Внезапно лампочки над трупом замерцали. Родион оторвал глаза от микроскопа и метнул взгляд на светильник, издавший страшный для этой тишины треск. Мужчина взялся за трость, поднялся и подошел к секционному столу. Над телом летали мошки, ползали по осколкам окровавленных костей. Родион смахнул их и посмотрел на органы, что в померкшем свете словно обрастали мхом. Мужчина встряхнул головой. Уставший взор намекал на переутомление. Взглянул снова на тело мертвеца: все было, как и с остальными, подобными тому: моток извилистых кишок, едва не вывалившихся наружу, органы, лоснившиеся в прохладе морга, и кости, выпиравшие из полупустого тела. Голова трупа была цела, хотя, по правилам, ее необходимо вскрыть и изучить мозговые клетки. Родион даже посмотрел на пилу для вскрытия черепной коробки, но свет снова замерцал и сделался еще тусклее.

Врач сплюнул, сложил обратно в полость мертвеца часть органов и наспех сшил грудину. На диктофон он записал то, что обычно проговаривал про умерших подобной смертью. Результаты анализов занес в журнал и отложил его в сторону.

– Хотел побыстрее? – пробормотал себе под нос мужчина. – Сделал побыстрее!

После этого Родион вызвал дежурных санитаров – двоих подвыпивших мужчин. Он дал им указание забальзамировать труп и поместить его в холодильник.

Забрав свою спортивную сумку, врач тихой поступью под звонкий цокот трости покинул зал.

***

За широкими воротами, ведущими на улицу, бушевала вьюга. Вихри снега разносились над землей, бились в жестяные дорожные знаки, висевшие на покосых столбах. Должно быть, этот вечер для Родиона был особенным, ведь он впервые за долгое время возвращался домой так поздно. На часах десять, и транспорт не ходит.

За мутным полотном метели скрывались домовые тени, проторенными колеями ползли усталые машины. Под зыбким светом уличного фонаря сутулой от непогоды фигурой стоял Родион. В одной руке он держал трость, а из другой не выпускал сумку, что якорем качалась на ветру.

Под скрип снега, сдавленного автомобильными колесами, Родион вернулся в явь из тучных дум. Перед ним остановилась машина с шашечками на засыпанной метелью крыше. Родион сделал шаг, вмявшись ногой по щиколотку в сугроб, открыл переднюю дверцу и грузной массой влез в автомобиль. Он поместил себе на колени спортивную сумку и с осторожным хлопком закрыл дверь. Машина тронулась и покачиваясь выехала на обледенелую дорогу.

– Поставьте сумку на заднее сиденье, – прозвучал голос водителя.

Родион хмурым взглядом посмотрел на него, но не произнес ни слова, крепче обхватив драгоценную сумку.

– Ну и погодка, – негодовал таксист. – И стоило мне ехать сюда из центра. Здесь две остановки пройти. Потом хрен куда уеду из этого месива.

Родион лишь покосился на мужчину и, выдавив из себя вздох усталости, продолжил смотреть на дорогу, еле освещенную тусклым светом фар.

– Двигаться нужно больше, – продолжал жужжать водитель. – Ножками ходить. А то вызывают такси на километр, а бензина сжигаешь, как за десять!

Машина свернула во двор, окруженный многоэтажными панельными домами, и остановилась у ближайшего подъезда.

– Приехали, – сказал водитель.

– Мой подъезд последний. – Родион бросил на него недоуменный взор.

– Мне там негде разворачиваться, – пожал плечами таксист. – Дойдешь, не рассыплешься.

Родион вздохнул и занырнул рукой во внутренний карман куртки. Он вынул бумажник, раскрыл его и подцепил сторублевую купюру. Протянув ее водителю, он услышал в ответ хрипотцу присущую человеку, живущему по понятиям.

– Триста.

– Как триста? – удивился Родион. – Девушка по телефону сказала…

– Баб слушай больше! – оборвал таксист. – Ты погоду видел?! Триста рублей!

Лицо Родиона насытилось багрянцем, а глаза увлажнились. Он дрожащей рукой достал из кошелька пятисотенную купюру и отдал ее водителю.

– Мельче есть?

– Нет! – отчеканил Родион.

– Я сдачу тебе не наберу! – надменным тоном выдавил мужчина.

