Вы заложники собственных фантазий и за личной верой пропадаете в дебрях исканий, отчуждаетесь, скрываясь от истины. Строя храмы на костях подобных себе, доказываете небу свою неразумность. Вы смешны своими поползновениями в поиске разгадки на извечный вопрос: с чего началась жизнь?»

Голос оборвался, и наступила искристая тишина, забиваемая жужжанием люминесцентных ламп. Секционный зал был холоден и мрачен, столы для трупов пустовали, а одна из холодильных камер приоткрыта. На залитом кровью полу валялись обрывки халата и резинового фартука. От них к выходу тянулись жирные следы сиреневого цвета. Они уходили в коридор, к ступеням и выше. Анжела, Александр и Генадич завороженными фигурами стояли с поднятыми к потолку глазами. Они не шевелились, как и все в этом просторном, покинутом богом помещении.

За мутным окном хмурилась зима, метелью обрушиваясь на блеклый город. И силуэты едва различимых людей бесцельно плелись в шершавой пустоте.

10 октября между тремя и четырьмя часами утра раздался телефонный звонок. Время я запомнил, так как незадолго до этого покормил кота. «И кому взбрело в голову звонить в такую рань?!» – с этой мыслью я сбросил трубку и отвернулся на другой бок. Мобильная вибрация вновь затрещала по прикроватной тумбочке и заставила меня подняться. Цифры незнакомого номера тут же вынудили меня отключить телефон и лечь обратно в постель.

Уснуть не давал дождь, колотивший по жестяному карнизу. Небесный рокот колол мои нервы, а кота заставлял прятаться под кроватью. Шторм за окном бушевал уже сутки. Линии электропередач едва выдерживали натиск стихии, деревья клонились к земле и порой хлестали по оконным стеклам, что вытягивало из меня остатки духа.

Во время очередного припадка непогоды вместе с громом и ярко сверкнувшей молнией тишину разрезал внезапный стук в дверь. Я вскочил, накинул халат и подошел к ней. Взглянув в глазок, ничего не увидел. В подъезде мрак. «Света нет!» – подумал я.

Очередная серия громких ударов отбросила меня к стене. Я замер, схватившись за грудь, но не лишился дара речи. Взяв себя в руки, спросил:

– Кто вы? Что вам нужно?

За дверью прозвучал невнятный басистый голос. Я не разобрал ни слова и потребовал убираться от моей квартиры. Послушал ли меня человек по ту сторону? Нет, он со свежей силой продолжил колотить в дверь. Меня это вывело из себя. Я попытался дозвониться в полицию, но трубку никто не поднимал. За это время стукач ни на секунду не унялся.

Я ушел в комнату, достал из тумбочки электрошокер и, вооружившись им, вернулся в прихожую. Мне пришлось пригрозить незнакомцу, что у меня в руках оружие, и если он не уйдет, я выстрелю. На этот раз человек угомонился. За дверью раздался скрип несмазанных колес, что меня насторожило. Я кинулся к окну и сквозь плотный тюль с осторожностью выглянул на улицу. Так как я живу на первом этаже, долго ждать не пришлось. Вскоре моему взору открылась подозрительная картина: громадный, выше двух метров, сгорбленный человек вез перед собой инвалидную коляску. Кто в ней сидел, мне разглядеть не удалось.

Я удивился: не припомню никого с такими внешними данными. Да и инвалидов-колясочников в моем и близлежащих дворах нет. Сосенский – город небольшой, население не более десяти тысяч человек. Здесь все друг друга знают, а приезжие заглядывают редко. Мне даже стало любопытно, кто эти люди и почему они ломились ко мне в дверь. Не удивлюсь, что телефонные звонки часом ранее – их рук дело. Но откуда они меня знают и что им нужно?

***

Утром, после очередного собеседования, я возвращался домой и наткнулся на конверт, лежавший на пороге квартиры. Вскрыв его, достал желтоватый, точно выцветший лист бумаги с текстом, написанным мелким витиеватым почерком.

«Уважаемый, Степан! Сердечно просим у Вас прощения за столь поздний визит. Мы не желали приходить в тот час и, тем более, не хотели напугать Вас.

