Водитель тоже вылезает из машины и вопросительно показывает мне пачку сигарет.

- Я – нет, вы – пожалуйста, - киваю я.

- Спасибо…

Он закуривает, и дым от его сигареты уносится в сторону дворца.

- Вы здесь жили? – интересуется он.

- Можно и так сказать… - усмехаюсь я.

Он смотрит на меня и вдруг хмурится, словно силясь что-то вспомнить.

- А я, кажется вас знаю, - наконец сообщает он.

- Неужели? – саркастически ухмыляюсь я.

- Точно! Я узнал вас, – он абсолютно не обижается на мою реакцию. - У моей дочери дома все стены обвешаны вашими фотографиями, а внучка, Анечка, так просто с ума сходит, когда видит вас по телевизору. Хочет тоже научиться как вы кататься на коньках. Вы фигурист…

Усмехаюсь. На этот раз без всякого сарказма.

- Передавайте им привет…

- Буду в Питере – обязательно передам, - кивает он. Еще бы… Они меня съедят от зависти, когда узнают…

- В Питере? – вдруг замираю я.

- Ну да, дочка к мужу переехала… Да и малышка там родилась…

Я сглатываю невольно подступивший к горлу комок.

- Послушайте, - говорю ему, - только не удивляйтесь… Вашу дочь случайно не Лана зовут?

Он удивленно смотрит на меня, открыв рот и забыв о сигарете.

- Верно… Вообще-то она Светлана, но так ей нравится больше, звучит по заграничному… Но откуда вы?..

Таких совпадений не бывает, а если и бывает, то одно на миллион. Но мне все равно. Наверное, я просто очень хочу, чтобы на этот раз это не было ошибкой.

Обхожу машину и подхожу к нему.

- Доставайте ваш телефон, - говорю, - пожалуйста…

- Э-э-э…

- Сделаем для них селфи, - нетерпеливо объясняю я.

Он достает огромную китайскую лопатину.

Фотографируемся вдвоем на фоне «Зеркального». Потом я забираю у него телефон и включаю запись видео.

- Анечка, привет, - машу я в камеру, - помнишь меня? Приглашаю тебя в Москву, к нам в «Зеркальный». Приезжай. Покажи это видео кому угодно из нашего персонала, и скажи, что тебе нужно передать сообщение Нинель Вахтанговне. Запомнила? За это тебе разрешат покататься на нашем льду вместе со всеми девочками-чемпионками и набрать автографов. Мое сообщение ты не поймешь, просто покажи его высокой красивой тете с белыми волосами…

Делаю паузу, глубокий вдох-выдох и снова смотрю в камеру.

- Иквархар, деда… Одиши. Мадлоба квелас (Я люблю тебя, мама. Прости. Спасибо за все. (груз.), - произношу я отчетливо и посылаю воздушный поцелуй…

Отдаю телефон слегка обалдевшему водителю и берусь за ручку двери.

- Отправьте мое видео внучке. Это как универсальный пароль. С ним ее пустят на лед к олимпийской сборной.

- Спасибо…

- Не за что…

Он торопливо докуривает. Забирается на свое место и, пристегнувшись, что-то ищет в своем телефоне.

- Поехали в Шереметьево, – подсказываю я ему.

- Да-да… Извините… Вот, - он протягивает мне светящийся экран. – Анечка говорила, что это вы ей подарили… Но мы не верили, смеялись… Думали, сочиняет… Дома на стенку в рамке повесила…

С экрана дешевого китайского смартфона на меня смотрит нарисованная фигуристочка в позиции арабеск и именем «Анечка» под ней.

Понимаю, что все слова застряли у меня где-то между горлом и диафрагмой. Просто киваю, откидываюсь на сидении и, повернув голову, смотрю в окно.

Машина медленно отчаливает от тротуара.

Уезжая, я оставляю много недосказанного и неопределенного. Наверное, меня за это можно осуждать. Но если вдуматься, а так ли это важно, поставить последнюю точку в каждом написанном тобою предложении? Быть может, если не хватает слов или эмоций, лучше ограничиться многоточием. А уж тем более, когда слова и эмоции просто зашкаливают, грозясь затопить тебя и окружающих.

В последний раз смотрю на возвышающийся на противоположной стороне ледовый дворец, оказавшийся для меня замком из песка.

«Зеркальный» исправно продолжает отражать всех, кого я знал, кого любил, и с кем прожил вместе долгие годы.

Всех.

