Дверь открывается прочти сразу же – ни тебе «кто там», ни «кого черт принес». На пороге – она сама. Тоненькая. Высокая. Черные волосы по плечам, огромные синие глаза удивленно распахнуты. Растерянная улыбка…
- Сережа?..
- Дайте воды попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде…
Я дурашливо закатываю глаза.
- Заходи быстрей… Что случилось?
Аня отходит в сторону, пропуская меня внутрь…
- Ничего страшного, – я приваливаюсь к дверному косяку и стягиваю промокшую шапку. - С Нинель поцапался. Так что по поводу переночевать – это я серьезно…
Меня не выгнали. Даже попытались накормить ужином, от чего я категорически отказался, и напоить чем-нибудь «для сугреву», от чего я отказался менее решительно, но вежливо. Анина мама разочарованно поставила обратно в шкаф тарелку, а Анин папа патетически воздел руки к небу – что за молодежь пошла, ни покурить с ними, ни выпить, ни по бабам пройтись. Сопровождаемый нелестными комментариями «молчал бы уже» и «по своим бабам ты уже находился», Анин папа был отправлен спать, а мы еще с час сидели на кухне, Аня – подремывая, а я - развлекая Анину маму рассказами о своей жизни.
- И ты что же, - удивляется она, - так и живешь с Нинель Вахтанговной?
- Не с ней, - ехидно ухмыляюсь я, - а у нее. В качестве мебели. Или дорогого сервиза…
- Держит его при себе, чтобы не сбежал, - сонно вставляет Анька. – Единственный мальчик у нее…
- Ну, и это тоже, - с готовностью соглашаюсь я.
- Сереж…
- А?
Анина мама слегка краснеет, окинув меня взглядом. Я догадываюсь, что она хочет сказать, и о чем думает. Все как всегда – ничего нового. Поначалу меня это забавляло, потом льстило, с некоторых пор начало бесить.
- Нет, - категорично качаю головой я.
- Э-э-э…
- Я не гей. И не гермафродит. И не переодетая женщина.
- Но ты такой… Такой…
- Хорошенький! – покатывается от хохота Анька, вгоняя свою маму в краску еще сильнее.
Я щиплю ее под столом за ляжку и строю гримасу покорности.
- Нинель Вахтанговна с командой задумали для меня какой-то невероятный показательный номер, - говорю я, изящно пожимая плечами и проводя рукой по волосам, - вот и делают из меня куклу…
- Вахавна его обожает, просто глаз не сводит, - продолжает глумиться Анька, - и ревнует к каждой табуретке.
Эту версию я слышу уже не в первый раз, и, увы, она мне нравится гораздо больше чем правда.
- Почему Вахавна? Это прозвище какое-то? Почему вы так ее все время называете?..
Теперь уже смешно мне.
- На самом деле все просто, - объясняю я, - это ее настоящее отчество. По паспорту. Отца звали Ваха Гогивич Тамкладишвили. Ну а она, стало быть, Вахавна. «Вахтанговну» себе для благозвучия придумала. Все это знают, всем смешно. Но при ней никто виду не подает, а то себе дороже встанет.
Анька согласно кивает.
Анина мама, смеясь, стреляет в меня глазами и отводит взгляд… Этого еще не хватало… Закругляемся…
Меня укладывают в одной из комнат их шикарной квартиры, застелив свежим бельем огромный диван и снабдив пуховым одеялом и подушкой. Пожелав всем спокойной ночи, я с наслаждением вытягиваюсь в тепле и уюте, о котором уже и не мечтал. Было тихо и хорошо. А спустя где-то полчаса, я, наконец-то, слышу едва уловимый звук, которого давно ждал.
С тихим шорохом приоткрывается дверь, затем слышен щелчок замка, легкие шаги босых ног и ко мне под одеяло ныряет разгоряченное стройное девичье тело.
- Я уж думал, что ты не придешь, - шепчу я, притягивая ее к себе и зарываясь лицом в пушистую гриву волос.
- Тише, дурак, весь дом перебудишь, - шипит Анька, обнимая меня и подставляя для поцелуев свои плечи и грудь.
Я провожу языком по ее шее, облизываю крепенький, возбужденный сосок, глажу рукой плоский, упругий живот и сжимаю ладонью между ног. Анька сдавленно стонет.
- Думала… вообще… к тебе… не приходить, - задыхаясь шепчет она, - совсем… на меня… внимания… не обращаешь… О-ох-х…Только на Таньку свою… и смотришь…
Она впивается зубами мне в грудь, одновременно вцепившись ногтями в мою спину. Я охаю от боли.
