— Две тысячи долларов, — закончила она. — Неплохо, иметь раба, который не знает языка, и поэтому не сможет начать бунт, а также не будет отвлекаться болтовнёй от работы.

Тейю достался Генри Фиксу. Новый хозяин отвёл его к своему помощнику, он видимо не собирался уходить с аукциона. Пьер прижимал Мейкну и Ноузу.

— Ну, прощайся с семьёй, — сказала Анна.

Но Экене не двигался. Он смотрел на Анну.

— Это судьба, — тихо сказал Экене.

Началась продажа женщин. Дочь гаапи продали отдельно отца, им даже не разрешили попрощаться. Больше отец и дочь не видели друг друга никогда. Ноуза, как и её муж, достались Фиксу, она отчаянно рвалась к дочери, но хозяин оттащил её к своему помощнику.

— Твоим родителям повезло, они вместе, — сказала Анна и усмехнулась, — хотя как сказать повезло… Знаю я этого Генри Фикса…

После Ноузы продавали Мейкну. Сердце у Пьера сжалось как никогда, он не мог отпустить девушки, но её силой подняли и поставили на помост.

— Прекрасная девушка! Выйдет из неё хорошая горничная и любовница, — заголосил аукционист.

Покупатели зашептались. Больше Пьер не мог стоять в стороне.

— Десять долларов! — закричал он, не понимая, как глупо звучит его цена.

В зале раздался смех.

— Какой же твой друг щедрый, — смеялась со всеми Анна.

Второй покупатель сразу предложил восьмисот долларов. Пьер отвернулся, его десять долларов были ничтожны по сравнению с чужими кошельками. Мейкну купил всё тот же Фикс.

Только после продажи сестры Экене понял, что он теперь никогда не увидит, ни мать, ни отца, ни Мейкну. Они с Пьером побежали к ним, чтоб хотя бы обнять родных на прощание. Но Фикс посадил его семью в телегу и приказал помощнику ехать. Пьер смог лишь поцеловать Мейкну. Он закричал любимой:

— Я спасу тебя!

Помощник Фикса стегнул лошадей.

— Эх, не получилось, тебе попрощаться, — наигранно вздохнула Анна. — Не волнуйся, я его знаю, он неподалёку живёт, его плантация всего-то в пяти часах езды на карете, от меня. Может быть, когда-нибудь навестишь их пешочком. Всё-таки это судьба, — готова была засмеяться девушка. — Как же прекрасна жизнь!

Пьер подбежал к Экене. Он обнял друга и твёрдо сказал ему:

— Я выкуплю тебя и Мейкну, Ноузу, Тейю. Я обещаю тебя! Я буду работать в поте лица, чтобы заработать деньги и выкупить вас. Я обойду каждый дом, но найду друга Шарля. Я найду способ послать Шарлю письмо, он знал, где мы находимся.

Анна не дала Экене попрощаться с Пьером.

— Нечего было на мели оставаться, когда друзья в беду попали, — сказала она Пьеру. — Захочешь увидеться с другом, не буду мешать. Но продам тебе его только за тысяч десять или двенадцать долларов, у меня к нему очень много есть личного. А свои десять долларов оставь себе. Меня, кстати, зовут Аннетт де Ландро, если забыл.

Анна повела Экене в карету. А Пьер плачевно смотрел на друга и свою невесту и промолвил:

— От судьбы не уйдёшь.

Комментарий к Глава 23. От судьбы не уйдёшь

Несколько слов об имени Уэйт. На английском и французском языке оно пишется “Waite”, что сильно похоже на английское слово “white” (белый), и звучат слова одинаково: “вэйт” и “вайт”. Поэтому работорговцы не понимали, про какого “белого Барре” говорит Экене)

========== Глава 24. Первые дни в Новом Орлеане ==========

Экене, Анна и её дядя Шон ехали в карете. Экене сидел напротив Анны, которая то и дело презрительно и довольно смотрела на неё.

— Расскажи мне про Генри Фикса, — начал беседу Экене.

— Если твои родители и сестра не будут выёживаться, то их жизнь будет вполне сносная, а если они такие как ты, то мои соболезнования тебе, — сказала нехотя Анна.

Экене немного помолчал, а потом спросил Анну:

— Как ты узнать меня?

— Мне показался знакомым твой язык и имя твоего дружка тут же вспомнилось, — спокойно ответила Анна.

— Как ты поживать?

— Нормально, — буркнула она.

— Твои родители не против, что у ты купить раб? — как ни в чём не бывало расспрашивал Экене свою госпожу.