Родион посмотрел на него исподлобья, открыл дверь и, не обронив малейшего словца, вылез из машины. Он, как мог, сильно хлопнул дверью, перехватил сумку и, прокалывая тростью снежную насыпь, двинулся вперед. В спину раздался громкий сигнал, а за ним и россыпь гулкого мата, доносившегося из машины.

Родион дошел до своего подъезда, открыл дверь магнитным ключом и вошел внутрь. В лицо ударило колючее тепло, а подвальная сырь обгнивших труб вонзилась в ноздри. Сверху послышался подростковый говор. Мужчина притаился, выждал мгновение и начал подниматься. Лестница наверх давалась ему с титаническим трудом. Он держался за оплеванные перила, отталкивался левой ногой и старался удержаться на правой, при этом опираясь на трость, что выставлял на предыдущую ступень. Приложив громаду сил, он поднялся на первый этаж, подошел к лифту и нажал на кнопку. Тишина. Минутное ожидание дало понять, что лифт уже не работает.

Осторожным ходом он подступил к лестнице. Подняв глаза, увидел компанию подростков, стоявших в табачной дымке между этажами. Те распивали спиртное, громко разговаривали и косились на него, как на нечто уродливое, чуждое их тонкой душевной натуре. Тогда Родион шагнул на первую ступень, между молодыми людьми проплыл усмешливый шорох. Через плеяду колких мыслей Родион пробирался осторожно, медленно, остерегался броска волчат, о которых был наслышан. Противное хихиканье будоражило его нутро, перед глазами витали искристые мушки и заставляли стыдливо опускать взор в пол, усыпанный шелухой от семечек. Он миновал площадку, полную опасных дикарей, что, в понимании Родиона, были пьяной ошибкой их родителей. Поднявшись на очередную ступень, он почувствовал, как что-то легкое прилетело в его макушку. Он развернулся и увидел тлеющий окурок, лежавший позади него, затем посмотрел на парня, грозно косившегося в ответ.

– Только подойди, урод! – изрек тот и плюнул под ноги Родиону.

Остальные расхохотались в голос. Они стояли на площадке и, забившись по углам, ждали приближения мужчины, что в их глазах был только целью для слива желчи, проедающей остатки их незрелого сознания. Родион посмотрел на них свысока, но ничего не ответил, а поступью, полной страданий, шагнул наверх.

– Трупы несешь? – посмеялась девушка, спрятавшись за спиной парня.

Родион продолжал молчать, порождая бездействием большую агрессию в организмах, цветущих неуместной силой. В спину сыпались мерзости и скверности, плевки и хохот, сравнимый с галдежом противных галок, сидевших по краям контейнеров с отходами от трупов.

Поднявшись на второй этаж, Родион зашел в предбанник и, закрыв его на замок, остановился, чтобы набраться воздуха. Затем он открыл дверь в свою квартиру, занырнул во тьму рукой, нажал на кнопку выключателя, и притушенный свет залил бордовые обои узкой прихожей. Справа у стены стояла невысокая тумба, на которую присел Родион. Об его ногу обтерлось мягкое тепло. Мужчина поставил трость в угол и принялся гладить кота, чья черно-белая шерсть лоснилась, а глаза блестели в тоскливом возбуждении. Кот замурлыкал, подарив хозяину свою голову для ласки. Подняв широко раскрытые глаза, он мяукнул и снова прильнул щекой к ладони хозяина.

После того, как Родион переоделся в домашнюю одежду, он прошел в кухню, где тщательно вымыл над раковиной руки. Поставив на стул спортивную сумку, он взглянул на кота, растянул подобие грустной улыбки и дернул за язычок молнии. Сумка с треском открылась, и шорох целлофановых пакетов наполнил Костика энергией, с которой он принялся все крепче обтирать хозяйскую ногу.

Над головой мужчины раздался грохот бьющейся посуды. Этажом выше снова посыпались крики и хмельная ругань, что с каждой секундой лишь набирала громкость и пугала тупыми ударами, сопровождавшими топот и копошение. Вопли вперемешку с пьяным рвением к лидерству над каплями яда, уничтожали в невольных слушателях сего спектакля понимание ценности и без того никчемной жизни. И вносил свои аккорды в композицию дегенерации людского существа истошный детский плач, сюитой разлагавший идиллию грязного бунтарства.