Для наглядности:
Кафе в Вокеше, где мы были единственными не белыми за завтраком в тот уикенд, когда Трамп вступил в предвыборную гонку с печально известным замечанием, что все мексиканские иммигранты – насильники и убийцы.
– Не понимаю, чего вы так всполошились. Он шоумен, он привлекает внимание. На самом деле он так не думает.
– Тогда не надо было этого говорить.
– Ты не политик.
– И он тоже.
– А это мы еще посмотрим.
– Ты же не хочешь сказать, что по-твоему это удачное выступление?
На что отец не ответил, только показал на уборщиков в футболках мексиканской футбольной команды:
– Так или иначе, этим людям надо научиться говорить по-английски.
И еще:
Яркое, нарастающее ликование во время первых дебатов, когда Трамп осыпал других кандидатов оскорблениями.
– Посмотри на них! Восковые куклы, все до одного. Пустые костюмы и пустые слова, так им и надо. Он просто говорит то, что все остальные и без того думают.
И еще:
Предложение Трампа по базе данных мусульман, в которой, как ни странно, отец думал, что ему не придется регистрироваться.
– Я не молюсь, не пощусь, я в основе своей не мусульманин, и ты тоже. Он говорит не о нас. И в любом случае, я был его врачом, так что нам волноваться совершенно не о чем.
И еще:
Те мыслительные судороги, которых ему стоило придание смысла Трамповой бессмыслице – я даже стал подумывать, не начал ли он впадать в маразм.
– Все, что он говорит о СМИ, чистая правда. Там же сплошные подтасовки. Подтасовки ради денег. Ты подумай: они же не сообщают новости. Они их продают. И как ты думаешь, что они продают? Что Дональд победить не может. Что он не победит. Но чем больше голосов он получает, тем больше это становится неправдой. И каждый знает, что это ложь. Он на подъеме. А они стараются его опустить. Он – боец. А знаешь, что делает боец? Он дерется! И вот за что мы его любим! (гм?)
И еще:
Извержение дремучих взглядов, которых я бы никогда у него не заподозрил. Белые ленивы, и единственное, что их волнует, – это уикенды и летние отпуска. Черные не любят оплачивать медицинские счета, потому что у них до сих пор рабская ментальность, а система для них – хозяин, против которого надо бунтовать; у женщин глубже понимание жизни, потому что они должны рожать и созданы для страдания, и еще поэтому им плевать, что Трамп говорит про них мерзости – они этого, в конечном счете, ждут. Мусульмане – отсталые, потому что Коран – чушь, а Пророк – дебил, евреи – невротики, потому что их отцы не знали, как заткнуть рот своим женам, и матери сводили детей с ума. Это только то, что я вспоминаю навскидку, не думая.
Кажется, что прежде мыслящий (по крайней мере убедительно часто демонстрирующий очевидные примеры мысли в течение многих лет) человек превратился в имбецила, и эта неразбериха взглядов была сродни ментальному метеоризму – волна за волной омерзительных запахов. Продолжая метафору: в этом была логика дизентерии, инфекции его политического сознания, вызывающей бурное и отвратительное испражнение. И далее: ребенок гадит на пол, тычет пальцами в фекалии, восторгаясь запахом, и вызывает отвращение у всех окружающих. Пуэрильные удовольствия – вот что вновь узнавал отец – и мы все, а Трамп был нашим наставником. Не могу себе представить, чтобы мой отец, человек, которого я знаю и люблю, которым все еще во многих смыслах восхищаюсь, не могу себе представить, чтобы он не ощущал: чего-то здесь не то. Но каким-то образом он ухитрялся смотреть на все сквозь пальцы, ища какие-то убедительные оправдания ширящейся деградации. Как все прочие, отец стал задумываться, что это огрубление жизни всей страны может и не быть освобождением, необходимой едкой прочисткой, зарей новой эры политического правдоговорения. И даже в непостижимый октябрь 2016-го, когда обнародованы были и аудио с хватанием за неприличные места, и письмо Коми конгрессу, в те недели, что зацементировали наше состояние мирового посмешища, и даже к концу октября, когда, казалось, вера отца в этого человека покачнулась, подточенная наконец непрестанной неумеренностью Трампа, его беспомощностью, явной недобросовестностью, мерзкими комментариями о женщинах и их гениталиях, и даже уже в последнюю неделю перед выборами, он все равно говорил мне по телефону, что Трамп со всеми своими недостатками все равно наверняка лучший выбор. Этого я не выдержал.
