Обычно они вступали в поиск музыкального сопровождения на сезон именно с классических мелодий. “Беспроигрышное направление”,- каждый раз говорила Этери. И мало кому предлагала всерьез катать под классику. Ну, вот разве что - Даше. Даша вписывалась в старую музыку, в те времена, как Аня в лирику, как Сашка в воинственную силу, как Женька в современную мелодраму, как Майя в страдания о любви, как Алина в балет. Да в балет, не в чистую классику. Она видела своих спортсменов музыкой. И если музыка менялась, менялись все внутренние расклады. По крайней мере, так слышал Даня про звучание внутри Этери.
- Нет, Дань, давай наше.
А вот это неожиданность. Из “нашего” в Этери звучало разве что, “Не отрекаются любя”. Глейхенгауз почти ненавидел эту мелодию. Он ревновал даже к музыке, тем более такой? Что вообще может быть хорошего в идее ждать вечно ускользающего? Вот Даня ждал, ждал. А потом решил - пора жить. Потому что даже когда рядом, но все время врозь - не жизнь.
Он вздохнул и поставил первый трек. Тот самый. Всегда ставил первым, чтобы проскочить побыстрее. И заняться чем-то более продуктивным.
- Стой,- Этери задумалась, Даня занервничал.
Опять она прилипла к этой мелодии!
А Этери размышляла, кто у них сейчас больше про любовь и преданность: Даша, которой восстанавливаться и восстанавливаться, или Майя, которой бороться и бороться.
- Терпеть не могу!- пробурчал Глейхенгауз.
- Ты о чем?- вынырнула из задумчивости женщина.
- Вот об этом садомазохизме,- кивнул на экран Даня.- Только женщины способны сидеть и годами надеяться, что все изменится к лучшему. Мужчины выбирают - жить.
- Рада за мужчин,- безразлично прокомментировала блондинка.
- Ты считаешь, что вот это “за это можно все отдать, и до того я в это верю, что трудно мне тебя не ждать весь день, не отходя от двери…” - нормально? Она жизнь готова под дверями провести, пока ему и так хорошо!
Он, конечно, сейчас не о песне. О себе. Глупая попытка объяснить ей, что у него было право начать жить полноценно, а не в ожидании, когда она между работой, Дишей, собственной интересной жизнью, вспомнить, что у них тоже все серьезно. учтет его мнение и желания.
- Ну, можно и иначе жить, если хватит силы забыть. А если не хватит, то это изнасилование собственной души. И не факт, что можно будет вернуться даже к началу насилия. Любовь не прощает такое.
“Изнасиловаи собственной души” - прекрасная формулировка! Именно этим он и занимается с прошлого лета. Может, и раньше, но с лета - точно.
- Давай следующий трек, Дань.
Дога. Тоже подзатертый, но прекрасный. Набирающая силу мелодия, уносящая за собой. Этери прикрыла глаза и потонула, представляя девочек на льду под эти звуки. Одну, вторую, третью.
- Поставь с текстом,- не поднимая век, попросила женщина.
В кабинете женский голос исповедовался:
“Я с тобой, пусть мы врозь…
Пусть те дни ветер унёс,
Как листву жёлтых берёз
Я наяву прошлым живу
Ты мой единственный, нежный!
Ты со мной лишь во сне,
Мы вдвоём наедине,
Я зову, Ты нужен мне!
Вновь наяву прошлым живу
Ты мой единственный, нежный!
Ты и я - нас разделить нельзя!”
Открыв глаза увидела совсем близко блестящий темный взгляд. Потянулась сама, пока в воздухе кружило:
Ты и я - нас разделить нельзя!
Без тебя нет для меня ни дня.
Пусть любовь далека и близка как весна,
Но навсегда в нашу жизнь я влюблена!
Ты мой единственный, нежный!
К окончанию песни разделить их и правда было нельзя, так Даня сжал ее затылок и плечо, целуя губы, первыми нашедшие его губы.
- Хватит,- задыхаясь, прошептала Этери.- Хватит!- повторила громче.
Смотрела испуганно и зло, хотя виновата была сама:
- Все, закончили на сегодня!
- Почему?-удивился хореограф.
- Рабочий день закончен. Я устала и хочу домой! завтра в обед продолжим.
- Вот так и бывает, когда не отрекаются, любя… Вечно под порогом, в надежде на мимолетную благосклонность… Садомазохизм!
