Вспоминаю…

В «Зеркальный» приезжаю в понедельник, к восьми утра. Фактически, к открытию. И хотя формального запрета на посещения в иное время не существует – хочешь, хоть всю ночь до утра тут сиди, никто тебя не выгонит, если, понятное дело, ты член команды – техперсонал и ледовая обслуга приходят на работу в восемь, и мы тоже понимаем это время как начало нашего рабочего дня.

Приезжаю на такси. Захожу в вестибюль, пробегаю по центральной лестнице, иду по коридорам… И без малейшей ностальгии и сантиментов, переодеваюсь в общей раздевалке в спортивный костюм. Обувая коньки, я тщательно осматриваю лезвия и крепежные болты на подошвах. Привычка. После Чемпионата Мира в Париже. По прошествии стольких лет, я до сих пор чувствую нервное напряжение и неуверенность, если перед выходом на лед сам лично не продавлю, не прошатаю и не прощупаю каждый сантиметр моего снаряжения. Даже если точно знаю, что с последнего раза ничьи руки шаловливые не могли до него дотянуться. Уж очень то мое падение, которое едва не закончилось трагедией, меня мотивировало на осторожность.

И только выйдя на лед, голубовато мерцающий в приглушенном свете фоновых ламп, вдохнув неповторимый аромат искусственного катка и проехав полкруга по арене, на которой прошли мое детство и юность, я чувствую, как мое дыхание предательски срывается, а сердце, учащенным стуком, рвется из груди. Выехав на середину площадки, я опускаюсь на одно колено и провожу ладонью по обжигающе холодной шершавой поверхности ледяного покрытия.

- Ну здравствуй, - шепчу. – Я вернулся…

Для следующего каскада мне нужно много места. Практически вся длина стадиона. Поэтому я снова раскатываюсь вдоль бортика, выворачиваюсь на вираже и несусь сквозь арену, набирая скорость. Перетяжка, еще одна… Смена ноги, внешнее ребро, правую назад, удар зубцом и резкий замах руками. Взлетаю над поверхностью, крутясь винтом. Краткий миг полета длится для меня как сотня вечностей. Приземляюсь с лязгом стали о лед, поднимая тучу снежной пыли. И сразу же, не теряя скорости, перебрасываю левую ногу накрест, приседаю и с силой выталкиваю тело вверх, закручиваясь как штопор. Приземление. Уже не так быстро. Но скорость еще не потеряна. Что есть силы отталкиваюсь правой ногой и, подгоняемый земным притяжением, перепрыгиваю на левую ногу, выполняя ойлер, без которого мне не сделать третий прыжок. Заваливаю левую ногу на внутреннее ребро, резко выбрасываю назад правую, вонзаю зубец в лед и в одно мгновение отталкиваюсь от поверхности и закручиваю тело руками, вскидывая их вверх. Повыше, только бы повыше… Грохаюсь о лед правым лезвием и вывожу, выхожу, вытягиваю каскад на максимальные гои, даже не задумываясь о сложном выезде. Тройной лутц, тройной риттбергер, ойлер, тройной флип – вот так это звучит на сухом жаргоне наших судей. На общедоступном человеческом языке это будет просто «Вау!» Я это знаю. Я этого добивался. Я днями и ночами расшибался о лед, чтобы вы, теперь, глядя на меня, с восхищением произносили бы это «вау!» Потому что это все, что я умею в этой жизни – удивлять и радовать вас…

Вспоминаю…

Катаюсь по кругу в полутьме. Тот редкий случай, когда на всем стадионе я абсолютно один, никто не мешает мне, и я никому не мешаю. Наверное, вот так можно будет, разбогатев, построить себе индивидуальный ледовый дворец, куда вход будет разрешен только мне одному… Глупая мысль. Ни один фигурист, даже самый талантливый и преданный нашему спорту, выйдя на пенсию не сделает подобной глупости. Нам хватает льда, пока мы в профессии. Потом наступает усталость, выгорание, а иногда даже отвращение… Не знаю, правда ли это. Но мне рассказывали те, кто через это прошел.

