— Знаете, что я думаю? — сказал Ричард. — Что, если шутников было несколько? Арамона довёл кого-то из слуг, те начали мстить, а потом подхватил кто-то из унаров, почему нет?
— Может, унаров среди шутников вообще нет, — задумался Паоло. — Ну, кроме того «хрю», когда испортили портрет.
— Логично, — согласился Арно. — но почему ты думаешь, что унары вообще ничего не делали? Например, Валентин или Эстебан.
— Эстебан — любимчик Арамоны, — заметил Альберто. — Зачем ему это?
— Валентина он тоже не трогает, — проговорил Ричард, потирая подбородок. — Так что тот же вопрос.
— Ладно-ладно, сдаюсь! — Арно поднял руки вверх. — Нет среди унаров графа, так нет. Но у меня всё равно есть подозрения.
— У тебя всегда есть подозрения на Ледяного, — хохотнул Норберт.
— Эй!
— Ри-и-и-ича-а-а-а-рд! — Голос раздался одновременно отовсюду и был какой-то странный, почти знакомый. Ещё он походил на шёпот, если бы шёпот вдруг стал громким, как крик. — Ри-и-и-ича-а-а-а-рд… О-о-о-окде-е-е-е-лл… Ты что-о-о, у-у-у-уме-е-ер, что-о-о-о ли-и-и-и…
От такой постановки вопроса Дикон аж оцепенел. Литов пёс, что? Они что там, за несколько минут должны были от холода умереть?
— Нет, — первым пришёл в себя Паоло. И почему-то решил ответить на вопрос неизвестного, — он не умер, а ты где?
— В ка-а-а-ами-и-и-ине, — Ответил голос. — То-о-о-о е-е-есть не со-о-о-овсем, а на-а-а-верху-у-у-у… Ка-а-а-ак вы-ы-ы-ы та-а-а-ам?
— Кто ты есть? — Норберт от волнения сбился на торский акцент. — Мы не знаем.
— Су-у-у-у-у-уза-Му-у-у-уза, — донеслось сверху, — только я Дику ничего не подбрасывал! — голос заговорил почти нормально. — Сейчас я предъявлю Свину доказательства того, что я на свободе, а затем объявлю о своей безвременной кончине. С прискорбием.
— Да Свин всё знает! — крикнул Дикон в ответ, — Может ещё, сам же улики сказал подкинуть!
— Свин Свином, а моя кончина — для общественности! Чтобы все знали, что тот не прав.
— Ты кто?! — крикнул Паоло. — Скажи, интересно же!
— В день святого Фабиана! — хихикнул Суза-Муза. — Холодно там у вас?
— Тебя б сюда! — ответил Альберто.
— Я тут вам ужин собрал. — пошёл на попятную граф. — С арамонова стола. Выпейте там за упокой моей души! Ричард, лови, спускаю. Осторожно только, там бутылка. Учти, это тебе за причинённые неприятности. А уж ты дели хоть с самим Леворуким.
Дик шагнул в каменную пасть камина.
— Из Леворуких у нас тут только ты, а ты пить не собираешься!
— Увы, — согласился Суза-Муза. Из трубы выпал объёмистый мешок. — Придётся тогда пить друг с другом. Порядок?
— Поймал, — нежданный ужин был тяжелее, чем казался. — Спасибо!
— Всё, жертвы капитанского произвола, я удаляюсь. Полночь на носу, а у меня дел невпроворот. Счастливо оставаться…
— Удачно умереть! — крикнул Дикон в камин, но никто не ответил.
— Вот, господа подлецы, мерзавцы и воры, — Дик вышел из камина вместе с мешком. — Нам добыли ужин.
— Который недавно был Арамоновым, — засмеялся Альберто.
— Ловко, — одобрил графа Арно. — Думаю, мы единственные, кто сегодня поужинает. Остальные, надо полагать, легли натощак.
— Ошень удачно вышло, — радостно подтвердил Йоганн, — Я есть совсем голодный.
— Пожрать — дело хорошое, — согласился Арно, а после засмеялся. — Ну и в лужу Арамона сел! Шестеро благородных потомков ввергнуты в узилище по ложному обвинению, а преступник разгуливает на свободе! Жаль, если граф помрёт.
— Жаль, — согласился Альберто, — но и впрямь пора заканчивать. Теперь, если Суза не уймётся, Свин его за руку схватит.
— Согласен, — сказал Дик, вытаскивая из мешка всё его великолепие. — Будь я на месте Свина — проверил бы тех, кто ночью дежурит по коридорам. И задвижки комнат унаров.
— Но ты не Свин, — заметил Паоло. — Так что нечего рассуждать. Что теперь, менторов и слуг подозревать?
