Чувствую себя как дома, в «Зеркальном». Все такое родное, знакомое, все друг друга любят… Только надписи вокруг непонятными крючками и кружочками.
Подъезжаю к Муракову с Артуром, стоящим немного поодаль. На ухмыляющихся лицах ни капли сочувствия.
- Ну что, Сереж, получил заряд бодрости? - веселится Мураков.
Смотрю на него с тоской. Со вздохом киваю.
- Ничего, ничего, - машет рукой Артур. – В страданиях закаляется дух.
- Это правда, - соглашается дядя Ваня. – Ладно, лирику в сторону, смотри сюда…
Заканчиваю раскатку под чутким руководством Муракова и Артура Марковича. По дороге к нам присоединяется Андрей, тоже огребший люлей за все хорошее. Вроде бы подсобрались и я, и он. Дело пошло на лад и ошибок стало меньше. Все таки животворящий пендель в исполнении нашего главного тренера творит чудеса, как ты не крути…
- Расслабились, ребята, - подводит итог Артур, - а зря. Рано еще. Обрадовались высоким баллам после первого проката, и тут бац, - он хлопает кулаком по ладони. – Эффект Лептицкой. Результат, если вовремя не принять меры может быть очень неожиданным. И прямо противоположным желаемому.
- Все верно, - Мураков согласно кивает и внимательно смотрит на нас с Андреем. - Нинель Вахтанговна, - повышает голос он, поворачиваясь в сторону нашей строгой, но справедливой метрессы , - я думаю, что мальчики готовы.
Но то ли сказалась усталость, то ли настроение у меня было уже не то - все равно, целиковый прокат произвольной у меня в тот день откровенно не получился. Слава богу, обошлось без падений, но четверной сальхоф получился тройным, а риттбергер в каскаде вообще превратился в бабочку. И вроде бы все остальное нормально, но как-то осадочек остался. И Нинель, не скрывая досады, отдала мне лист с оценками, не сулящими мне ничего хорошего.
- Я согласна принять это сегодня как следствие усталости, Ланской, - сказала она в качестве напутствия мне по дороге в раздевалку. – Но завтра этого повторится не должно. Иди. Расстроил ты меня сегодня очень.
С горящими щеками и ушами плетусь в раздевалку. Радости от утреннего моего триумфа как не бывало – все смазала неудачная вечерняя тренировка. И снова это ощущение какого-то липкого, тягучего бессилия, как будто я попал в болото, и меня медленно засасывает вглубь.
Тфу ты, ну что за напасть. И снова так не вовремя…
Она пришла, когда уже почти стемнело.
Мы с Семеновым валялись на своих кроватях, уткнувшись каждый в свой телефон, оба, не испытывая желания к общению. Поэтому робкий, едва слышный стук в дверь мы вдвоем восприняли как избавление. Поднимаемся оба, но первым к двери успевает Женька. И его разочарование видно даже со спины.
- Женя, можно тебя выгнать?
Аня решительно проскальзывает мимо него внутрь и останавливается посреди комнаты. Прекрасная в своей решимости и безуспешно подавляемом смущении.
- Да-да, - бормочет Женька, подскакивая к своей койке, кое-как одергивая одеяло, и сгребая руками телефон, планшет и кофту.
- Жень…
- Что?
Аня берет его за руку и вкладывает в ладонь карточку-ключ.
- Я же не последняя стерва, - нервно улыбается она. – Утром вернешь…
Женька остолбеневает.
- Но…
- Иди, Семенов, ты нам мешаешь, - уже совсем потеряв терпение рычит на него Анька.
Женька пулей выскакивает за дверь, с грохотом захлопывая ее за собой.
Несколько мгновений стоим рядом, смотрим друг на друга, после чего быстро и молча начинаем стаскивать друг с друга одежду.
- Подожди… Вот здесь расстегни…
- Сейчас…
- Не тяни… Порвешь…
- Плевать… Покажи…
- Смотри…
- Иди ко мне…
- Ох-х, мамочки… Люби меня…
- Можно тебя в…
- Можно куда хочешь, только люби…
В первом, неудержимом порыве я подхватываю Анечку за упругую попку, усаживаю на стол, сметая с него на пол всякую мелочь, и проникаю в нее всем своим истосковавшимся и изголодавшимся желанием. Она обнимает меня, и мы губами жадно впиваемся друг в друга. Чувствую, как ее острые когти раздирают до крови мою спину и замираю, растягивая удовольствие и не позволяя себе достигнуть кульминации раньше, чем она. Нас хватает на два вздоха и четыре, в унисон, удара наших сердец. Одновременно с дрожью во всем ее теле и сорвавшимся с ее губ стоном, прекращаю сдерживать то, что сдержать я не в силах. Миг экстаза длинною в сотни жизней, и с обессиленным восторгом мы замираем в объятиях друг друга, не имея сил ни говорить, ни дышать.
