Выбрасываю из головы неприятные мысли, и всю неделю до первого числа регулярно хожу на тренировки, как в обычные дни. Нинель нет – говорят она улетела в Америку к Фионе – но есть Железняк, Артур и дядя Ваня, с которыми мы, как всегда, прекрасно находим, чем мне заняться.

А еще, соблюдаю режим радиомолчания. Не беру телефонные звонки, не отвечаю никому в «Телеграмм». Общаюсь только с тренерами.

Ни Нинель, ни Аня выйти со мной на связь не пытаются.

Сижу за длинным полированным столом на неудобном кожаном стуле. Жарко. Отопление здесь явно автономное и молотит от души. Чтобы старческие, скрученные артритом и ревматизмом косточки не мерзли, не иначе. Напротив грозно восседают верные бисяевские пажи, Пахомов и Зайцева. Оба, в прошлом, известные и титулованные фигуристы. Ставшие спортивными функционерами и продавшие души золотому дьяволу. Это в их власти решать судьбу таких как я. И делают они это с явным наслаждением…

Рядом со мной, справа, Женя Шиповенко, слева – Нинель. Она приехала позже всех и, коротко поздоровавшись, уселась и уткнулась в свой телефон. Женя напротив, изнывает от желания пообщаться и перебрасывается ничего не значащими фразочками то с нашими боссами, то со мной. Я стараюсь вежливо и кратко отвечать, соблюдая субординацию. Пахомов что-то цедит сквозь зубы. Ну а Зайцева, как всегда, улыбчива и приветлива, обращается к нему «Женечка», ко мне «Сережечка», такая себе, старушка-молодушка. Нинель она как будто не замечает, словно нет ее, и это, я знаю, не спроста. Терпеть она ее не может до зубовного скрежета, за все – за внешность, за успех, за упрямство и непреклонный характер. Мы все помним, сколько палок в колеса вставила нам Ирина Константиновна, не давая «Зеркальному» сначала образоваться, потом состояться, а потом и удержаться на олимпе спортивных школ. Не вышло. Нашлись и у Нинель доброжелатели со связями, сумевшие охладить пыл не в меру разошедшейся бывшей и единственной в мире трехкратной олимпийской чемпионки.

Ждем Бисяева. Я, когда заходил, видел его в коридоре мило беседующим с Фединым и Лешкой Жигудиным. Забавно. Много лет назад, когда Леша со скандалом уходил от Федина к Тихоновой, именно Бисяев орал на него, вот в этом самом кабинете, обещая оставить без карьеры и без денег, если он только посмеет рыпнуться от Профессора, и от определенного ему пожизненного второго места, в кильватере звездного Жени Шиповенко. Но время, так получается, лечит самые глубокие и болезненные раны. Вот же стоят, общаются, смеются… Смог бы я так? Не знаю…

Наконец, глава Федерации появляется в дверях и, небрежно кивнув всем собравшимся, втискивается в свое кресло. В отличие от тощего, напоминающего обтянутый кожей скелет Пахомова, Бисяев выглядит расплывшейся тушей, в которой очень сложно определить бывшего спортсмена. Смерив нас троих брезгливым взглядом, под которым Женя перестает крутиться, а Нинель откладывает свой телефон, Бисяев пододвигает к себе лежащие перед ним документы.

- Предлагаю покончить со всем как можно быстрее, - заранее раздраженно произносит он. – У меня еще сегодня комитет и встреча с министром…

У него отвратительная манера шепелявить и присвистывать, когда он говорит, от чего не всегда удается разобрать все его слова.

- Ланской, значит… - он поднимает на меня взгляд. – Давай, кратко излагай, что ты там затеял.

Кратко излагаю. Не зря же я готовился к этому разговору почти неделю.

Благодарю за возможность высказаться. Перечисляю свои основные достижения. Расшаркиваюсь в благодарности «Зеркальному» и лично Нинель. Краем глаза вижу, что на мои слова она реагирует невозмутимо. Высказываю пожелание расти и развиваться дальше, но одновременно указываю, что по результатам прошедшей олимпиады, где мне не удалось одолеть поставленные передо мной цели, по моему мнению, я достиг своего максимума в Самбо-80 и считаю, что сотрудничество с таким выдающимся и уважаемым тренером, как Евгений Константинович – легкий кивок в сторону Шиповенко – даст мне возможность раскрыть мой не до конца еще исчерпанный потенциал. В чем, собственно и прошу содействия родной Федерации.

