После завтрака осмотр продолжался до вечера. Уже при огнях вернулись в поезд. Перед обедом Шварц был приглашен в кабинет государя. Подойдя к генералу, государь взял его обе руки и сказал: «Я еще раз хотел поблагодарить вас за доблестную одухотворенную оборону. Вот возьмите это на память». И, взяв со стола футляр с георгиевским крестом на саблю, подал генералу, обнял и дважды поцеловал.

Уже в эмиграции, вспоминая это, генерал со слезами на глазах и дрожью в голосе рассказывал мне про эти незабвенные для него минуты.

В 10 часов вечера государь покинул Ивангород.

При объездах фронта, из бесед с самими участниками боевых операций, государь многое узнавал в ином свете, чем представляла ему Ставка. В армии очень не любили некоторых генералов Ставки, и причины этого делались известны государю. В последнюю поездку особенно много пришлось услышать про ту самую операцию, которой Ставка так гордилась и за которую высшие ее чины получили Георгиевские кресты.

Много пришлось тогда услышать про массовый шпионаж евреев в пользу немцев. Жаловались военные, жаловались обыватели. Приводились бесчисленные примеры. Под Ивангородом простые польские крестьяне безыскусственно рассказывали, как евреи шпионили и рассказывали, какая и где стоит часть и т. д.

Военные были озлоблены. Отдельные случаи обобщались. Вина отдельных изменников переносилась на все еврейское население. Евреев стали выселять из районов военных действий. Стали гнать внутрь России. В Ставку летели донесения и жалобы со всех сторон, и Ставка обрушилась на еврейство рядом строгих репрессивных мер. Душою их был генерал Янушкевич. Многим в тылу эти меры казались жестокими и несправедливыми, на фронте же часто их считали еще недостаточными.

1 ноября в 10 часов утра государь прибыл в Гродно, а полчаса спустя туда прибыла государыня с двумя старшими дочерьми. Была торжественная встреча на вокзале. После завтрака государь осматривал форты. Погода была убийственная. Дул сильный холодный ветер. Государь, как бы не замечая этого, ездил с форта на форт и спокойно выслушивал доклады генерала Кайгородова. И здесь немцы были отбиты с большими потерями.

2 ноября их величества посетили Двинск и осмотрели несколько госпиталей. В одном из них оказался пленный 74 лет. Он был подводчиком. Государь приказал освободить его из плена немедленно. Старик, заливаясь слезами, упал перед государем на колени.

Вечером того же дня вернулись в Царское Село.

На другой день после возвращения я был в Петрограде и наслушался самых невероятных рассказов в связи с войной, которые тем более казались нелепыми, так как мы только что вернулись с фронта, где все горело порывом вперед.

В Охранном отделении я узнал о предстоящем аресте большевиков. Начальником Охранного отделения был Попов. Это был честный и трудолюбивый офицер, но весьма ограниченный. Казак, с хитрецой, любимец генерала Джунковского. Времена Судейкиных и Герасимовых прошли. Такие офицеры, заставлявшие дрожать революционное подполье, были не под силу теперешним возглавителям Министерства внутренних дел. Молодой, несерьезный, но шустрый министр Маклаков передал дело борьбы с революцией всецело в руки своего помощника Джунковского. Последний же, в угоду общественности, боролся больше с Корпусом жандармов, чем с надвигавшейся революцией. И недаром, добившись права докладов государю, он не доложил в свое время только одного: не доложил о том заговоре, который замышлялся против государя и царицы еще в 1915 году.

Работа большевиков в России во время войны началась с совещаний, созванных по приказу Ленина, Розенфельдом, он же Каменев, в Финляндии в Мустомяках. Там, по соседству, жил и Горький. 30 сентября, у Каменева, собрались 14 большевиков, и в том числе члены Государственной думы: Бадаев, Муранов, Петровский и Самойлов. Каменев делал доклад по текущему моменту.

