- И ты с облегчением вздохнула?
- Еще с каким… Я его вспомнила, кстати, потому что заговорили об этой актрисе… На которую я похожа…
- Анна Кендрик, - снова говорю я.
- Да… Просто интересно так получается, что меня постоянно с кем-то сравнивают. Кто-то говорит, что я ему его маму напоминаю, кто-то школьную любовь… Ты вот с Таней своей…
Я решительно качаю головой.
- Это была мимолетная ассоциация. Рыжие волосы, похожая фигура… Я вас и не думаю сравнивать, что ты…
Она внимательно смотрит на меня. Но, в конце концов, отводит взгляд, усмехается и выхватывает из вазы несколько виноградин.
- Ладно, проехали… - произносит она. – Но больше так не делай.
- Извини меня, пожалуйста…
- Вообще ни с кем, слышишь? Это очень… обижает…
Чувствую себя мерзко. И уши горят от стыда.
- Тебе здесь нравится?
Сашенька спасает остатки моей совести и гордости, переводя разговор на другую тему.
- Ты знаешь, да, - говорю я. – Обычно подобного рода элитные места выглядят по-другому… А здесь все так легко и атмосферно…
Она кивает, улыбаясь.
- Я рада… Мне пришлось… пофантазировать, чтобы придумать, чем тебя удивить.
- У тебя получилось, спасибо…
Неожиданно вспоминаю еще кое-что, что явилось для меня сегодня сюрпризом.
- Аната ва нихонго о ханасемасу ка? (Ты говоришь по-японски? Яп.) – произношу я, тщательно подбирая слова.
Сашка смеется, пряча лицо в ладонях и хитро глядя на меня поверх.
- Джяк каан… Немного, - говорит она. – Уже позабывала все…
Горсть маленьких пазликов высыпается мне в руку. И я в замешательстве, не зная, что с ними делать.
- В детстве с родителями жила в Японии, шесть лет почти, - объясняет Сашка. – Так что…
- Значит моя история про самурая… и девочку-гейшу… – разочарованно тяну я.
- Ну что ты! Это было так романтично! И ты рассказывал так красиво… Мне правда понравилось.
Сколько еще потаенных закоулков личности мне предстоит обнаружить в этой милой, такой очаровательной, и такой несчастной девчонке?
- Кстати, - хлопаю себя по лбу, - я идиот…
- Как ты догадался? – глумливо интересуется Сашка.
- Да ладно тебе… - я быстро тыкаю пальцем в телефон, - Мама просто просила тебя ей позвонить завтра… Точнее, уже сегодня. Думаю, что новости будут хорошие. Лови.
Я отсылаю ей карточку Нинель. Сашка не обращает внимания на засветившийся экран телефона и с безрадостной тоской смотрит в сторону.
- Не хочу умирать, - тихо говорит она. – Страшно…
- Ну что ты… Не смей вообще об этом думать…
Она словно не слышит меня.
- Страшно не столько умереть, расстаться с жизнью… Я знаю, что для меня это произойдет быстро и я… почти ничего не почувствую… Страшно, что я увижу… там… И… смогу ли я… оттуда, хоть иногда… смотреть сюда… на тебя…
- Сашенька…
- Что, мой хороший?
- Можно… к тебе…
- Иди ко мне…
Мы обнимаемся, и наши поцелуи скользят по нашим лицам, рукам и телам. А потом я на руках переношу ее снова на диванчик и долго-долго ласкаю так, как она того хочет, как хочет ее слабеющее тело и как жаждет ее рвущаяся наружу душа. И лишь мерцание звезд и тихий плеск озерной воды могут видеть и слышать наше наслаждение и наши слезы.
Уезжаем обратно в Москву уже под утро.
- Даже не вздумай, - Сашка решительно останавливает мою руку с карточкой, когда я уже тянусь оплатить появившийся на экране терминала астрономический счет.
- Но послушай, - возмущаюсь я, - хватит того, что ты сегодня, весь вечер за мной ухаживаешь, возишь… Позволь мне хоть в чем-то остаться мужчиной…
Сашка с улыбкой целует меня в нос и прижимает пальчик к моим губам.
- Подчиняйся. Не спорь со старшими, - ласково командует она.
И, пользуясь моим замешательством, она быстро набирает на терминале латиницей свою фамилию и длинный набор цифр. Терминал радостно мигает зеленым.
