Мы не знакомы. Но я ее знаю. Бабушка Андрея.

- Здравствуйте, - снова вежливо киваю я.

- Позвольте вас подвести, если не возражаете, - она само радушие. – Мне кажется, что нам по пути.

Припоминаю, что Андрей как-то говорил, что ему домой ехать на «Студенческую», куда-то в район Дорогомиловского рынка. Это действительно не очень далеко от меня. На противоположном берегу, за Кутузовским проспектом.

- Мне в Москва-сити, - на всякий случай уточняю я.

- А нам на Дунаевского, - весело кивает она. – Я же говорю, по дороге. Садитесь скорей!..

А почему бы и нет, собственно? Тут меня совесть точно мучать не станет.

Перебираюсь через невысокое ограждение и, перебежав проезд, подхожу к машине. Багажник открывается автоматически, и я закидываю туда свои сумки, рядом с уже расположившимся там красным чемоданом Андрея.

Мисс Марпл кивает мне на дверь рядом с водителем.

- Кстати, меня зовут Гера Михайловна. – говорит она, четко выговаривая свое имя. – А вы, я знаю, Сережа.

- Да, очень приятно…

- Садитесь же…

В салоне отчетливый запах нового, дорогого авто, приятная, ненавязчивая музыка и ухмыляющийся Андрюха на заднем сидении.

- Привет… - говорю я.

- Ну что, попался, - скалится он. – Бабуля мечтала с тобой познакомиться.

- Что за вульгарное слово ты выдумал, - возмущенно фыркает Гера Михайловна, устраиваясь за рулем и пристегивая ремень. – Знаешь же, что я не люблю…

- Хорошо, хорошо, ба…

- Ну, хоть так… - она со вздохом поправляет зеркало. – Хотя при молодом человеке мог бы обращаться ко мне и по имени…

Понимаю, что поездка предстоит нескучная и заранее готовлюсь получать удовольствие.

Влупив по газам, бабуля срывает Мерседес с места, и я снова чувствую, как меня нещадно вжимает в кресло.

Двадцать минут дикого и веселого ужаса, и мы живые и невредимые выходим из машины на Пресненской набережной.

- Так вы здесь живете? - Гера Михайловна с интересом рассматривает башню Санкт-Петербург, у которой я попросил ее остановиться. – Никогда не была внутри, а интересно…

- Если вас, не смущает ранний час и отсутствие еды, кроме, разве что, банановых чипсов, то позвольте пригласить вас в гости, - галантно протягиваю ей руку. – Кофе, думаю, у меня тоже найдется.

Она усмехается улыбкой опытной, в прошлом, соблазнительницы, но тут же разочарованно качает головой.

- Андрюша устал, ему нужно выспаться. Да и вам тоже…

- Приглашение бессрочное, - тут же нахожусь я. – Телефон Андрей знает.

- Спасибо… Я подумаю.

Она улыбается, и я понимаю, что в этом месте мне следовало бы с видом потомственного аристократа поцеловать ей руку. Но вместо этого я торопливо выгружаю свои сумки из багажника и взгромождаю рюкзак на спину.

- Спасибо вам большое! – говорю я. – И поздравляю вас с олимпийским чемпионом.

Она окидывает меня внимательным взглядом и качает головой.

- Мы оба знаем, что единственный настоящий чемпион этой олимпиады вовсе не Андрей, а вы, Сережа. Я никогда не пробовала себя в вашем спорте, но все-таки кое-что в нем понимаю. То, что вы сотворили на гала-концерте…

Предательский ком подступает к моему горлу и я, на всякий случай, прикрываю глаза и опускаю голову.

- Вы точно не хотите кофе, - негромко интересуюсь я.

Она качает головой.

- И вам не советую. Ложитесь-ка лучше спать… А завтра, сделайте, наконец, то, что вас так гложет, и рвет на куски вашу душу…

Я удивленно смотрю на нее.

- О чем вы?

- Не знаю, - она пожимает плечами, - это вам решать. Я вижу результат, - она проводит рукой сверху вниз, указывая на меня, - но внутрь заглянуть можете только вы.

Я надеваю шапку, чтобы мои горящие уши не отмерзли окончательно.

- Спокойной ночи…

Она кивает и снова залезает в машину.