Большевики должны были вести борьбу против войны. Решено было созвать конференцию в начале ноября. Она и собралась в Озерках 3 ноября. На нее съехалось 11 членов большевистских организаций и члены Государственной думы: Петровский, Бадаев, Самойлов, Муранов и Шагов. Главную роль играл Каменев. Обсуждались знаменитые тезисы Ленина с их главным положением: «Лозунгом социал-демократии в настоящее время должна быть всесторонняя, распространяющаяся на войска и на театр военных действий, пропаганда социалистической революции и необходимости направить оружие не против своих братьев – наемных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран». Рекомендовалось организовать на местах и в войсках группы для пропаганды повсюду республики. Обсуждались и другие революционные вопросы.

По данным Московского охранного отделения, 5 ноября жандармерия арестовала конференцию, в том числе и пять членов Государственной думы.

Большевики были взяты с поличным, которого было вполне достаточно для осуждения арестованных по законам военного времени. Однако, к сожалению, этого сделано не было. Высшие военные власти, в угоду общественности, проявили необыкновенную мягкость к делу, высшие же представители Министерства внутренних дел, видимо, не понимали зловредности работы большевиков. О связи же их с немецким Генеральным штабом не знали. Ведь главный осведомитель о большевиках был провален и разоблачен[10] по профессиональному невежеству все того же генерала Джунковского. Судили большевиков лишь в начале 1915 года и присудили к весьма мягким наказаниям.

С фронта приходили то радостные, то нехорошие вести. Не знали, чему верить. 12 ноября распространился слух, что один немецкий корпус попал в мешок, а затем оказалось, что он прорвался и наши потеряли 80 000 пленными. Опять ругали Ренненкампфа.

18 ноября государь выехал в Ставку. Сопровождали все те же лица, только вместо Фредерикса ехал граф Бенкендорф и дежурным флигель-адъютантом взяли графа Д.С. Шереметьева. Граф был один из немногих друзей детства государя. Он был пожалован во флигель-адъютанты еще в 1896 году. На следующий день приехали в Барановичи. Настроение было тревожное. Государь целый день занимался с великим князем и его помощниками. Мы же, в нашем поезде, почерпнули тогда следующие сведения из непосредственных источников. 1 ноября армии Северо-Западного фронта должны были начать дружное наступление, о чем и был отдан приказ Рузского, но за неготовностью 4-й армии наступление замедлилось. Немцы сами перешли в наступление, оттеснили три наших корпуса и сделали прорыв на Лович. У нас началась перегруппировка армий, предполагалось общее наступление 5 ноября, но немцы заставили отступить 2-ю армию Шейдемана, а затем отступила 1-я армия Ренненкампфа, образовался разрыв в несколько десятков верст.

Немцы устремились в прорыв, оттеснили 2-ю армию на юг, к Лодзи, и стали ее окружать. 7-го связь 2-й армии с 5-й и со штабом фронта была прервана. Положение было критическое. В тылу начиналась паника. Положение могло быть поправлено ударом 1-й армии Реннекампфа, но она шла на помощь очень медленно, несмотря на приказания генералу.

К счастью, 8 ноября армия Плеве помешала немецкому обходу у Тушина Рогова, а 9-го подоспевшие наконец части 1-й армии взяли с боя Стрыко и Брезины и заставили немцев разорвать кольцо, окружавшее нашу 2-ю армию у Лодзи. Немцы сами попали в петлю, будучи обойдены. Своевременный подход армии Ренненкампфа мог принести полную им катастрофу, чего в Ставке и ждали. Немцы кидались во все стороны и, наконец, в ночь на 11-е прорвались, отняв у 6-й Сибирской дивизии Березин. Наши перешли в наступление, преследовали противника. Это был большой успех, но не тот, который мог бы быть, если бы Ренненкампф выполнил то, что от него требовали. Его обвиняли открыто, и он был отчислен от командования армией. Государь подписал о том приказ в поезде 18 ноября.