Мы беженцы и были вынуждены покинуть свой дом. Вчера около полуночи оказались в Вашем изумительном городке. Погода не баловала, а потому нам нужно было срочно искать прибежище, хотя бы на ночь. Наткнувшись на объявление о сдаче домика за городом, принялись звонить по указанному номеру, но ничего не вышло. Как же мы обрадовались, когда увидели под номером телефона Ваш домашний адрес. Простите еще раз, но у нас не было иного выхода. Я инвалид-колясочник и не мог долго находиться под проливным дождем и на пронизывающем ветру. Мы все вымокли до нитки, а внучки, похоже, простудились. К утру у них поднялась температура. Нам пришлось ночевать в лесу без крошки еды и сухой одежды, но слава Всевышнему, непогода ушла, подарив нам возможность просохнуть. Еще раз простите нас за нашу наглость!»

Я посчитал себя последней сволочью, скомкал письмо и швырнул в стену. Больно представить, через что прошли эти бедные люди. Найдя в телефоне ночной номер, я тут же набрал его и начал дожидаться ответа. К счастью, долго ждать не пришлось. Буквально через пару гудков прозвучал твердый мужской голос. Я сразу представился и принялся извиняться за свой гнусный поступок, на что мужчина отреагировал необычно: сначала захихикал, а затем перебил меня в довольно грубой форме. «Дурак! – сказал он. – Зачем ты звонишь?» Я опешил и закашлялся. Было странно сравнивать то, с каким уважением написано письмо и то, с какой надменностью теперь отвечал незнакомец. Я собирался бросить трубку, но голос в ней вдруг размяк, и человек продолжил виноватым тоном: «Простите за грубость! Прошу вас, помогите нам!» Воспитание не позволило мне остаться в стороне. Хоть я и был озадачен, но все же понимал, что эти люди пребывают в стрессе и не вольны себя контролировать. Мы условились о встрече.

***

Как я уже упоминал, город у нас маленький, выросший из шахтерского поселка. Обогнуть его неспешным шагом получится минут за сорок, а если идти поперек, мимо выцветших панельных многоэтажек, по асфальтовой, местами загубленной трещинами дороге, то уже через полчаса упрешься в старое гаражное сообщество, за которым начинается густой лес.

Беженцы, как они представились в письме, ждали меня у исторического центра города – Дома культуры «Горняк», находящегося неподалеку от выездной дороги, а вернее, дороги, ведущей к деревням.

Добравшись до «Горняка», я последовал в скверик, расположенный за ним. Погода не жаловала: моросил дождь, дул промозглый ветер. На улице было безлюдно и тихо, как на кладбище, что тревожило и заставляло озираться. Издалека я заметил необычную семью, непоколебимо ждавшую меня.

Их было пятеро. Громадный сутулый мужчина в длинном кожаном плаще, с лицом, скрытым за черной мантией. Он не выпускал из рук инвалидную коляску, в которой сидел старик. На вид тому было лет сто: бледное тощее лицо в пигментных пятнах, костлявые руки выглядывали из-под шерстяного пледа, а макушку закрывала белая тряпичная кепка, сидевшая на голове набекрень. Мне показалось, что я его знаю, или он лишь похож на Витьку – коллегу по прошлой работе. Только Витьке, как и мне – тридцать пять, а этот выглядел на полвека старше. Лицо женщины тоже было закрыто плотной накидкой с прорезью для глаз, безумно широко раскрытых и косых. Больше ничего не было видно, но фантазия дорисовывала остальную часть уродливой физиономии, отчего в душе свербело, а к глотке поднимался тошнотворный ком. Ее запятнанная серая юбка подчеркивала всю дефектность пышных форм.

Две девочки в розовых куртках, стоявшие рядом с женщиной, тяжело смотрели на меня, как будто ненавидели всем сердцем. Они плотно прижимались друг к другу, точно связанные, а их крохотные лица, также спрятанные за черными платками, у меня вызывали бурное негодование и любопытство. Что меня смутило в них больше всего, так это то, что у обеих малышек безжизненно висели пустые рукава курток, словно у девочек не было рук.