— А если и подозревать?
— Давайте будем ужинать, — предложил Норберт. — Дикон, натуру свою надо унять. Толку от лишних подозрений?
— Ладно, — Дикон цокнул пузатой бутылкой о каменный пол. — Жратва так жратва. Но думать об этом я не перестану.
— Та хоть удумайся, — Йоганн хлопнул его по плечу. — А сейчас, Рихард, ты имеешь открывать это вино, а мы имеем нарезать хлеб, окорок и сыр.
— Это не так, — вмешался Норберт, — вино надо открывать после, чтоб не выдохлось.
— Только если оно молодое, — уточнил Паоло. — Красное вино хорошей выдержки открывают заранее, оно от этого только выигрывает. Надо выждать полчаса, а лучше перелить в особый кувшин.
— Сразу видно кэналлийца, — хохотнул Арно. — Однако кувшина у нас нет, да и полчаса мы вряд ли выдержим. Дик, вперёд!
Дикон улыбнулся и потянулся к бутылке, однако подготовку к пиршеству прервал колокольный звон. Глухой, дребезжащий, он будто бы звенел где-то в ушах. Дик подумал, что он бредит. Но тогда бредить должны и его товарищи, потому что он заметил, что Паоло ущипнул себя, Йоганн сложил указательные и безымянные пальцы, отвращая зло. Дик сложил большой и указательный пальцы правой руки кольцом и приложил ко лбу, однако глаза не закрыл.
Свечка погасла. Старую галерею заполнило ровное металлическое гудение, а потом в дальнем конце показался зеленоватый огонёк, нет — огоньки! Призраки. От этой мысли Дика прошибло холодным потом.
Унары дружно отступили назад, прижавшись к ледяной штукатурке. Дик жалел, что в ней нельзя раствориться. Он бы зашептал заговор Четверых, но он боялся издать хоть звук. Он боялся, что призраки могут заметить их. Губы словно примёрзли друг к другу. Темнота и холод опустились на галерею подобием вуали, и лишь звон продолжал разноситься, продолжал заполнять галерею.
Процессия медленно выплыла из-за каминного выступа. Ужас сворачивался где-то в животе, ледяным комком ворочался внутри. Дик впал в некое подобие оцепенения. Он зажал себе рот рукой, завороженно следя за монахами, вплетая свой взгляд в бесконечный путь монахов. Мёртвые шли, не замечая живых. Монахов сменили другие люди. Те шли всегда по двое. Брат с братом, отец с сыном, дед с внуком, фабианское платье смешалось со сталью доспехов, с нищенскими лохмотьями, с королевскими одеяниями. Мёртвые шли вперёд, не зная упокоения, одинаково держа мёртвые свечки и одинаково смотря вперёд мёртвыми глазами.
Дикону казалось, что он где-то не здесь. Между сном и явью, между востоком и западом, он смотрит на то, как Мёртвые идут по Старой галерее с юга на север.
Последнего шедшего Дикон узнал. То был его отец. Эгмонт Окделл шёл последним, неся мёртвую свечку и смотря вперёд мёртвыми глазами, он бесшумно проплыл мимо. На несколько секунд ему захотелось последовать за ним, захотелось узнать, куда они идут. Он бы пошёл, наверное. Он бы пошёл, но чья-то рука схватила за плечо, дёрнула назад. Только сейчас он понял, что вышел за безопасный каминный выступ. Он шёл, привлечённый мороком призраков, и так бы и ушёл за ними, если бы не его спаситель.
Сил не осталось.
— Жить надоело? — участливо спросил Паоло. Тот, кто спас его.
— Они идут, — собственный голос Дик не узнал. — Между востоком и западом. Идут с юга на север. И увлекают за собой тех, кто первым увидел последнего из них…
— Так, Дикон, — перебил Паоло. Ричард позволил увлечь себя к камину. — Не надо вот этого. Никто никого не завлёк… Знаешь что? Давай наконец выпьем!
Возле камина Норберт уже успел зажечь погасшую свечу.
— Зажги ещё, — Арно зябко поёжился. — Дик, открывай своё пойло.
— Надо зажигать четыре, — сказал Йоганн, — всегда четыре, чтобы не было зла.
— Да, — кивнул Альберто, — четыре, какую бы глупость ни твердили серые и чёрные{?}[эсператисты и олларианцы]. И поставь квадратом. Галерея с севера на юг идёт? Так ведь?
— Именно, — подтвердил Арно. — Тогда Молния как раз у камина будет. Ричард, ты скоро?
— Давай лучше я, — Паоло взял бутылку с пола. — Дик сейчас немного не в себе. Закатные Твари!
— Что там?
