Понимая, что перегнула, рыжая краснеет и сбавляет тон.

- Беги, Сержик, к Вахавне, а то она о вас двоих уже спрашивала, - говорит она со вздохом. – А я пойду Анечку из нирваны доставать…

И, повернувшись ко мне спиной, она почти бегом скрывается за поворотом…

Тройной сальхоф. Проще простого. За ним четверной лутц и двойной аксель. Чередую ультра-си с базовыми элементами, чтобы не выдохнуться досрочно. Но чувствую, что предательская усталость уже подкрадывается со всех сторон. А еще не все…

Хореографическая дорожка…

И перед глазами Валентина…

Едва я выезжаю на лед, как балеринка догоняет меня и, нарезав вокруг перетяжками, останавливается передо мной и закручивается в медленном волчке. Так, чтобы я мог рассмотреть ее всю…

- Я тебе нравлюсь, скажи, нравлюсь? – шепчет она, просовывая свои ладони в мои и заглядывая мне в глаза.

От нее не отвести глаз. Она восхитительно прекрасна. Но меня коробит от ее детской непосредственности и совершенно недетского взгляда.

- Ты же знаешь, что да, - честно отвечаю я.

И наивно сам себя убеждаю, что ей этого достаточно.

Она подскакивает на зубцы – с ее балетным прошлым такой трюк она проделывает с легкостью – и целует меня в щеку. После чего, звонко смеясь, укатывается прочь также быстро, как возникла. А я на себе ловлю, не сулящий мне ничего хорошего, взгляд Ниель…

И вот момент истины. По первоначальной задумке здесь бы быть четверному сальхофу. И тогда со следующим за ним каскадом тулупов четыре-три квадов получилось бы ровно пять. Но я уже устал. И понимаю, что даже выполнив четверной сейчас, с большой долей вероятности завалю каскад, и останусь без элемента. Ну или четыре-три у меня превратится в три-два, сожрав все бонусы за четверной… Куда ни кинь…

Вместо сальхофа приземляю тройной риттбергер. Дальше, уверенно заезжаю на тулупы и делаю-таки четверной, а за ним тройной прыжок.

Завершаю программу вращениями, красивым финалом и лучезарной улыбкой в сторону судейских мест. На самом деле, дышу как паровой молот, сердце колотится как ненормальное, а коленки трясутся, словно в эпилептическом припадке. На честном слове подъезжаю к калитке, перешагиваю и просовываю руки в рукава любезно поданной Артуром куртки. В реальности - просто приваливаюсь к нему, чуть не упав.

- Ух ты, молодец какой, - тут же просекает ситуацию Клей, крепко подхватывая меня за плечи. – Отлично связочки там проработал, Сереж, и так чоктао и твизлы вот здесь у тебя легли, ну, я доволен, да…

Вижу его как в тумане, но улыбаюсь, киваю.

- Артур Маркович, посади его на скамейку, - не позволяет себя обмануть Нинель. – И попить ему дайте…

Прихожу в себя достаточно быстро. Пять минут, и мир перестает вращаться каруселью. Даже тремор в ногах успокаивается. Но на душе больно и гадко.

- Ненавижу эту программу, - шепчу себе под нос, закрыв глаза. – Терпеть не могу… Не хочу больше ее катать…

- Все слышали? - раздается возле моего уха голос Нинель.

От неожиданности аж подпрыгиваю и озираюсь вокруг. Справа она, слева он. Мураков на корточках передо мной.

- Артур Маркович, - продолжает Нинель, - нам нужна новая программа к чемпионату мира…

Клей обводит нас обалдевшим взглядом.

- С ума сошли? – сварливо интересуется он – Где я вам ее возьму?

Понимаю, что натворил делов…

- Э-э-э… - мямлю. – Я как бы…

- Ты, как бы, - перебивает меня Нинель, - можешь двадцать минут отдохнуть, а потом все тоже самое, как бы, еще раз, да? Я ничего не упустила?

- Могу через десять минут… - хорохорюсь я.

- Не надо, - Нинель поднимается и прячет руки в карманах пальто. – Двадцать минут, я сказала.

Она опускает голову и, не глядя ни на кого, уходит в сторону выхода. Артур, тут же подхватившись, спешит за ней, явно озадаченный полученным указанием.

Мураков протягивает лапу и хлопает меня по бедру.

- Что-то ты сынок… Не радуешь, - произносит он, печально заглядывая мне в глаза.