Говорю не спеша, четко расставляя акценты. Укладываюсь в пять минут, еще до того, как большое начальство начинает скучать и позевывать в кулак.

Бисяев, нацепив очки, перебирает бумажки на столе и, похоже, слушает в пол-уха.

- Ваше… мнэ-э-э… желание, Ланской, - скрипит с левого конца стола Пахомов, - это обдуманный шаг, или уступка эмоциям?

Смотрю на него спокойно и доброжелательно.

- У меня было достаточно времени, чтобы все взвесить и оценить, - отвечаю я.

- Александр Георгиевич хочет сказать, - встревает Зайцева, - что нам нужно четко понимать, чего на самом деле ты хочешь, начать работать с Женей… С Евгением Константиновичем… Или просто уйти из «Зеркального»… Ты можешь ответить?

Я задумываюсь. Наверное, дольше чем следует. Уйти из «Зеркального»… Это все равно, что уйти из родного дома. Тяжело и болезненно. Даже если в этом доме тебя уже списали со счетов и смотрят, как на предателя… Непроизвольно бросаю взгляд на Нинель, и вижу, что она смотрит на меня. Как когда-то…

- Шиповенко, ты что скажешь? – Бисяев отрывается, наконец, от бумажек на столе и, мельком полоснув меня пронзительным взглядом, останавливает глаза на Жене.

Тот мнется, что-то мямлит невразумительное о перспективах своей школы и возможностях тренерского состава. Короче, хреновый из него соучастник. По всему видно, как ему не охота во все это ввязываться.

- Женя, - перебивает его на полуслове Бисяев, - ты можешь мне гарантировать, что спортсмен уровня Ланского не деградирует у тебя под началом, не растеряет за полгода все, на что был способен? Как это случилось с Асторной? Как с Камиль-Татищевой?.. Ты потянешь его или нет?

В меня вперивается короткий толстый палец бисяевской руки.

Шиповенко молчит, склонив голову и рассматривая свои ладони, явно демонстрируя, что подобных гарантий он давать не намерен.

- Понятно… - Бисяев кривит губы и поворачивается к Нинель. - Нина, что молчишь?

- А что мне говорить-то? – пожимает плечами она. – Это же не я его выгоняю, - кивок в мою сторону, - это он уйти хочет. Школа без него переживет, и не такое переживали. Ну а сам он… Взрослый уже, может принимать решения. Если не хочет работать у нас – пускай работает там, где, по его мнению, ему будет лучше.

- Да его мнение меня вообще не волнует! - взрывается вдруг Бисяев. – Ох уж мне эти ваши золотые мальчики и девочки… Понапридумывают себе ерунды, возомнят невесть что… Подумаешь, первое место не занял, - это уже мне, - горе-то какое… Серебряная медаль олимпиады. Ты можешь сходу вспомнить, кто еще из наших достигал такого уровня, как ты?

- Он, - говорю раньше, чем думаю, кивая в сторону Шиповенко.

Это правда. Тогда, в две тысячи втором, в Солт-Лейк-Сити, Женя, вопреки усилиям Федина и надеждам Бисяева, стал вторым, уступив золото Леше Жигудину. И лишний раз напомнить об этом главе Федерации было не самой лучшей тактикой.

Бисяев свирепо смотрит на меня, потом снова поворачивает голову к Нинель.

- Нина, ты готова дальше терпеть этого мерзавца?

Нинель по-прежнему спокойна и невозмутима.

- Валентин Николаевич, вы же знаете, что… я терплю всех, кто может и хочет работать.

- Тогда забирай своего красавчика домой, - шипит он, - и лично от меня, задай ему хорошего ремня. Все, поговорили. До свидания…

Он резко отталкивается от стола, поднимаясь, так, что чуть не падает, перевернувшись его кресло. Молниеносным движением, Пахомов подхватывает кресло за подлокотник.

Бисяев уходит, не глядя больше ни на кого из нас. Следом за ним, ужом, из кабинета выскальзывает Шиповенко, забыв даже попрощаться.

Нинель поднимается со своего стула. Такого же неудобного, как и у меня. Запахивает пальто и засовывает в сумку телефон.

Снова пересекаемся взглядами…

- Значит так, - говорит она, что-то прикидывая в уме. – Полдня прогуляли. Жду тебя на вечерней тренировке, после хореографии. Не опаздывай пожалуйста. Да?