Злился, ох как злился Федин на Тихонову за то, что она тогда еще, давным-давно, увела у него Лешу Жигудина. По сей день в их отношениях чувствуется холодок. И что же это, она решила перед ним вину загладить? Или здесь что-то другое?
- Афанасий Иванович, - говорю я, - приглашал меня учиться у себя на курсе, когда я закончу карьеру. Вряд ли я ему интересен как спортсмен…
Шуба смотрит на меня с укоризной.
- Ты правда не понимаешь, что в своем «Зеркальном» ты еще чуть-чуть и начнешь деградировать? Они тянут тебя на дно, милый, об олимпиаде с ними ты можешь забыть уже сейчас…
Чувствую подкатывающую комом к горлу злость.
- Простите, - поднимаюсь и вежливо кланяюсь, - но я не заинтересован в вашем предложении.
- Ты не спеши, сынок. Подумай, - мягко перебивает она. – Не ошибись только.
Я открываю рот чтобы ответить, но она не позволяет мне этого.
- Будь осторожен, мальчик, - говорит она, и взгляд у нее делается недобрый, - а то, как бы конец твоей карьеры не наступил преждевременно…
В тот самый момент я почему-то совершенно не к месту подумал, какими же до невозможности противными духами пользуется наша дорогая и любимая Татьяна Вячеславовна…
Легкий шорох одежды. Она почти бесшумно подходит и садится рядом на соседний стул. Облокачивается о стойку. Смотрит прямо перед собой. Ждет.
Осторожно дотрагиваюсь до ее запястья.
Нинель нервно и резко одергивает руку.
- Объясни, что за срочность такая, - она говорит холодно, без раздражения, по-деловому.
Проклинаю себя за секундную слабость.
Достаю телефон, кладу между нами и включаю ей запись.
Нинель удивленно поднимает брови. Потом хмурится.
Голоса узнаваемы с первых же слов…
- Семочка, ну что ты так волнуешься? - интонации у Шубы по-матерински мягкие и ласковые. Так она говорит далеко не с каждым.
- Ой, я вас прошу, Татьяна Вячеславна, - развязный голос Авербаума, - было бы из-за чего волноваться. Просто обидно.
- Понимаю…
- И главное, - нервно продолжает он, - вместе же начинали. Можно сказать, не чужие друг другу. И вот, понимаешь…
- Сема, Сема, не горячись, - успокаивающе журчит Шуба, - ну подумаешь… Так сложилась жизнь. Ниночка работает со спортсменами, ты успешно делаешь программы. Шоу у тебя замечательные. Не пересекались до сих пор - так может не стоит и дальше поднимать этот вопрос?..
- А деньги, Татьяна Вячеславна? - визгливо перебивает ее Авер. – За каждое призовое место, на каждом старте – лаве, лаве, лаве. И все в один карман. Все ей. А чуть только заикнешься, дай спортсменов для чеса в межсезонье – нет. Заняты. Не по рангу. И как это понять? Это… Это не честно. Мы так не договаривались.
- Ну не сошелся же свет клином на «зеркальных», - пытается вразумить его Шуба. – Афонины мальчики всегда готовы, Лизонька тоже, Тамарочка никогда не откажет, Лена Стравинская…
- Да нахрена они мне сдались? - совсем уже идет в разнос Авербаум. - Четвертые места, Татьяна Вячеславна, у нас не продаются от слова совсем. Сколько я соберу на Камышинской да на Семенове? Когда все хотят видеть Озерову, хотят Шахову с ее квадами… Асторную с Камиль-Татищевой тоже…
- Ну, там у Жени свое шоу, свои правила…
- Да, знаю… - вздыхает Авер, - Клюв вцепился в этих двух своих девок как клещ, знает, что на золотую жилу попал…
В повисшей на несколько секунд паузе слышны звуки наливаемой жидкости и какая-то возня.
- Хуже всего с Ланским, - глухо ворчит Авербаум, уже слегка успокоившись. – Это вообще за гранью…
- Семен, тише…
- А что такого? – снова взбеленился Авер. - Никто не знает, что он Нинкин сын? Так я завтра сделаю так, что об этом будут писать во всех газетах… Мог бы и моим быть… Да только вот не так хорош я для нее оказался, как этот ее…
Снова пауза. Я вижу, как бледнеет Нинель, прикрывая глаза и нервно проводя ладонью по лбу.
- У нее в перспективе весь женский пьедестал, - глухо произносит Авербаум, - и стабильное золото в мужском одиночном. А еще она собирается делать свое шоу. И вот, уже в следующем сезоне я вообще не вижу, а где, собственно, мое место во всей этой конструкции. Если только…
- Если только? – переспрашивает Тихонова.