— Они в Париже, — холодно ответила девушка и грустно вздохнула.

— Анна, ты долго гостить у родственников?

Анна отвернулась к окну и ничего не ответила Экене. Спустя некоторое время она заговорила. Её голос стал жёстким и привычно надменным.

— С этого дня я для тебя госпожа Аннетт. Обращаться, соответственно, ты должен ко мне на «вы». Это отныне главные законы для тебя. Хоть один раз мне тыкнешь или скажешь “Анна” — весь день просидишь голодом.

Экене улыбнулся.

— Значит деньги твоего дядя, быть потрачены попусту. Скоро я умереть с голоду.

— Мы ещё посмотрим, — огрызнулась Анна.

— Оставь его в покое, хватит мучить — вмешался в “милую” беседу Шон.

— Нечего было меня когда-то злить. Дядя, он такой мерзавец, с ним общаться надо только кулаком и кнутом, лучшего он не заслуживает, — ответила Анна Шону и переметнулась снова на Экене. — Как ты хоть в рабство умудрился попасть? Понял, что от тебя больше вреда, чем пользы, и продал тебя вместе с семейкой?

Экене вздохнул:

— Капитан Барре мне не хозяин. Я жить в Африка, племя Тинуваку. Меня и мою семья продать соседнее племя. А Уэйт ограбили.

Анна скривила рот и разразилась противным смехом:

— Никогда не думала, что буду сильно благодарна дикарям. Если ты вдруг станешь свободным и вернёшься домой, то передай им огромнейшее спасибо от меня, а дружок твой —

молодец.

Шон Джонс жил в самом Новом Орлеане, а не в сельской местности на плантации, как думал Экене. Дом у него был большой, двухэтажный, повсюду снували негры-рабы. Шона и Анну вышла встретить миссис Эмилия Шон, маленькая ростом, но приятная внешне женщина.

— Кто это? — сказала она мужу, указав на Экене.

— Какой-то её знакомый, которого она не слишком-то жалует. Я не вдавался в их взаимоотношения. Купил и забыл, пусть на нём срывается, пока Алексис не приедет. А не на моих негров.

Анна тем временем вышла из кареты и театрально охнула:

— О Боже! Я в лужу наступила.

Впрочем, она не сильно расстроилась испорченным туфелькам. Это того стоит. Забыв про обувь, Анна приказала Экене идти за ней. Девушка жила в уютной и приятной комнате. Над кроватью висел отцовский рисунок с Изабелль.

— Ты будешь спать на полу в прихожей, — указала она на ковёр возле двери. — Объясняю один и только один раз правила твоей жизни, за невыполнение которых мало не покажется. В моём присутствии даже не сметь сидеть, если только ты не в карете. Не сметь ни с кем разговаривать, если я не прикажу или к тебе обратился мои дядя или тётя, также в моём присутствии не сметь даже дышать громко.

— Не собираюсь, — ответил Экене.

— Придётся, я прикажу убрать все кресла и ковры с пола, чтобы тебе было как можно удобнее. Да, чуть не забыла, — вспохватилась девушка. — У меня туфельки грязные, не мешала бы их почистить и пол вымыть. Я такая грязнуля нехорошая, что даже ноги забыла вытереть, — и она засмеялась.

— Не собираюсь, — повторил Экене и без страха посмотрел на свою госпожу. — Анна, я не буду тебе ничего чистить и мыть.

Анна была весела, словно играла с друзьями в интересную игру. Ей доставляло удовольствие издеваться над Экене. Миленьким голоском она прозвенела:

— Сегодня просидишь голодом за “Анну”, а завтра за “ты”. А если не почистишь мне обувь и не вымоешь полы, то я, пожалуй, навещу Генри Фикса и твою семью.

— Только посмей, Анна — закричал Анне Экене, пришедший в ужас.

— Выбор за тобой, — дружелюбно сказала девушка. — А раз ты снова назвал меня Анной, то завтра получишь десять ударов кнута.

И девушка выпорхнула из комнаты, весело напевая под нос песенку. Потом в комнату зашла служанка и передала Экене швабру и щётку. “Лучшей” госпожи для себя он не мог желать. Отбросив всю гордость и спесивость, Экене пришлось взяться за швабру, а потом за щётку. Допустить, чтобы Анна наказала его семью, как когда его, он не мог себе позволить. Юноша захотел расспросить о Генри Фиксе других слуг в доме, но вспомнил, что он с ними говорит на разных языках. Экене пришлось коротать день в одиночестве, убирая грязь за Анной. “Лучше бы я попал на плантацию”, — думал он.