- Думаешь… я не знаю… чем вы там… сегодня… в зале… занимались, - продолжает яростно шептать она, прижимаясь ко мне всем своим прекрасным телом.
- Хочешь, и мы займемся тем же самым прямо сейчас, - бормочу я, и не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и притягиваю ее за бедра к своему лицу.
- О-ой, мамочки…
Анька выгибается дугой, как от удара током. Несколько секунд она прижимает ладонями мою голову к своему сладкому месту, двигаясь в такт с моими губами. Вдруг она резко садится на постели и мягко тянет меня вверх к себе.
- Я… так… больше… не хочу, - шепчет она, переводя дыхание. – Давай… как взрослые…
В неверном свете вывалившейся из-за туч Луны ее глаза сияют как два голубых озера.
- Не боишься?.. - Я беру ее ладонь в свою и кладу туда, где у меня все давно уже пылает и дымится.
- Нет… Сегодня еще можно… Давай…
Я обнимаю ее за плечи и, аккуратно положив на спину, со всей нежностью на которую способен развожу в стороны ее восхитительные ноги.
Анька стонет от наслаждения, и в тот же миг я, решительно вонзаюсь в ее манящее лоно.
Ставим с Артуром связки. Уже третий день. Процесс скучный, нудный и неинтересный. Как сам Артур. Одним словом – Клей. Унылая тягомотина.
- Здесь делаешь вправо, руку поднимаешь, ногу вытягиваешь, - бубнит Клей, выписывая кренделя на льду.
С трудом подавляя зевоту повторяю в точности за ним – подсечка вправо – руку вверх – мах ногой… И дальше заход на прыжок.
Рядом дядя Ваня учит мелкую шпингалетину прыгать. Дитю лет пять, создание худющее и страшненькое. Но упертое. Третий час висит на «удочке», гоняя за собой Муракова - разучивает двойной сальхоф. Когда-то и я точно также…
В противоположном конце льда происходит самое интересное - Нинель утюжит девчонок.
- Спину держи! Не заваливайся! Что ты как тряпка висишь!?
Вокруг нее стайкой кружат шестеро девочек. Четверо совсем маленьких. И две старшие - Анька и Танька.
- Раз-два-три, и-и пошла! Резче! Разворачивай задницу! Ну!.. Аня!
Краем глаза вижу, как Анька, на скорости вскочив в тройной лутц, не успевает достаточно наклониться внутрь дуги при толчке и, соответственно, неправильно, с недокрутом, приземляется, цепляет зубцом и с хрустом шлепается на лед. Внутри у меня все невольно сжимается.
- Встала, встала, не рассиживайся, как баба на самоваре!
Нинель выписывает вокруг нее беговыми, поднимая тучу ледяной пыли.
Глотая слезы и кривясь от боли, Анька поднимается и становится в круг.
Очередь Таньки. Пока она раскатывается и разгоняется, Нинель успевает раздать на орехи мелюзге.
- Алина, не болтайся в поворотах, резче! Вправо! И тут же влево! – мелкая послушно выполняет команды
- Женя, за руками следи! Да не семени ты как гусь!.. Таня, давай, пошла!..
Танька заезжает задом на наружном левом ребре в длинную дугу, резко приседает, упирается правым зубцом в лед… Толчок! Замах корпусом и руками против часовой стрелки. Фр-р-р – раскрутка! И приземление на правую ногу с наружным выездом назад. Чистый лутц. Почти как у меня. Только у Таньки он тройной, а я давно уже умею прыгать четыре оборота…
- Более-менее, Танюша, более-менее… - Нинель не утруждается похвалой. – Каскад со вторым тулупом делай… Женя, не горбись!.. И когда выезжаешь сразу взгляд сюда, на судей. Не на потолок - их там нет - они все здесь сидят, поняла? Аня, давай еще раз…
Пришедшая немного в себя после падения Анька, сцепив зубы и нахмурив брови, энергично вкатывается в дугу. Упор… Толчок… Замах… Раскрутка… Я затаил дыхание…
Правильно и почти чисто приземлившись, Анька раскидывает руки в стороны и тут же, не понятно почему, спотыкается и плашмя шлепается на лед.
- Нет, ну это безобразие какое-то! – бьется в истерике Нинель. – Что ты ноги свои гнешь как курица?! Спина кривая, голова задрана – где центр тяжести должен быть, забыла?!