- Простите, дядя Ваня, - бодро говорю я, - минутная слабость. Больше не повторится.

Он качает головой, явно не ободренный моими словами. И тоже уходит, насупившись и скривив рот.

А я остаюсь сидеть. Смотрю как катается Женька, как после него проезжают две наши пары…

И впервые в жизни меня вдруг посещает ну совершенно несвоевременная мысль о том, что может быть вот этого вот всего с меня уже как бы и хватит…

Где же ты? Поговори со мой. Мне так нужна твоя поддержка. Именно сейчас…

Я отсылаю ей смайлик и маленькое пульсирующее сердечко.

Но экран телефона остается пуст.

Сообщение доставлено, но не просмотрено.

Ответа нет…

- О чем грустишь, Серега?

Леша Жигудин возникает передо мной как черт из табакерки. Невольно вздрагиваю от неожиданности.

- Фу ты, напугал…

- Прости. Просто увидел, что ты сидишь один, дай, думаю, воспользуюсь столь редким случаем…

Леша вальяжно усаживается в кресле напротив и скрещивает руки на животе. Ну, прям, заправский психолог.

Мы сидим в лонже на первом этаже нашего отеля, и, кроме бармена у стойки, вокруг ни души. После вечерней тренировки народ разошелся отдыхать, а я, перед ужином, решил немного побыть в тишине и одиночестве. Поразмыслить кое о чем…

Посреди зала сооружен большой искусственный фонтан с золотыми рыбками – аляповатое и безвкусное творение – но его журчание действует успокаивающе и настраивает на минорный лад.

Лешу я видеть рад. При всех его понтах и непомерном самомнении, он хороший человек, и хороший друг. И мне все еще стыдно за то, что я сорвался на него тогда в Стокгольме…

- Я не грущу, - усмехаюсь я. – Так, задумался.

Леша смотрит на меня внимательно, склонив голову набок.

- Я видел тебя сегодня, - произносит он отчетливо. – Утром и сейчас.

Понимаю, о чем он. Киваю. Вопросительно поднимаю бровь.

- И что?

- Хочешь добрый совет? – спрашивает он.

- Не хочу.

- А я все равно скажу, - ничуть не смущается он.

- Кто бы сомневался…

- Фигню ты задумал, Валет, - серьезно говорит Леша. – Дурацкую глупость. Вообще не представляю, как Нинель Вахтанговна тебе до сих пор не запретила об этом даже думать…

Пожимаю плечами. Без раздражения. Устало.

- Запретила, - говорю. – Но я думаю.

Леша поджимает губы и смотрит на меня, как строгий папочка на нерадивого отпрыска.

- И что ты этим хочешь доказать? – интересуется он. - А главное кому? Что ты лучше всех парней – так это и так все знают. Что ты лучше Шаховой? Так это бред, вы разные, а она, к тому же, еще и моложе…

- Мне нужна победа, Леша, - перебиваю его я. – Пятью квадами, как ты их назвал, дурацкой глупостью, я себе эту победу гарантирую.

- Ты убьешься на сальхофе и сорвешь последний каскад, это же очевидно, - он качает головой. – И с чего ты взял, что не сможешь победить с тем, что катал утром и сейчас? Контент-то шикарный…

- Если Герман постарается… - начинаю я.

Леша отмахивается от меня двумя руками.

- Ваш Герман еще из памперсов не вырос, куда ему…

- Ты видел его оценки за короткую?

- Ну и что? Во-первых, у тебя все равно больше, а во-вторых, - он разводит руками, - ты можешь сказать, что сам откатался идеально?

Я запинаюсь, уже собравшись ему возразить. Но он прав. Всегда есть, к чему придраться, и что улучшить.

- Вот видишь… - Леша тычет в меня указательным пальцем и продолжает уговаривать. – Человек, Серега, животное ограниченное. Своими желаниями, своим воспитанием. А особенно, своими физическими способностями. Если спортсмен объективно не готов достичь того или иного результата, он не может себе ставить такую цель. Потому что цели для того и ставятся, чтобы быть достигнутыми… Это как пятерной прыжок…

- Все ограничения, Леша, у нас в голове, - не соглашаюсь я. – Нас так учили…

- Красивые слова, не более того.

Жигудин раздраженно машет ладонью и отворачивается к окну. Вспомнившая о зиме природа, как раз планомерно заваливает нас снегом, холмиками и сугробами искрящимся в лунном свете. И зрелище из окна открывается весьма симпатичное.