближайшую больницу… все это не более, чем глупость. Он понимал, что никаких больниц в Ростове отныне не осталось и не тешил себя пустыми надеждами.

Когда Марина отворачивалась от мужа, то сделала это чрезмерно резко, от того майка ребёнка самую малость задралась, обнажив полоску кожи. Поверхность кожи оказалась покрыта сплошной сеткой мелких капилляров, странно пульсирующих и напоминающих разросшийся лишай. Красно-бордовый «рисунок» на теле мальчика медленно полз вверх, к груди, совсем немного не доставая до шеи… Марина поспешно одернула майку, зыркнула зло на мужа и только крепче прижала сына к себе, принявшись ещё сильнее его раскачивать. Не хватало, чтобы это увидели ОНИ. Им это совершенно ни к чему знать.

Сёма стоял молча. Пытался понять, чем сможет помочь собственному сыну в такой непростой ситуации. Он тоже видел этот ужасающий капиллярный узор… и помнил, как «это», будто некий грибок поднималось от ноги мальчика. Выше, выше, выше…

ОНО НЕ ОСТАНОВИТСЯ.

Сёма это знал и понимал более чем отчетливо.

Наконец, он вздохнул и заговорил снова, тщательно подбирая слова по той причине, что говорил нечто подобное раньше и эти слова совершенно не понравились супруге.

– Мы должны рассказать об этом остальным… – осторожно начал он.

– Рассказать?! – Марина бесцеремонно перебила супруга. – Что и кому ты собрался рассказывать? Этим убийцам?

– Мариш, это не убийцы, это те люди, благодаря которым мы вообще все еще живы. Наш сын…

– Наш сын, это наше дело, потому что он НАШ, заруби себе на носу! Не впутывай сюда ЭТИХ, тебе все понятно, Саймон?! – зашипела она.

– Марина, тебе следует успокоиться и посмотреть на наше положение трезво. Наш сын болен, СЕРЬЕЗНО бо…

Она не давала ему договорить прежде, не дала и теперь, бесцеремонно перебив.

– Лучше подумай, как ты можешь привести для нашего ребёнка помощь и облегчить его страдания! Или тебе плевать на собственного? Думай, Саймон, вспоминай где ближайшая больница и как нам туда добраться! Решай, как мы поведем нашего ребенка туда! И побыстрей, у нас нет времени!

– Не плевать! Для этого я и хотел посоветоваться с Юрием Палычем! Он точно сможет нам помочь и по больнице тоже подскажет, – искренне возмутился Семен, которого слова о майоре откровенно раздражали.

– Я не доверяю им, заруби себе на носу. Ты вообще слышал, что этот его так называемый «друг» это беглый зэк?! Знаешь, что он бежал из тюряги, когда началась эпидемия? Ты вообще в курсе кому мы доверились, Семён?

– Марин…

– Чего Марин, ты дослушай, что я говорю, а потом скажешь! Видел, как он пялится на меня? Как облизывается? А если он хочет меня изнасиловать? Ты также будешь смотреть, как он меня трахает на твоих глазах?! Ты этого хочешь, признайся?

– Марина!

– Хочешь я раздвину ему ноги прямо сейчас?!

В словах Марины сквозила ненависть, непонятно откуда взявшаяся.

Семён молчал, понимая, что весь этот разговор бесполезен и никуда не приведет. Ответить ему было нечего. Да и сил на спор не осталось. Все вот так… свалилось на голову, разом, как обухом. Дорога, пробка, обратный путь в Ростов и жуткая бессонная ночь, силы оказались выпиты до дна. И как вишенка сверху этого безумного торта – болезнь его единственного сына, подкосившая мальчика. А ведь сын редко болел, в отличие от сверстников и Семен считал его крепким малым.

Сёма обернулся в сторону Палыча, Игоря и Алексея, стоявших на другой стороне крыши. По отношению к этим людям Марина перегибала палку. Можно, конечно, что угодно нафантазировать в своей голове. Но Лёша не смотрел на неё, не облизывал губы и уж тем более не хотел трахнуть. Откуда только подобные мысли возникали в голове Марины. Ну а Юрию Палычу он вообще доверял всецело, майор казался Семену честным человеком, человеком слова, который ради другого способен пренебречь собственными интересами. Игорь? У Игоря своя беда, его тоже можно понять и тем более глупо в чем-то винить… Однако их прежняя договоренность выдвинуться в лагерь спасателей с болезнью сына теряла всяческий смысл. И вопрос отнюдь не в том, что Сёма не сможет нести своего ребёнка на руках… сможет, куда он денется. Но каждый из этой троицы на той стороне крыши попросту пошлёт их семью к чертям. Даже майор. Они втроем сделают отряд уязвимым, замедлят его и поставят жизни людей под угрозу.

Сёма понимал, что никто не станет терпеть рядом ИНФИЦИРОВАННОГО. Семену не надо это объяснять.

Все казалось слишком очевидным.

Отчетливо Семён понимал и другое – то, о чем он долгое время боялся даже думать и усердно гнал любые мысли из своей головы, но именно от этого напрямую зависела жизнь их небольшой семьи. Их с Мариной жизнь… похоже, что дальше эта жизнь возможна лишь при одном условии, которое придется выполнить – при отсутствии СЫНА… При его смерти. Но он боялся заговорить об этом с супругой, боялся даже поднимать эту тему. Да и как о таком скажешь…

Марина увидела, как по щеке Семена скатывается одинокая слеза, затерявшаяся в щетине.

– Возьми себя в руки, Саймон, слышишь! Я выходила замуж за мужика или за тряпку? Не подпускай сюда этих людей, слышишь меня, кому говорю? – вновь зашипела она, стиснув зубы.

Семён не ответил. Задрала со своим Саймоном.

Сына снова начало трясти в очередном жутком приступе. А Марина снова попыталась его удержать. Не выходило, никак, слишком сильны были сводящие тело ребёнка конвульсии. Мальчик в очередной раз ударился головой о крышу…

На этот раз задралась кофта у Марины, когда она пыталась удержать мальчика.

Семён вздрогнул, видя на коже супруги тоненький порез, едва заметный и скорее всего оставленный ногтями ребенка… от него медленно, в разные стороны расходилась узорчатая сетка капилляров.

***

Палыч шёл медленно, едва волоча ноги, подсознательно отдаляя момент, когда с семейной парой Семена и Марины придётся заговорить и все выяснить. Нет, головой он прекрасно понимал, что прямого и честного разговора не избежать и даже нуждался в нем, но что-то внутри у майора предательски сжималось в комок. Было у Палыча осознание, что после этого разговора ему потребуется принять решение. И майор понимал уже сейчас, что это решение может оказаться не популярным или не устраивающим семейную чету.

«А устроит ли оно тебя, Юра?».

Ответить на этот вопрос Палыч не мог.

Но чего быть, того не миновать? Так ведь говорят? Теперь решения не выбирают.

Опять жутко захотелось курить, хотя никотина в нем было столько, что гудела голова и сжимало виски тисками, а на кончике языка чувствовалась горечь смол и никотина. Ещё бы, за несколько часов он приговорил целую пачку, курил сигареты одна за другой, и стоя у парапета крыши начал вторую. Целая никотиновая клизма для организма. Но нервы… да, нервы теперь ни к черту, расшатаны и расхлябаны. И если еще остался хоть единственный способ как-то совладать с нервной системой, им надо пользоваться до конца. Поэтому Палыч долго не раздумывая воткнул очередную сигарету в зубы.