– Пап, я не понимаю. В смысле – что ты хочешь найти в этом человеке? Он лжец, он узколобый, он некомпетентный…
– На самом деле он не узколобый.
– Значит, он сумел всех ввести в заблуждение. Я не понимаю, что ты в нем находишь.
– Я тебе уже говорил. Он – шаровой таран.
– Ты увидел на Фейсбуке[6] письмо, которое мальчик написал учителю. Я его тоже читал.
– Очень по делу, ты не находишь?
– Пап! Ты же не сын шахтера из Западной Вирджинии или из какой еще задницы этот пацан…
– Бета, выбирай выражения. И успокойся.
– Я успокоюсь, когда пойму, почему тебя совершенно не беспокоит тот факт, что этот тип, стань он президентом, испортит нам жизнь, почему тебе все равно….
– Это не на самом деле, это все показуха.
– Откуда ты знаешь?
– Ты знаешь, откуда я знаю. Я с ним знаком.
– Ты с ним уже двадцать лет не говорил!
– Восемнадцать. И успокойся, пожалуйста.
– Ты счет ведешь?
– Он добивается внимания, только и всего. Говорят, что он хочет основать новый телеканал.
– Ты вот мне одно скажи, пап. Вот одну вещь. Только одну. Тебе не важно, что твои дети могут подпасть под…
– Все у тебя будет хорошо…
– Твоя сестра в Атланте, тетки, двоюродные наши…
– Спокойнее.
– Нет, пап, я хочу знать, что ты думаешь. Я знаю, ты считаешь, что тебе регистрироваться не придется…
– Не будет никакой регистрации, сам увидишь.
– А запрет на поездки, о котором он говорит? А? Что ты скажешь, когда Мустафа и Ясмин больше не смогут к нам прилетать?
– Я сказал: спокойнее.
– А потом? Что дальше? Сколько придется ждать, пока тебе скажут, что ты не настоящий гражданин, поскольку родился не здесь?
– Не будет такого…
– Или мне? Потому что я сын человека, которому, как они решат, вообще не надо было давать гражданства?
– Ты знаменит. Никто тебе ничего не сделает.
– Я вовсе не знаменит.
– Ты все время печатаешься в газете.
– Печататься в газете в Милуоки – это не слава. И я не понимаю, какое это имеет отношение к чему бы то ни…
– И кроме того: он не победит.
– Кроме того?
– Ты достаточно умен, чтобы это знать. Он даже не хочет победить. Он хочет достучаться до людей.
– Ты, кажется, говорил, что он пытается учредить телеканал?
– Это одно и то же.
– Значит, он участвует в выборах, которые не хочет выиграть, чтобы основать телеканал и достучаться до людей?
– Именно так.
– И что им сказать?
– Что система сломалась.
Что меня больше всего бесило в этой слякотной самодовольной софистике – это что он во всем этом видел глубокий смысл.
– Па, я не понимаю, что ты говоришь.
– Я говорю, что он не победит. Так что тебе следует успокоиться.
– И откуда ты это знаешь?
– Нэйт Сильвер.
– А если победит?
– Не победит.
– А если? Я хочу знать, ты все равно скажешь, что он лучший вариант?
– Он и правда лучший.
– Чем?
– Налоги ниже.
– Отец, ты меня разыгрываешь.
– Если бы ты зарабатывал больше денег, ты бы понял.
– Я в прошлом году заработал больше тебя.
– Что ж, давно пора.
– Ты говоришь так, будто собираешься за него голосовать.
Он помолчал:
– Нет.
– А звучит так, будто да. И должен сказать, все еще не понимаю, что тебе не нравится в Хиллари.
– Все нравится. Но нам нужна перемена…
– Что она женщина? Но ведь она больше не может забеременеть, так что тут не должно быть для тебя проблемы…