Но не обо мне сейчас речь.
Валя. Солнечная балеринка. Она не должна пострадать. Не должна загубить свою карьеру, которая едва началась… И я не могу допустить, чтобы с ней что-то сделали. Потому что на больничной койке я уже за всех отлежал. Хватит…
- А кто это тут у нас расселся? Уж не Ланской ли?
Занятый своими мыслями и своим телефоном, я не заметил, как они подошли. Целая компания, припорошенных снегом, с замерзшими носами, довольных и улыбающихся. Валька, Андрей, Артур и Анечка.
- Ну вот, Озерова, а ты переживала. Вот он твой ненаглядный…
Артур весело подталкивает Аню в спину, и она, не долго думая, сияющая, усаживается рядом со мной и кладет голову мне на плечо.
- Все, я дома, - заявляет она, - больше никуда не иду.
- Слышали? – весело интересуется Артур, повернувшись к малым. – По яслям шагом марш. Герман, доведи сокровище до номера и не вздумай в гости напрашиваться. Прослежу.
Я быстро прячу телефон в карман и, с годами отрепетированной артистичностью перестраиваюсь на волну окружающих. Обнимаю Анечку и прижимаю к губам ее озябшие ладошки.
- Я услал Семенова к Таньке, - шепчу я.
- Я знаю, - улыбается она. – Таня мне сразу же написала… И велела до утра им не мешать.
Артур, спровадив мелких, оборачивается к нам.
- Ромео, Джульетта, завтра в полвосьмого раскатка. А вы еще здесь сидите. А ну живо…
Поднимаемся и, пройдя мимо него, направляемся к лифтам.
- Будем считать, - напутствует нас Клей, - что я не в курсе, в какой гостинице проживает некая Озерова Анна.
Переглядываемся, краснеем, заходя в лифт, опасливо смотрим в сторону Артура Марковича.
И видим, как его красная с белым куртка медленно удаляется в сторону вращающейся стеклянной двери главного входа отеля.
На следующий день, перед утренней разминкой, обнаруживаю возле раздевалки Вальку - сидит в коньках на резиновом полу, обхватив коленки руками и уткнув в них нос. После нескольких безуспешных попыток до нее дозваться, опускаюсь с ней рядом и обнимаю за плечи. Она поднимает голову, и я вижу, что она в конец задерганная и зареванная.
Неужели таки да?
- Что? Что уже случилось? – вытираю ладонью мокрые потеки на ее щеках.
Валька затравленно озирается по сторонам, и убедившись, что кроме нас в коридоре никого нет, громко шмыгает носом.
- Ва-ва-вахавна, - сдавленно заикается она, явно намереваясь снова разреветься…
Ну, естественно, кто же еще?
- Что Вахавна? Клизму вставила? – цепляюсь за последнюю соломинку. – Так это разве повод?..
Валя отрицательно мотает головой и наклоняется ко мне.
- Она сказала, - хлюпающим шепотом произносит она, - что администраторы запретили проводить награждение, если я выиграю, и из-за меня теперь у девочек не будет медалей…
Я не верю своим ушам.
- Что, прямо так и сказала?
- Ну-у… - Валя хлопает глазками. – Не совсем… Не потому что я виновата… - она морщинится, силясь вспомнить. – Сказала, что мы с тобой, говорит, завтра всех победим, но медалей не получим. А потом так добавила, как будто мысли вслух, что и девочки ничего не получат. Но я-то поняла, что это она для меня так сказала…
Валька снова опускает истекающие слезами глаза к коленям.
- Э, нет… - ловлю рукой ее подбородок и заставляю смотреть на меня. – Давай-ка успокаивайся, на, вот, вытри сопли, - достаю из кармана и протягиваю ей пачку салфеток, - и сама подумай. Она же сказала тебе, завтра всех победим. Вот это тебе и руководство к действию. Ты побеждай. А все остальное - не наше дело.
- Но девочки… - слабо сопротивляется Валя.
- А что девочки? – понимаю, что прозвучит жестоко, но все равно говорю. – Девочки тебя не поблагодарят и уж точно не оценят, если ты ради них подставишься.
Валька смотрит на меня бездонным, влажным взглядом и невесело усмехается.