- Спасибо, папочка, - хихикает Сашка, смахивая промелькнувшую на экране информацию. – Мне все очень нравится…
Закравшееся было в мое сознание подозрение радостно поднимает голову.
- Ты часто здесь бываешь? – спрашиваю ее я.
Сашка хитро улыбается.
- Подожди… Так получается, что это… - невольно сглатываю. - Это все… твое?
Она загадочно поводит бровью, облизывает губы языком и берет меня под руку.
- Поехали, ваташи но самурай, - произносит она настойчиво. - Твоя гейся-гарю отвезет тебя домой…
И она отвозит меня. Ко мне домой. И, помахав мне на прощание, уносится на своем «Харлее» разгоняя в стороны стелящийся вдоль набережной утренний туман.
С прыжковым контентом для произвольной программы ситуация в точности противоположная короткой. Я считаю, что меня перегружают, боюсь не потянуть и в открытую об этом говорю. Нинель злится, но сдерживает желание послать меня подальше и в очередной раз выслушивает, не соглашаясь и упрямо качая головой.
- Попробовал бы кто-нибудь другой мне тут выпендриваться и не делать, что я говорю, - ворчит она себе под нос. – Совсем уже оборзел, саджигари биджо (несносный мальчишка (груз.))…
- Я не выпендриваюсь, а объективно смотрю на вещи… - защищаюсь я.
- Тренироваться нужно чаще и относиться к своей работе серьезнее, - перебивает меня она. – Объективность сразу же расширит границы сознания.
- Если я где-то филоню или ленюсь – укажите мне на это, - тут же лезу в бутылку я.
Потому что знаю, что в части дисциплины и качества тренировок ко мне не может быть претензий в принципе. В «Зеркальном» я только что не сплю…
Нинель морщит нос, как от нечаянно откушенной дольки лимона, вздыхает, но все же что-то там клацает на своем компьютере и нехотя кивает мне.
- В последний раз иду у тебя на поводу, - примирительно говорит она. – Исключительно ввиду твоего нынешнего, - она подчеркнула это слово, - самоотверженного отношения к процессу. Давай сначала, что у тебя там…
Я радостно подбираюсь и пытаюсь через бортик заглянуть к ней в экран.
- Первым элементом, - говорю я, - лучше поставить каскад лутц-риттбергер. А тройной аксель я сделаю во второй части…
Два дня препирательств, уговоров и споров… Два очень ценных дня. Потому что без утвержденной последовательности прыжков мы с Артуром не можем наработать связки, за счет которых все элементы смотрятся органично в процессе выступления, а также помогают спортсмену правильно распределить силы. А времечко до контрольных прокатов тик-так, тик-так…
Но в конце концов компромисс таки достигнут.
Больше всего я опасаюсь каскада тройной аксель – тройной тулуп. Да, на тренировках он у меня получается условно стабильно, то есть процентов на восемьдесят. Вроде бы по логике можно оставлять. Но я физически не чувствую этот элемент. Сказываются ли это мои прошлые взаимоотношения с трикселем, когда он, чаще, приземлял меня задницей на лед, чем я его на ребро, или здесь что-то еще – не знаю. Не прет и все. Нинель называет это грубым словом «заёб». Ну вот… да. Короче, после неоднократных уговоров и аргументов с моей стороны, стремный это каскад убрали, заменив мне его на лутц-сальхоф через ойлер. Физически сложнее, конечно, но здесь я хотя бы самому себе могу гарантировать стабильность. Ну а там, как пойдет…
Аналогично – четверной флип, который я не люблю и делаю в общем-то без энтузиазма. На мой взгляд, в программу прекрасно вписывается вместо него четверной лутц, помните, я рассказывал, они похожи, неспециалисту так вообще не отличить… Нинель сопротивляется, аргументируя это тем, что три лутца в программе это уже перебор и судьи могут занизить вторую оценку.
- Четверной соло, четверной в каскаде и тройной тоже в каскаде, – машет она пальцем у меня перед носом. - Обзовут тебя грибником и обрежут гои. Ты этого хочешь?
Честно говоря, не вижу в этом никакого криминала, но, немного поломавшись, соглашаюсь на тройной флип в каскаде, вместо лутца. Тем более, знаю, что такую замену Артур уже как-то делал Аньке, но тогда у нее на это были другие причины, и в общем-то ее мнения никто не спрашивал.