Получасовой разминки мне хватает, чтобы почувствовать себя в тонусе. Но я понимаю, что дальше нужно либо проводить полноценную тренировку, либо делать паузу и беречь силы. Поэтому, хоть и с сожалением, но делаю последний круг, по-хоккейному запрыгиваю на бортик и, нацепив чехлы, иду обратно в раздевалку. Через час занятие по хореографии у Леши Железняка. А до этого я наверняка встречу много старых знакомых…

Твизл, снова твизл, беговой… Моухок… Крюк на левой, выкрюк на левой, крюк на правой… Перетяжки, опять беговыми назад… Чоктао… Выкрюк на правой… Беговые… Запрыгиваю на либелу, кручу как не в себя, добавляю три заклона, меняю ногу и опускаюсь в волчок. Все на ультра-си, не менее трех оборотов, потому что вот так вот, за здорово живешь, терять драгоценные баллы тебе никто не позволит. Ну а после законного отдыха на дорожке и вращениях, наступает время заключительного прыжка…

Вспоминаю…

Захожу в раздевалку. Вижу двоих парней. Которые, только что о чем-то бурно и громко беседуя, замечают меня не сразу. А когда замечают, то с обалдело застывшими лицами замолкают на полуслове.

- Привет! – деловито бросаю я, киваю и, внутренне ухмыляясь, неспешно прохожу к своим вещам.

- З-здрасте…

Им лет по четырнадцать, наверное. Здоровые. Высокие. Наглядное подтверждение того неоспоримого факта, что одиночное катание, хочешь-не хочешь, а постепенно переползает в силовой вид спорта, где артистизмом жертвуют в угоду скорости и сложности элементов. Но это мы еще посмотрим.

Усаживаюсь на скамейку и отдираю от ботинок скотч, которым примотаны мои шнурки. Искоса поглядываю на парней, которые продолжают пялиться на меня, разинув рты.

- Ну, что вытаращились? – усмехаюсь. – Привидение, что ли увидели?

Они оживают, как-то нервно подергиваются, вопросительно смотрят друг на друга и кивают. Мне смешно, но я держусь, с серьезным видом распуская шнуровку.

- Простите, э-э-э… - самым смелым оказывается тот, что повыше, темноволосый, кучерявый, с большим кавказским носом. – Вы, случайно, не Сергей Ланской?..

Внимательно смотрю на него, потом с деланным интересом оглядываюсь по сторонам и даже заглядываю под скамейку.

- Ну, другого Ланского я здесь не вижу, - развожу руками я, - так что, наверное, да, случайно - я.

- Отпад!..

Мальчишки снова застывают в ступоре, на этот раз с выражением неописуемого восторга на физиономиях.

Я мог бы и дальше над ними потешаться, но внезапно дверь распахивается, отлетая в сторону, и в раздевалку вваливается здоровенная белобрысая фигура, размахивающая длинными ручищами и сияющая белозубой улыбкой.

- Ланской! Брат! – орет вошедший.

- Андрюха!..

Я как есть, в расшнурованных коньках поднимаюсь ему на встречу и тут же тону в медвежьих объятьях повзрослевшего и поздоровевшего Андрея Германа, олимпийского чемпиона, честно выигравшего у меня золотую медаль два года назад в Пусане.

- Серега!..- он жмет меня так, что хрустят все кости.

- Тише ты, задушишь…

Он немного ослабевает хватку и, улыбаясь до ушей, тискает меня за плечи. По всему видно, что Андрей подзабил на тренировки, снова набрав ненужного и лишнего веса. Всевозможные шоу, съемка в рекламе, участие в церемониях и прочие торжественные мероприятия, приличествующие его статусу, явно сказываются не в пользу его формы. Хотя спорт он не бросил пока, я это знаю…

- Ты как? Ты что? Надолго к нам? – заваливает он меня вопросами.

- Пока не знаю, как пойдет, - делаю попытку пожать плечами я.

- А то мне Вахавна сегодня прямо с утра написала, так, мол, если хочешь увидеть старую пропажу… Вот я и бросил все, там у меня сегодня утром прямой эфир намечался… Чтобы тебя, черта волосатого, увидеть…

Он тараторит без умолку, и я с трудом узнаю в этом взрыве харизмы и добродушия тихоню и тюху Германа, с которым мы вместе соревновались и соперничали, побеждали и проигрывали, получали похвалы и люлей от Нинель и даже, было дело, признавались в любви одной и той же девочке…

- А кстати, - Андрей вдруг хмурится и бросает взгляд по сторонам, - почему ты здесь, в общаге?

- А где мне, прикажешь, быть? – удивляюсь я.

- Для олимпийской сборной есть отдельная раздевалка… А-а, ты ж не знаешь… Там за углом, идем покажу…

- Не-не-не, - отмахиваюсь я, - я пока еще только на птичьих правах, ни о какой сборной и речи нет. Так что тут мне самое место. Тем более, - киваю на с интересом наблюдающих за нами парней, - у меня тут поклонники появились…