- Нинель Вахтанговна тоже самое сказала, - кивает она, вытирая нос салфеткой. – Говорит, у нас индивидуальный спорт, каждый сам за себя… И сниматься со старта тоже сказала, что не будем, потому что… Э-э-э…
- Потому что это все равно что признать свою вину…
- Да-да, точно.
- И тогда уже не жди пощады ни от международного союза, ни дома от федры…
- Ага, - она кивает. – Я не все поняла, что она говорила, но что-то такое, да…
Вижу, что она немного подуспокоилась. Вроде бы больше плакать не намерена. Значит сеанс утешения пошел на пользу, и его пора заканчивать. Встаю сам и за плечи поднимаю на ноги Валю.
- Врежь им всем завтра, - говорю ей, поправляя съехавший на бок капюшон ее кофты и приглаживая выбившиеся из гульки пряди волос. – Ты же можешь. Чем оглушительнее ты завтра выстрелишь, тем сложнее всем остальным будет тебя в чем-то обвинить. Слышишь меня?
- Если я выиграю, - Валька с детской решительностью смотрит на меня снизу вверх, - будешь меня любить?
Ну вот что с ней делать?
- Буду, - говорю совершенно искренне.
- А если проиграю? – она коварно улыбается.
- Все равно буду… Но по заднице тебе так надаю, что сидеть не сможешь.
Она хихикает, отбегает от меня на несколько шагов, как будто боится, что свою угрозу я собираюсь выполнить немедленно, и хитро смотрит.
- А ты сначала догони, - нагло заявляет она.
- Даже пытаться не буду, - демонстративно поворачиваюсь к ней спиной. – Сама придешь…
- Приду… - вздыхает мне вслед Валька.
И мне очень хочется развернуться и заглянуть еще раз в ее глаза. Но я этого не делаю.
Отрабатываю тренировку под придирчивыми взглядами тренеров, и даже успеваю прокатать показательный номер. Разумеется, в моем распоряжении только треть льда и барахтаемся мы на нем вдвоем с Андреем. Но неписанные правила командной этики запрещают нам не то что сознательно мешать – даже случайно задевать или подрезать соперника. Поэтому внимательно посматриваем друг на друга и периодически джентльменски разъезжаемся, уворачиваясь от столкновений.
Андрюха не зазвездился после своей победы, но и заискивать передо мной не пытается. Лишает меня начисто возможности его как следует возненавидеть или начать презирать. Ведет себя достойно. И я, волей-неволей, проникаюсь к нему уважением.
Нам объявляют пятиминутный перерыв, и я подъезжаю к нему вплотную.
- Ты еще не передумал по поводу завтра? - в лоб спрашиваю я.
Он понимает, о чем речь, и удивленно качает головой.
- Нет, конечно, как договаривались…
- Послушай, - я понижаю голос, - обстоятельства изменились. Я не могу тебе сейчас сказать всего, но то, что было очевидным еще вчера, завтра может оказаться большим заблуждением.
Он внимательно смотрит на меня, оценивая мои слова.
- Валя не выиграет?
- Нет…
- Даже если…
- Снимется со старта, внезапная травма, или выйдет, но упадет со всех прыжков… Даже если чисто откатает – на пьедестале ее не будет. Вообще.
На его лице недоверие и какое-то злое упрямство. Подозреваю, что детский инфантилизм заставит его наделать глупостей. Поэтому даю ему тот самый шанс, которого ему не хватает для сделки с собственным самолюбием.
- Если хочешь, - говорю, - взамен старого пари предлагаю новое. Я ставлю три тысячи баксов на то, что Валя не ступит завтра на пьедестал. Ровно столько ты планировал у меня выиграть на очевидном для тебя финале. Если я ошибаюсь – ты получишь свой выигрыш. Если я прав – просто сохранишь деньги.
Андрей хмуро рассматривает лед под коньками. И задает совсем не тот вопрос, который я жду.
- Мы… можем что-то для нее сделать?
Взгляд пионера-героя, готового броситься на амбразуру со связкой гранат на поясе.
Такой бы запал, да в мирных целях… Но мне остается только отрицательно покачать головой.
- Без нас уже… наделали.
Отталкиваюсь от бортика и медленно качусь в центр нашего лягушатника.
- Сергей!
Оборачиваюсь. Андрей подъезжает ко мне и смотрит прямо в глаза.
- Скажи, - произносит он, - зачем ты меня… предупредил. Ведь мог же срубить денег… Я бы сто процентов ставил на… нее?..
