Весть об убийстве, словно снежный ком, прокатилась по селу, обрастая новыми, в основном выдуманными подробностями.

– Говорят, у детей-то головы все были отрублены, – шептались бабки-соседки Агафья, Степанида и Марфа, – Видно сам дьявол посетил эту избу.

– Вот-вот! А потом, говорят, из трубы печной вылетел! Знать кто-то из них сильно нагрешил! Только кто? Неужели Настасья? – Марфа, поправила платок и задумалась.

– Вот не знаете, а говорите! – возразила ей Степанида. – Это Фёдор, говорят, всех убил, так как разумом лишился совсем. Дохтур сказал – такое бывает – есть разум у человека – вдруг он пропадает – из-за переживания какого или если по голове стукнуть.

– Так кто же его по голове стукал? – удивились соседушки.

– Так может в шахте камень на голову упал? Бывает всякое…

Пересуды ходили по селу. Жители Требии и Балкан только и обсуждали это происшествие, приходя друг к другу в дом. В основном все склонялись к мысли, что убил Фёдор.

Следователь из Верхнеуральского отделения полиции Савелий Петрович Коробков приехал к вечеру. Картина, представшая ему в охраняемом казаками доме, была ужасной. В сенях он нашёл тело мальчишки. Осмотрев его, прошёл дальше. Посередине кухни около большой русской печи лежала Анастасия. Тело её было расположено как-то нелепо, словно упрекая глядевших на неё, что такое злодейство совершилось в доме. Затылок рассечён страшным ударом топора. По самотканому чистому половичку растеклись пятна крови. Но если к трупам взрослых людей следователь Коробков уже привык за долгие годы работы, то картина в горнице даже у него вызвала холодок в сердце. Откинувшись головой под лавку, распростёрлось тело девчушки лет 12-13, она словно закрывала собой маленького грудного ребёнка. Но и это не спасло его.

– Даже малое дитя не пожалел, изувер, – проскрипел сквозь зубы Савелий Петрович. Писарь Акоп, следовавший за ним, осторожно переступал, чтобы не попасть в кровяные пятна.

Вдруг следователь поднял руку, прижав палец к губам. Писарь замер. Они прислушались. Вверху на полатях раздался какой-то шорох. Савелий Петрович взял стоявший в углу табурет и, встав на него, заглянул за полати. Под потолком было темно, пришлось долго приглядываться. Наконец, в углу, около груды одеял он разглядел шевелящийся комок.

– Кто тут? Не бойся, выходи! – тихим голосом проговорил следователь. Комок в углу замер.

– Не бойся, мы свои. Он ушёл. Никто тебе ничего не сделает.

Ответа не было. Немного подождав, Савелий Петрович, спрыгнул с табурета.

– Надо доставать. Там кто-то есть, – сказал он писарю. Худощавый Акоп воспринял это как прямое указание и, ловко забравшись на табурет, подтянулся руками и влез на полати. Приглядевшись, подполз в угол. Там, спрятавшись за одеяла, сидел, обхватив ручонками колени, маленький мальчишка лет трёх. Испуганные глаза его смотрели на писаря.

– Ну что ты! Давай потихоньку слезем отсюда. Что ж тут век сидеть что ли?

Мальчишка испуганно вжался в угол. Акоп протянул руку и, взяв его за локоток, потянул к себе.

– Мы хорошие, мы ничего тебе не сделаем, пойдём.

Осторожно придвинув ребёнка к себе, Акоп сполз к краю полатей, и передал мальчугана следователю. Тот взял его на руки и прижав его лицом к себе, чтобы он не видел лишний раз убитую мать и сестёр с братом, вынес в сени, передав сотнику.

– Спроси, есть кто из родственников, пусть пока у них побудет, – отдал он распоряжение.

Савелий Петрович расположился в доме атамана. Сюда приглашали по очереди всех соседей Кугеневых. Все как один рассказывали, что Фёдор почти каждый день поколачивал Анастасию, но та терпела, ведь работящим мужиком был её муж, да характером больно крут. Но никто из односельчан ничего не мог пояснить конкретно по делу.

– Может, кто посторонний к ним приходил? Не видели никого? – спрашивал Савелий Петрович одного за другим. Но и мужики, и бабы только разводили руками.

