Может ли она позволить взять на себя ответственность за сердце, что так доверчиво и открыто протягивают ей? Протягивают, хотя оба прекрасно знают, как это легко – разбить его.

Измученная, обессиленная, Эмма уснула лишь когда мгла за окном посветлела, предвещая скорый рассвет.

Ей снилась Нетландия. И Киллиан так близко, он смотрит в ее глаза, нежно улыбаясь, и Эмма тянется к нему, надеясь в его объятиях найти покой и утешение. Но в этот момент его лицо искажается от боли, он кричит, громко, отчаянно, и Эмма видит знакомый черный силуэт с пылающими глазами, что вцепился своими призрачными руками в тень Киллиана. Эмма изо всех сил хватается за него, но не может удержать, пытается призвать свою магию, но чувствует лишь пустоту внутри. Она видит Нила, умоляет его помочь, но тот лишь качает головой. «Не будь такой глупой, Эмс, – говорит он. – Это всего лишь пират». Киллиан снова кричит, и Эмма чувствует, как его ладонь выскальзывает из ее рук. Она слишком слаба, слишком беспомощна, она вновь не в силах уберечь, спасти того, кто ей дорог; и Киллиан падает к ее ногам, бледный, бездыханный. Эмма опускается на колени рядом с ним, пытаясь привести его в чувство, но он холоден и неподвижен. «Это для твоего же блага», – слышит она голоса родителей и чувствует, как их руки тянут ее прочь. Эмма сопротивляется, но силы неравны, а тело Киллиана, потеряв ее поддержку, начинает растворяться в клубах тумана. Рванувшись изо всех сил, она вновь падает на землю, но Киллиана там больше нет, и ее пальцы лишь зачерпывают пустоту. Эмма захлебывается слезами, горло будто стискивает невидимая рука, она пытается закричать, но не может издать ни звука, не может дышать…

Эмма открыла глаза и заморгала, не видя ничего из-за слез. Сердце колотилось так, точно стремилось пробить грудную клетку, и она изо всех сил пыталась сдержать рыдания, сотрясающие ее тело. Сила отчаяния и ощущение собственной беспомощности причиняли почти физическую боль, от которой внутри словно что-то сломалось. Она буквально чувствовала все эти острые, все сильнее ранящие с каждым вдохом осколки.

– Это сон, всего лишь сон, – прошептала Эмма хрипло, надеясь звучанием собственного голоса привести себя в чувство. Получалось плохо. Перед глазами все еще стояло видение безжизненного Киллиана, лежащего на земле у ее ног, и это вызывало сухие спазмы в пустом желудке. Разумом Эмма понимала, что кошмар был порожден усталостью, и всего лишь отразил события последних дней, но сердце ныло, вызывая непреодолимое желание увидеть Киллиана, убедиться, что с ним все в порядке.

За окном было уже светло, на стекле виднелись капли дождя. Взглянув на часы, Эмма поняла, что проспала всего несколько часов, только вот снова уснуть сейчас было слишком страшно. Она слышала тихие шаги на первом этаже лофта, и, почувствовав запах горячего шоколада, поняла, что Мэри Маргарет тоже уже не спит.

Глубоко вздохнув несколько раз и убедившись, что истерика отступила, она потерла глаза, избавляясь от последних следов недавних слез. Совершенно разбитая, с неослабевающей тревогой, словно затянувшей тугой узел в ее груди, Эмма спустилась на кухню. Мэри Маргарет, раздражающе бодрая и свежая, несмотря на довольно ранний час, приветливо улыбнулась, пожелав доброго утра, но тут же нахмурилась, разглядев выражение лица дочери.

– Все хорошо? – спросила она, и ее голос мягкий и заботливый, как и прикосновение к плечу Эммы. Это было так похоже на ту Мэри Маргарет, которую Эмма знала и любила, что внутри вновь что-то защемило. Быть может, это тоска по тем временам, когда они были близки, когда они могли поговорить обо всем как равные, а не как мать с дочерью.

– Плохой сон, – тихо ответила Эмма.

Во взгляде Мэри Маргарет понимание, участие. Она ласково провела рукой по волосам Эммы, приглаживая спутанные пряди.

– Присядь, а я налью тебе горячий шоколад. Будешь?