- Не знаете, почему они так старательно скрывают свое родство?
- Не знаю, Семочка, откуда мне… - я прям представил себе, как Шуба удивленно выкатывает свои маленькие глазки и дует губы.
- Наверное, - размышляет Авер, - есть у них, что прятать… Как думаете, хороший скандал мог бы сбить спесь с гаденыша?
- Семен! – возмущение в голосе Тихоновой почти искреннее.
- Мог бы, - сам себе отвечает Авер. – Хоть бы он тоже от нее ушел, как те две дуры… К Федину… В идеале так вообще к Шиповенко… Клюв от радости бы на стенку залез… Ладно, - звук отодвигаемого стула, - Татьяна Вячеславна, приятно было вас увидеть в добром здравии…
- Сема, - Тихонова говорит тихо, без обычного своего задорного звона в голосе, - ты только не делай глупостей, ладно?
- Ну что вы… - Авер мастерски изображает недоумение.
- Дела прошлые пускай в прошлом и остаются. – произносит она. - Не надо Нине вредить. Это я тебя прошу, понял?..
Ответа Семена Авербаума мы не услышали. Не известно, а был ли он, этот ответ. Отсчитав последние секунды на экране, запись закончилась.
В тишине пустого зала отчетливо слышен гул кондиционера и бульканье компрессора в огромном, на полстены, аквариуме.
Нинель сидит, склонив голову и спрятав лицо в ладонях.
Не в наших правилах, но…
Пододвигаюсь к ней ближе, обнимаю и крепко прижимаю к себе. Она поддается как безвольная тряпичная кукла.
- Держись, - шепчу я, - я тебя не брошу, я рядом…
Она поднимает на меня взгляд, устало улыбается и проводит рукой по моей щеке.
- Всю жизнь у меня из-за тебя проблемы, - произносит она шепотом.
Улыбаюсь в ответ, беру ее руку в свою.
- У меня тоже…
Это мы так шутим. Иногда. Чтобы разрядить обстановку.
Еще несколько секунд улыбок, и нежных взглядов, и прикосновений рук… Со стороны мы можем показаться влюбленной парочкой. Очень странной парочкой, в которой она более чем в два раза старше его… Но смотреть на нас некому.
Нинель первая приходит в себя и отстраняется. Эмоциональная пауза закончена.
- Кто уже?.. – спрашивает она, кивая на все еще лежащий на стойке телефон.
Я понимаю, о чем она.
- Масяня, - отвечаю, и тут же поправляюсь, - э-э… Максим Таранов.
Нинель не любит прозвища, которые мы так щедро раздаем тренерам и друг другу. Поэтому я стараюсь следить за своим языком.
- Еще кто-то?
- Пока нет… Не знаю. Макс сам мне на ухо шепнул. Его, похоже, гордость распирает от сопричастности к тайне…
- Дурачок… - усмехается она, качая головой. – Ну, с Тарановым мы как-нибудь решим…
- Послушай…
- Что?
Я набираюсь решимости, как ныряльщик перед прыжком.
- Если ты скажешь… Если будет нужно… Чтобы я от тебя ушел…
- Так! – она яростно хлопает ладонью по стойке.
Но я уже на полпути к бездне.
- Если ты решишь, что я должен поработать с… другим тренером… - набираю воздух, выдыхаю, - то я тебя пойму и сделаю, как ты скажешь.
- Об этом не может быть и речи, - она яростно сверлит меня взглядом, на бледных щеках проступает румянец.
И я понимаю, с восторгом, что я не один. Что за меня тоже есть кому бороться.
- Просто знай… - говорю.
Она качает головой. И очень быстро соображает, что к чему.
- Ты получил предложение?
Вопрос звучит как утверждение.
- От Федина, - легкомысленно киваю и пожимаю плечами. - Через Тихонову.
Она выжидающе смотрит. С наслаждением тяну паузу.
- Отказался, - наконец сообщаю я. – В резкой форме.
Люблю этот ее взгляд. Так она смотрела, когда я выиграл свой первый старт, когда приземлил свой первый четверной… Так она смотрит, когда гордится тем, что я и правда часть ее самой.
Нинель размышляет несколько минут, невидящим взглядом смотрит в сторону. Я ее не тревожу. Свое маленькое дело я сделал. Солдат сходил в разведку и доставил своему генералу важные сведения из вражеских тылов. На этом моя миссия окончена.