- Гера, Гера, - ворчу я себе под нос, - и куда, спрашивается, ты торопилась? Что тебе стоило подождать немного и родиться лет этак на шестьдесят позже. Уж тогда бы я с тобой поговорил…

Ветер гудит, отражаясь от окружающего меня стекла и бетона. Снег, унылыми хлопьями, лезет в лицо и, проиграв битву, жалобно хрустит у меня под ногами. Светает…

А я понуро плетусь в свою башню, размышляя над гримасами судьбы и превратностями бытия.

- Тебе совершенно не нужно было сюда приезжать… - он недовольно кривится, поджимая губы. – Я же ясно дал понять, что наше с тобой сотрудничество, по крайней мере сейчас, нецелесообразно.

- Я хочу поговорить не об этом, - спокойно произношу я.

- А о чем?

- Если бы вы ответили мне по телефону, возможно, мне не пришлось бы утомлять вас встречей, а так… Извините.

- Когда крепость не сдается сама, ее берут штурмом, да? У тебя, Ланской хоть какие-то сдерживающие элементы в сознании присутствуют? А что будет, если, например, кто-то из ваших узнает, что ты сюда, ко мне шляешься? Мало вам скандалов…

Я смотрю на занудсвующего передо мной Шиповенко, и в который раз удивляюсь, как наши беглецы умудрялись и умудряются с ним работать. Ну это же просто кошмар какой-то. Две минуты, а мне уже хочется ему нахамить, повернуться и уйти. И сдерживает меня только то, что он мне нужен… А еще, тот случай, о котором рассказывала мне Катька, когда он заступился за нее перед Розиным и дал ему по роже.

Женя облокачивается плечом о стену и занимает выжидательную позу, скрестив руки на груди. Мог бы и в кабинет пригласить… Ну да ладно.

- Я хотел бы попросить вас, Евгений Викторович, поддержать меня в Федерации.

Шиповенко смотрит на меня не мигая.

- Поддержать в чем?

- В моем желании уйти от Тамкладишвили.

- Тфу ты, чушь какая… - он раздраженно дергается. – Ну что за глупость ты затеял?

- Это не глупость, а мое обдуманное желание. Но я знаю, что добровольно меня Нинель Вахтанговна не отпустит, поэтому мне нужно разрешение Федерации на смену тренера.

Женя молча изучает трещину на стене.

- Ты с мамой говорил? - глухо спрашивает он.

- Нет. И не собираюсь.

Он кивает, прекрасно все понимая.

- И к кому ты решил перейти?

- К Ламбьелю… Но формально хотел бы остаться в стране и числиться у вас.

Шиповенко снова раздраженно кривится.

- Я даю вам честное слово, Евгений Викторович, что ни разу не покажусь на вашем льду, и увидите вы меня только на чемпионатах, если вообще захотите меня заявлять…

- А если не захочу?

- Значит мне хватит Гран-при и шоу, все равно, все что я мог - я уже выиграл… А что не мог – то проиграл.

Женя чешет в затылке и меняет позу, опираясь спиной о стену.

- Вот же ж, Ланской… - произносит он с досадой. – Одни проблемы от тебя. Почему ты к Федину не обратишься? Или к Московиной?

- Потому что любой, кроме вас, вцепится в меня как клещ и начнет выдавливать по капле, чтобы ухватить свое из того, что еще осталось. Вы же ясно дали понять, что я вам не нужен. Меня это устраивает…

- А почему ты решил, что я стану тебе помогать? - с усмешкой, вдруг, спрашивает Женя.

Наконец-то правильный вопрос, без эмоций. Хотя… Мог бы и сам догадаться. Но я подготовился.

Достаю телефон, открываю «Телеграмм» и показываю ему.

- Узнаете?

На экране наша с ним переписка, где он подтверждает мои слова о том, что Вале не дадут выиграть золото в Корее.

Он мельком смотрит на текст, и по его лицу пробегает тревога.

- Ну и что тут такого, - еще на что-то надеется он, - подумаешь, мы с тобой посплетничали…

Открываю другой диалог, с другим человеком. Да, это маленькое предательство… Но в данном случае, я никому ничего не обещал, и никому не был должен.

«Клюв передал на кого ставить по девочкам?» - пишу я накануне женской произволки.

«Нет. А что там может быть интересного?» - отвечают мне.

«Бегом ставь на проигрыш мелкой. Я же Жене все рассказал…»

«Я ничего не знаю… А сколько ставить?»

«ВСЕ!»

И под этим всем единственное сообщение моего собеседника от следующего дня.