Кроме меня…

Заминка (завершающая разминка после тренировочного дня)

Тройной тулуп (Эпилог 1)

Как-то летом, в понедельник, я проснулся, принял душ, выпил стакан чаю, съел тарелку гречневой каши, сунул в сумку планшет и коньки, и вышел из дома на улицу. Было жарко и солнечно. Как всегда, во Флориде.

Свое расписание в школе Брайана Осборна я помнил на память. В восемь утра разминка, в девять тридцать – первая тренировка, в час пополудни обед, в три часа хореография, в четыре тридцать - вторая тренировка… И так каждый день, с понедельника по субботу. Два года…

Вскинув вверх руку, я подзываю такси.

Сажусь в машину.

И прошу отвести меня в аэропорт.

Чтобы успеть на рейс в Москву…

Тройной аксель (Эпилог 2)

Выхожу из здания аэровокзала. Тепло. Не Майами, конечно. Но классно. С наслаждением вдыхаю полной грудью запахи ненаглядной родины. Что ж ты, милая, так благоухаешь-то…

Сажусь в такси и называю адрес. Телефон в руке…

Я еще в самолете решил, что первым делом позвоню ей. Будь что будет. Только бы ответила…

«Извините, набранный вами номер не обслуживается. Sorry, the number you dialed is out of order…»

Проклятье. Черт. Что же делать?..

Прокручиваю телефонную книгу. «Не получилось с этой, получится с другой…» Что за бред, кто это сказал? Не помню. Но сейчас – это шанс…

- Алло?

- Танюша?

Молчание. Треск статики. Вздох…

- О, Господи…

- Привет! Прости, что так неожиданно…

Пауза…

- Да уж, Сержик, удивил так удивил.

На заднем плане слышу какую-то возню и детский плач.

- Я все еще могу удивлять, да, - вздыхаю с облегчением. - Как ты живешь? Как дела? Не слышал тебя тысячу лет…

Она перебивает.

- Ты где сейчас?

- Еду. Из Шереметьево…

- А…

- Таня…

- Отлично я живу, Сережка, просто замечательно. Замуж вышла вот, ребенку полгода…

Молчание. Шум ветра за стеклом автомобиля.

- Я за тебя рад, - говорю совершенно искренне. – А как наши?.. Валя, Катя, Аня… Не знаешь?..

- Ланской, ты дурак?

Не нахожусь что ответить. И тут ее прорывает.

- Идиот, какого черта ты мне-то звонишь? Явился - не запылился, два года от тебя ни слуху, ни духу… Ты мало крови нам всем попил, еще захотелось? Или думаешь, что я все еще по тебе страдаю, раз в детстве с тобой пару раз перепихнулась? Так вот ошибаешься…

- Таня…

- Что, Таня?

- Прости…

- Послушай… - она вдруг успокаивается и говорит уже своим обычным, почти ласковым голосом. – А помнишь, я уже как-то говорила, что тебе не в чем передо мной извиняться. Правда, Сереж. У нас же с тобой все было классно. Сиськи-письки-цемки-полизушки. Трахались как кролики… И расстались как друзья… Я вот когда о тебе вспоминаю иногда… Знаешь, что такое минус четыре по Цельсию?

- Э-э-э…

- Не утруждайся. Вообще-то это температура льда, искусственного, на котором мы с тобой выросли… Но еще…

- Таня…

Она, казалось, меня не слышит.

- Еще, Сержик, это температура твоего ледяного сердца… Минус четыре градуса…

Она судорожно сглатывает, и я, вдруг, понимаю, чего ей стоит сдерживаться и говорить со мной. В трубке отчетливо слышится детский лепет.

- Боже мой, Ланской, если бы ты мог хотя бы представить себе…

Я слышу, что она плачет.

- Когда ты исчез… тогда, в мае… просто испарился… Раз – и нет тебя… Я как вспомню… Да что я… Анечка… Господи… Анечка, бедная, так рыдала, мы боялись, что у нее сердце остановится от горя… Я еще подумала тогда, это же надо, так любить…

- Таня!

- Да что!?

- Где она?

Молчание…

- Я же все равно найду, - говорю, - только время потеряю…

- Где-где… Дома с родителями живет, как и раньше. Телефон только сменила.

- Дай номер… Пожалуйста.

- Ланской, да ты совсем ошалел в своей Америке… Езжай к ней, идиот, сейчас вот прямо езжай, в ноги падай, унижайся, проси прощения… И чтоб она тебя, дурака, в говне вывозила также, как ты нас всех…