Глейхенгауз захлопнул крышку ноута и покинул кабинет, оставив дверь полуоткрытой. Темный коридор и такая же темная тишина. Одиночество и безмолвие.
========== Часть 14 ==========
Этери впервые за два дня села за руль и почувствовала настоящую радость самостоятельного принятия решений. Вот сколько не люби быть ведомой, а взрослому человеку нужно ходить своими путями, по своим картам, в своих направлениях. Никого не ожидая и ни с кем не советуясь. Бог его знает, может, поэтому она так прикипела к Дане, что он и не жаждал рулить, его устраивала роль штурмана.
С Серегой сложнее, ему Этери нужна для взаимодействия с миром, не частным, тут он уж как-нибудь, без помощников, а вот с тем, где чужие малознакомые и малоприятные люди чего-то хотят наносного: улыбок, потрепать по плечу, заглянуть подобострастно в глаза. При необходимости таких телодвижений, Дуд, конечно, мог резко активизироваться, превратившись в шутника-балагура, но уставал от маски и после прятался поглубже в нору.
Этери тоже не любила социальные игры, да и, на свой вкус, не была в них ловка, однако ж, как-то приняла правило, в котором “я вами руковожу, я за вас и отвечу”. Бонусы к этому прилагались. Популярность, если подумать, не так ужасна, как о ней страдают селебрети. Тутберидзе не страдала от своей славы, собирала с нее плюшки для всех. И Дудаков умел быть благодарным за это.
- Еще каким благодарным,- ухмыльнулась в темноте салона женщина, вспоминая, как бережно и аккуратно Сережа вел ее к наслаждению.
Это было хорошо. И это было… красиво. Можно применить такой эпитет к оргазму? В конце концов, кто ей запретит? В собственной голове и собственной машине.
Обычно в первый раз тела или совпадают, как было с Даней, или, что чаще, увы. И лишь изредка ты чувствуешь, как мужчина слушает ответ твоего тела и следует за ним. Таким был папа Дианы, таким был Дудаков. Это он негромко шептал ей на ухо, успокаивая, когда даже сквозь алкогольный туман он было дернулась и зажалась от двух пар рук и торопливых губ обжигающих кожу.
- Все хорошо, солнышко! Ты прекрасна,- шептал Сергей, прижимая ее ближе, крепче, сильнее.
Он слушал. Слушал, когда впервые она обрывочно и нервно объясняла ему первопричины некоторой нелюбви бомонда к ее спортсменкам. Слушал, когда умер отец. Слушал, когда ушла Юля. Слушал, когда умирала мама. Слушал весь период побега Жени. И горе, и слезы, и ядовитые насмешки, и боль ее, и несправедливость.
Выслушав кастрированную версию про Буянова, задумался, помолчал. Потом сказал:
- Завтра поговорим.
Думала, сбежит. Кому надо бодаться со столпами фигурного катания, тем более талантливому тренеру, типа Дудакова. А он был талантлив, это Тутберидзе увидела быстро, хотя брала хоть кого, лишь бы сила была и с “удочкой” умел работать. Не ей же таскать фигуристов на своей хребтине.
Пришел на следующий день, разложил какие-то бумажки перед Этери и стал ей объяснять то, что она и без него понимала. Суть объяснения сводилась к тому, что брать надо техникой при такой проблеме с любовью мира фигурки. И, что важно, к этому предлагались варианты работы над этой техникой.
Именно в спорах над системой тренировок и родилось понимание - Дуд стоит на своем и авторитетов в этом деле не признает. Аргументы - да, но подойти и сказать: будет по-моему, потому что я так решила - не выйдет. Они притерлись через поиск аргументов с ее стороны и внимание к ним с его.
С Даней притерлись как раз потому, что ему аргументы были не нужны. Вот с им было проще поорать, топнуть ногой, сказать: я так хочу! Это он понимал. Эмоция - отличный аргумент,а все ваши логические структуры, ну, нужное дело, уважаю, готов выслушать, только давайте потом вложим чувство в формулы?!
Иногда Этери думала, что он ее и поцеловал-то впервые, потому что ему хотелось больше эмоции, а она, показалось, не додала. Даня, конечно, оскорбился таким предположением: у него была любовь! И все тут! А когда любишь, надо целоваться, надо вести в постель, надо обнимать, надо врываться так, чтобы слышать удивленный крик или довольный стон. Надо на эмоции любви создать еще больше эмоций. Или еще большую эмоцию.