– Так ничего не слышал что ли? – сердился следователь, грозно глядя на старика Спиридона, жившего по-соседству.

– Что говорите? – поднимал ладонь к уху старик. Следователь только махнул помощнику рукой, чтобы привели следующего.

– Убить четверых, да ещё топором! Это же сколько шума было! – рассуждал следователь. – Почему никто не слышал?

– Так в этот день собаки как с цепи сорвались! – ответил ему атаман Танаев. – Или лиса в посёлок забежала, или между собой перебрёхивались. Только всю ночь от них сна толком не было.

– Возможно и так… Но ведь увидеть-то кто-то хоть что должен!

– Так все рано спать легли. Умаялись – кто на посевной, кто на приисках. Вот в воскресенье иногда допоздна на «Пятачке» могут под гармонь плясать. Опросив ещё несколько человек, Савелий Петрович решил передохнуть. Хозяйка побежала ставить самовар, стала накрывать на стол. Пообедав и передохнув, следователь продолжил допрос местных жителей, которые бросив все работы, толпились у дома атамана. Их по очереди вызывал писарь Акоп, помогавший следователю.

Но толку от показаний не было. Все твердили одно: Фёдор Анастасию бил, но чтоб убить, такое невозможно. Пробеседовав с казаками и рабочими прииска допоздна, Савелий Петрович, остался ночевать в доме атамана.

Хоронили Анастасию и её детей всем селом. В местной церкви отпевали безвинно погибших. Батюшка Фрол долго читал молитву, плакали и причитали женщины, хмурились казаки. Такого в деревне отродясь не было. Убийство! Да ещё какое! Мать и трое детей! Шедшая вместе со всеми к кладбищу Дуняшка плакала. Ведь она только на днях играла с этими детьми, забегала к Кугеневым, тётя Настя всегда угощала её чаем с баурсаками.

Четыре гроба, один большой и три – поменьше – погрузили на телеги и повезли на расположенное у села кладбище.

– Бу донжеде без кунак кына, (Не жизнь у нас в гостях, а мы – у жизни – прим авт.), – шептались идущие за гробами женщины.

– Эйе, жозмыштан узмыш жук, (От судьбы не уйдёшь –прим авт.), -подтвердили соседки.

– Жене кеше де улеп ките (И молодые умирают – прим. авт), – вздохнула шедшая рядом бабушка.

Четыре свежих сосновых креста появилось на требиятском погосте. Маленького Гришутку, который один из всей семьи остался жив, пока взяла к себе сестра Анастасии, Меланья.

Юлукская ярмарка уже раскинулась по башкирской степи. Сотни кибиток с товаром, торговые ряды, палатки. Мухаметсадык Рамеев шёл вдоль торговой улицы, рассматривая товары. Он тоже привёз сюда немало – чай, шелка из Китая. Туда он ходил с караваном, увёз русскую пеньку, соль, пушнину, обратно привёз тончайший китайский шёлк и ароматный чай, которые намеревался продать на этой знаменитой ярмарке.

Часть товара уже разместил в торговой палатке, поставив мальчишку-продавца, часть сдал по хорошей цене перекупщикам. И теперь решил перекусить в чайхане. Увидев вывеску, зашёл внутрь. В помещении чайханы неспешно пили чай заезжие купцы. Почтительно поздоровавшись с ними, Мухаметсадык сел за большой деревянный стол. Тут же подбежал чайханщик.

– Чаю и лепёшек! – распорядился молодой купец.

Мухаметсадыку было всего 22 года, но он уже успел совершить несколько караванных дорог. Сначала ходил вместе с отцом, а уже три раза самостоятельно совершал эти рискованные торговые путешествия. Купцы за столом разговаривали о торговле – кто что привёз на ярмарку, какие товары пользуются спросом в разных странах. Конечно, всех секретов никто не выдавал, но некоторыми подробностями делились, ведь сегодня посоветуешь ты, завтра тебе дадут дельный совет.

Мухаметсадык в разговор по молодости лет не встревал, негоже было перебивать старших. Он медленно пил чай с душистыми горячими лепёшками, испечёнными местными узбеками на тандыре. Вдруг один из купцов обернулся и спросил:

– А ты, дорогой гость, с чем приехал? Чей будешь? Из каких стран прибыл?

Мухаметсадык уважительно приложил руку к груди, кивнув ещё раз в знак приветствия.