Что я остался в этом дне,
А то, что ныне — мне лишь снится.
Испытание
Бывают дни… Но нет названья
Минутам тяжести земной,
Когда ничтожны притязанья
Перед безмерной пустотой;
Когда холодная проснется
У сердца страшная тоска,
И жизнь, как птица, встрепенется,
И смерть, как родина, близка;
Когда, как сон, охватит душу
Всепоглощающая мгла,
И жжет, и мучает, и душит,
Пронзая сердце, как игла…
Но лишь отходит помраченье
Мгновений мглы и пустоты —
Сильней охватит вдохновенье
Святой, предвечной Красоты!
Осень
Из-за полей, из-за морей
Уже спешит «гиперборей»;
Под белым куполом небес
Притихший обнажился лес.
Постой, зима, повремени,
Еще не настоялись дни
Осенней строгости прозрачной,
Такой томительно-невзрачной,
Размокшей, стынущей земли…
И сладко думать о далеком,
О сокровенном и глубоком,
Когда шумит промозглый ветер
И день напоминает вечер…
Облака
Струятся в небе облака,
Как сердца радостные тени —
Жизнь стала сказочно легка,
Как россыпь сладостных мгновений.
Прошел суровый год, как сон,
И жизнь вернулась, словно в детство;
Был год войны, и это он
Оставил нам свое наследство.
Оно не в боли и беде,
Оно в душевном возрожденье!
Такого счастья нет нигде —
Война дарует постиженье.
Струятся в небе облака,
Пришла пора воспоминаний,
И непонятная тоска,
И жажда новых начинаний.
Ольга КОРЗОВА. Старинные напевы
***
Старинным напевом смиряю набеги ветров,
Пришедшим ко мне, может быть, от Адама и Евы.
Из райского сада… В пустыне ветра — будь здоров! —
И Ева шептать принялась, защищаясь от Божьего гнева.
Молилась и пела — слова, словно вечность, текли,
Стремясь оградить и себя, и Адама, и чрево,
Где жизнь зарождалась.
И ветер утих средь земли,
И слушал Господь, и раздумывал, глядя на древо.
* * *
Я чувствую синичьи коготки:
Отважно корм берут они с руки
И прочь уносят. Клювиков работу
Я слышу в первозданной тишине.
Стою, молчу, мне грустно отчего-то.
Увидят ли они меня во сне
Сегодняшнем, и если да, какою?
В ушанке, возле ветхого жилья,
Старухою с протянутой рукою?
А может, только внутреннее «я»
Им ведомо? На землю свет струится,
Преображая налетевший снег.
Погаснет он — и мне пора, и птицам
Спешить к ночлегу, находить ночлег…
* * *
Всё такое старое, больное.
Всё такое близкое, родное. —
Дом, крылечко, лодка и скворешня,
И деревня, ставшая нездешней.
Вот взмахнёт крылами — и растает,
А меня печалиться оставит.
Молитва
Забудь моё имя.
Пускай растворится, как дым.
И голос возьми —
Ни к чему бесполезная песня.
Позволь хоть снежинкой
Кружиться над лугом моим,
Над речкой и полем —
Над всем этим краем безвестным.
Пускай не у моря,
Мне только б смотреть с высоты
На эти дома,
На ушедшие в небыль деревни,
На лес поредевший,
Стоящие насмерть мосты —
Они, как часовни, застыли
В молении древнем.
Позволь мне остаться
На стрелке затерянных рек
Песком или камнем,
Прибрежною белою глиной.
Не дай отступиться,
Когда отступается век
И прадед молчит,
Укоризненно глядя
Мне в спину.
* * *
Тянут без всякого волшебства
Родина, поле, клевер…
Словно из Божьего рукава
Птицы летят на север.
Слышишь, как улица ожила? —
Воздух звенит упругий.
Разве хватило бы им тепла
Там, на счастливом юге?
Светлого мира, где ждут гостей —
Вестников белой ночи.
Края — любить, поднимать детей,
Помнить заветы отчие.
* * *
Дождь усталую землю качает,
Третью ночь не ложится подряд.
То баюкает, то причитает —
Не идёт его дело на лад.
Чуть затихла — и плачет спросонок.
То ей снится пожар, то ковчег,
То растерзанный взрывом ребёнок,
То вода из отравленных рек.
Засыпай! — Далеко до рассвета.
Лишь бы ты до него дожила.
…Спит земля, зябко кутаясь в лето,
От которого мало тепла.
* * *
Ячеи дождя качаются. —
Кто-то вяжет эту сеть.
У меня не получается
Даже ниточку поддеть,
Чтобы выплыть,
Чтобы вынырнуть,
Не запутавшись в траве,
К солнцу, к свету,
К небу синему
На минуту иль на две,
Убежать от этой сырости
Хоть в какой-нибудь Магриб.
Эй, рыбак небесный, смилуйся,
Отпусти на волю рыб!
…За окном привычно хлюпает,
И в Магрибе скоро дождь.
Да куда ты, рыбка глупая,
Из России уплывёшь?..
* * *
Пойдём обратно. Холодно и сыро.
Неужто вновь придётся зимовать,
Топить жильё, в несовершенстве мира
Своё несовершенство укрывать?..
А может быть, отложим все печали
И в лес нахлынем с самого утра,
Где листья не совсем ещё опали
И голос только пробуют ветра.
Хотя видны зловещие приметы,
Мне радостно: пока ещё со мной
И яркий куст, и этот полдень светлый,
И муравей на горке травяной.
Плач по журавлю
Сколько лет проживу в ожидании зим,
В ожидании новых утрат?..
Почему не сказал мне: «Давай улетим!»
Отчего не позвал меня, брат?
Травяная рубашка твоя коротка.
Не сумела её доплести.
А у берега плещет крылами река.
Или небо в Господней горсти?
Ранний снег застилает дорогу в поля,
И пора возвращаться домой.
Только чудится мне дальний крик журавля
Между тающим светом и тьмой…
* * *
Есть время для ветра и снега,
И горькой последней любви,
Неяркой, как низкое небо;
Как лес, где молчат соловьи,
Пустынной, безлиственной, странной.
Но вдруг из-за каменных туч
Пробился, блеснув над поляной,
Случайный рассеянный луч.
Глядишь в осветлённые дали,
И сердце плывёт, как река.
Для поздней любви и печали,
Быть может, есть время пока.
* * *
Моё синичье царство не достанется
Теперь уже, наверно, никому.
Осталось мне смириться и состариться,
Переходя в неведомую тьму.
Но лёгкий стук за окнами послышится,
И хитрый глаз уставится в лицо.
И я пойду, пока живётся-дышится,
С тарелкой корма к птицам на крыльцо.
* * *
Мне захотелось выйти в тишину,
Сбежать в неё от внутреннего шума.
И вот стою, и на меня одну
Со всех сторон, по-зимнему угрюмый,
Глядит декабрьский лес:
— Зачем ко мне?
Печален я. Какие разговоры!
Давно пора по снежной целине
Носиться зайцу. Новогодье скоро,
А нечем укрываться от невзгод.
То хлещет дождь, то в ярости калечит,
Ломает сучья и деревья гнёт
Залётный ветер. Облик человечий
Нам ненавистен. Вы всему виной.