- Я люблю тебя, - с трудом переводя дыхание, срывающимся шепотом говорю ей я.
- Я люблю тебя, - эхом, на выдохе повторяет за мной она.
И мир закручивается вокруг нас причудливым калейдоскопом…
И снова луна… Мягким светом проникает в незашторенное окно, нарушая наше уединение. В неверном голубоватом сиянии на стенах тени рисуют замысловатые силуэты, похожие на футуристические замки и каких-то фантастических животных – шестиногих слонов, ящериц с раздвоенными хвостами и бог знает на что еще. На что только хватает фантазии возбужденному эмоциями разуму.
Обнимаю Анечку крепче, прижимаю спиной к себе и зарываюсь лицом в ее ароматные, мягкие волосы. Чувствую, как под моими руками снова набухают желанием ее сосочки.
- Прости… - шепчу ей.
- За что, мой хороший? – удивляется она.
- Я так… бесцеремонно на тебя набросился… Соскучился… Давно не было…
Аня тихо смеется, поглаживая меня по руке.
- Иногда можно и без… церемоний, - мурлычет она. - Мне даже понравилось…
- Повторим? – с готовностью подбираюсь я.
- Обязательно, - она соблазнительно поводит бедрами, - только чуть позже. Мне нужно отдышаться…
Целую ее в шейку, спускаюсь губами ниже, к плечу, и чувствую, как желание снова начинает переполнять меня всего. Она еле слышно стонет, закусывая нижнюю губу. Сжимаю в ладони ее маленькую круглую сисечку, медленно спускаюсь ниже, к упругому животу и глажу стройное бедро.
- И правда, соскучился, - шепчет Аня, пристраиваясь ко мне поудобнее и пропуская меня к себе.
В этот раз я веду себя сдержанней, и дожидаюсь ее полного удовольствия, лишь затем позволяя расслабиться и себе…
Провожу рукой по ее горячей, влажной коже.
Анечка учащенно дышит, вздрагивая от моих прикосновений.
- Так… хорошо, - произносит она с придыханием. – Как же… с тобой… хорошо…
У меня мороз по коже от ее слов. Невольно вспоминается малая Валька и наши с ней поцелуйчики… Ее безумный, влекущий взгляд… И такие же слова, которые она мне сказала…
Гоню прочь бесстыдные воспоминания. Обнимать одну, думая о другой – свинство первостатейное. Уж лучше втроем. Так, как минимум, честнее…
Анечка, как будто ловит мою последнюю мысль, и, сладко потягиваясь, переворачивается на спину.
- А я звала Таньку с собой к тебе… - произносит она, водя пальчиком по моей груди. – Если тебе интересно…
- Не интересно…
- Но она не захотела, - продолжает она, словно не слыша. – Вернее, сказала, что пойдет, но только сама. Если я останусь…
- Аня, пожалуйста…
- Как тогда, в Париже…
У меня перехватывает дыхание. Смотрю на нее, в ее огромные глаза, блестящие серебром в лунном свете. И вижу в них совсем не то, что ожидал…
- Удивлен, Серенький? – она приподнимает бровь, улыбается и, потянувшись, закидывает руки за голову. – Я тоже тогда удивилась. Думала ты устоишь перед ее… напором. Но ты не смог…
- Аня, я…
- Когда Танька тогда вернулась… Я сразу же поняла, что она получила от тебя то, что хотела. И меня тогда такая злость взяла… - она смотрит в потолок и говорит, словно ей все равно слушаю я ее или нет, как будто сама с собой. – А потом… Потом ты разбился… И я…
Она снова переводит взгляд на меня. Но теперь без улыбки. И с пронзительной грустью.
- Когда я представила себе, - произносит она, беря мою ладонь в свою, - что тебя вдруг может не быть в моей жизни, что ты можешь больше не встать с больничной койки, или не вспомнить меня… Или… Просто уйдешь… К другой…