Только сейчас Эмма поняла, как замерзли ее босые ступни, и какими холодными кажутся собственные ладони. Согласно кивнув, она села за стол, поджав ноги, и поднесла к губам сжатые в кулаки ледяные пальцы, согревая их своим дыханием. Желание поделиться царапало изнутри, и Эмма стала мучительно подбирать слова, не зная, с чего начать.

Ей так о многом хотелось рассказать…

Очень скоро перед ней оказалась большая кружка шоколада с простеньким рисунком-улыбкой из корицы сверху. Эмма слабо улыбнулась, протянула руки, сжимая горячие бока кружки в ладонях. Сделала глоток.

Вкусно…

Мэри Маргарет застенчиво улыбнулась в ответ, садясь на соседний стул. Вздохнула, будто собираясь с духом перед прыжком в холодную воду.

– Эмма, я… Я хотела извиниться перед тобой.

Эмма удивленно вскинула брови, но Мэри Маргарет взволнованно махнула рукой, прося дать ей договорить, и Эмма была благодарна тому, что не ей пришлось начать разговор.

– Я понимаю, что у нас все идет не так гладко, как хотелось бы. Иногда это сложно, – вспомнить, что время, которое мы провели в забвении, для тебя шло иначе, и тех лет, которые ты провела в одиночестве, для нас просто не существуют. Мы точно вчера потеряли свое дитя, а сегодня ты нашла нас, такая взрослая, красивая, сильная…

Эмма со смущением поняла, что в глазах Мэри Маргарет блестят слезы, и почувствовала комок в горле. Слова матери тронули ее, задев в глубине души тонкую, дрожащую струну.

– Ты спасла нас. Всех нас. Прости, если мы с твоим отцом порой слишком сильно давим на тебя. Мы стараемся, мы правда стараемся исправиться. Может быть, нам удастся сначала снова стать друзьями, а уж после мы попробуем стать ближе? Что скажешь?

– Думаю, это хорошая идея, – кивнула Эмма. Ей было сложно говорить о своих чувствах, и, выражая признательность, она порывисто коснулась руки Мэри Маргарет, надеясь, что та поймет. Слабая улыбка тронула губы женщины.

– Мы вчера допоздна разговаривали с твоим отцом…

Пряча неловкость, Эмма неопределенно пожала плечами и поспешно сделала глоток быстро остывающего шоколада.

– … Я знаю, ты боишься того, что любовь причинит тебе боль, ты так много пережила, и это естественно – любой ценой избегать новой боли. Ты можешь и дальше закрывать свое сердце ото всех, и это будет твоим выбором. Но, пожалуйста, подумай о том, что избегая боли, ты избегаешь жизни. Настоящей жизни.

Тонкие длинные пальцы женщины крутили обручальное кольцо, выдавая волнение.

– Может, он не идеален, и в его прошлом много ошибок, но он любит тебя, Эмма. Так дай и себе шанс полюбить снова, не опасаясь возможной боли.

Эмма коротко прикусила губу, чувствуя, как пощипывает уголки глаз от подступающих слез.

Они все-таки поняли…

– Я знаю, что он надеется и… Да, наверное, ты права. Я попытаюсь…

Мэри Маргарет просияла восторженной улыбкой.

– Я верю в тебя, родная. Он – отец Генри и твоя первая любовь. Он заслуживает второго шанса.

Осознание наступало медленно, точно каждое отдельное слово неторопливо вырезали в ее душе. Словно во сне, Эмма поднесла кружку ко рту, сделала глоток, но сладость шоколада стала ей отвратительна. Стискивая кружку в руках до побелевших костяшек, усилием воли Эмма заставила себя допить остаток. Прежде она никогда не понимала выражение, что слова могут ударить. Но то, что сказала сейчас Мэри Маргарет, было подобно удару. Тонкая нить взаимопонимания, протянувшаяся было между ними, лопнула, больно хлестнув Эмму.

А Мэри Маргарет точно и не заметила этого, и все говорила, говорила, говорила…

Глядя в счастливое, лучащееся энтузиазмом лицо матери, слушая ее щебет, Эмме с трудом удалось сдержаться, чтобы не закричать от отчаяния. Как подруга, Мэри Маргарет понимала ее гораздо лучше, но Мэри Маргарет исчезла, сгинув вместе с проклятьем, и ее место заняла Белоснежка. Та, что играя в дочки-матери, допускала ошибку многих родителей, – она не слышала и не слушала ее. Она мечтала об идеальной дочери, о безупречной маленькой принцессе, добродетельной и всепрощающей, которой Эмма не могла стать.

От этого было больно.