Да, человек — это всегда по умолчанию мужчина. Но визави Петра Ивановича — даже бесформенный рабочий комбинезон этого не скрывал! — был молодой женщиной. Черноволосой, с высокими скулами, не слишком привлекательной — но и отнюдь не дурнушкой. И эти запахи, от которых свербело в носу и в горле — не должна она была их источать. Если только — не занималась прямо перед этим какой-то работой, которая оказалась для неё важнее заботы о собственной чистоте. Работой, из-за которой ей было плевать, что подумает он, Зуев, о мерзкой вони, которую она принесла с собой.

Петр Иванович принялся изо всех сил дергаться внутри того приспособления, куда его поместили, сам толком не зная, чего именно он рассчитывает добиться. Уж точно — освободиться он бы при всем желании не сумел. Железный каркас с ремнями, внутрь которого Петр Иванович попал благодаря родной дочери, являл собой практически стопроцентную копию устройства, в котором обычно удерживали Ганнибала Лектера в памятном отцу и дочери кинофильме.

3

Дамочка, от которой воняло машинным маслом, подошла к стоячей кровати-клетке, к которой пристегнули Зуева, остановилась и приблизила лицо к пленнику. Улыбка, которая при этом на её губах заиграла, Петру Ивановичу крайне не понравилась: была она не чувственной, и даже не алчной, а откровенной хищной. А женщина между тем заговорила с ним — обратилась к нему на чистейшем русском языке. Однако смысл фразы, произнесенной ею, оказался для Зуева столь же темным, как если бы говорила она, к примеру, по-китайски.

— Ну, что, берестовский выкормыш, — всё с той же улыбкой произнесла женщина, — тебе всё ещё нужен источник средств к существованию?

Петр Иванович несколько раз удивленно сморгнул, не решаясь даже уточнить, что именно она имеет в виду?

Но женщина его молчание истолковала по-своему.

— Думаешь, тебе хватило бы на всю жизнь тех поганых денег, которые ты получил за детей? — спросила она. — Да, это была немаленькая сумма. Только эти деньги — больше не твои. А тебе еще предстоит жить какое-то время. Думаю, ты это и сам уже понял.

При последних её словах Петр Иванович испытал такое чувство облегчения, что у него даже слезы на глазах выступили. Однако он слишком долго жил на свете, чтобы доверять каждому услышанному слову. И, хоть страх продолжал колоть иглами его кожу, решил: надо хоть чуть-чуть набить себе цену.

— Послушайте, сударыня, — проговорил он и слегка прокашлялся, — насколько я понимаю, вы хотите что-то мне предложить. Но мы с вами ни о чем пока не договаривались.

Он до чертиков боялся, что эта его фраза приведет женщину в ярость. Однако она вместо этого улыбнулась еще шире. Прямо-таки на акулу стала похожа.

— А собираешься договариваться? — поинтересовалась она почти ласково. — Или, быть может, предпочтешь вернуться туда, где ты куковал еще сегодня утром? Так это мы организуем — в один миг. Только скажи.

— У меня есть деньги, — промямлил Петр Иваеович, уже проклиная себя за то, что ему вздумалось пустится в фанаберии. — Ну, то есть — помимо тех, которые у меня забрали. И если вы объясните мне, в чем дело, мы с вами вполне сможем сотрудничать даже и на безвозмездной основе…

Он умолк на полуслове: в карих глазах женщины внезапно мелькнул какой-то страшный отблеск. Она сделала несколько шагов назад и три раза стукнула кулаком в перегородку, отделявшую салон фургона от водительской кабины.

— Зайди сюда на минутку — не хочу мараться об него! — крикнула она. — Мы найдем другого эмиссара.

«Вот он — конец, — подумал Зуев, и у него даже пальцы на ногах поджались в ботинках — так сильно ему захотелось уменьшиться, стать невидимым. — Я-то считал — меня прикончит трансмутация, а придется умереть из-за какой-то сумасшедшей, которая…»

Однако закончить свою мысль он не успел.

— Довольно, Маша, довольно! — крикнул из кабины какой-то мужчина. — Выводи его оттуда, надо с ним побеседовать — серьезно, без экивоков. Другой такой кандидатуры на роль эмиссара у нас нет. У него — бесценный опыт, не забывай об этом.

И тут, наконец, Зуева осенило — дураком он всё-таки не был! — что чудовищная ирония судьбы столкнула его сейчас со своими, можно сказать, товарищами по профессии: бенефициарами трансмутации. С теми из них, кого СМИ более десятка лет именовали «колберами». Но — после случившегося ему это показалось ничтожнейшей из всех егонеприятностей.

А еще — упоминание о его «бесценном опыте» наполнило сердце Петра Ивановича такой небывалой гордостью, какой прежде он еще не испытывал.

4

Зуев больше не был пленником клетки Ганнибала Лектера. Он сидел, привязанный тонкой веревкой из бионейлона к тяжеленному стальному стулу. И радовался тому, что хоть кляп ему в рот не засунули: он имел возможность говорить, хоть его собеседники почти и не слушал его. Субъекты, пленником которых его угораздило стать, заняты были сейчас тем, что производили свои жуткие приготовления. Уж теперь-то объяснился и железный грохот, и запах машинного масла! Причем находились они все внутри полупустого ангара, как две капли воды походившего на тот, каким бывший директор зоопарка воспользовался в 2081 году. Так что — всю давешнюю гордость Зуева будто корова языком слизнула.

Но Петр Иванович, тем не менее, пытался втолковать незнакомым мужчине и женщине:

— Я понятия не имею, кто вам указал на меня, как на потенциального суперагента. Больше вам скажу: даже никакой военной подготовки у меня нет. Сначала я учился на зооветеренарном факультете университета, а затем…

— Ну, историю свою ты можешь нам не рассказывать, мы её хорошо знаем, — язвительно произнесла черноволосая Маша, которая считала Зуева берестовским выкормышем. — И для нас все твои университетские умения и навыки ровным счетом ничего не значат. Во-первых, они тебе в любом случае больше не понадобятся. А, во-вторых, скоро ты получишь новый комплект умений. Дополнительный, так сказать. Причем не один раз получишь, смею тебя заверить. Справедливо было бы, конечно, устроить тебе двадцать восемь экстракций и реградаций, но такого я тебе всё-таки обещать не могу. Слишком дорого. Слишком обременительно с технической точки зрения. Однако минимум десять раз тебе ожидает новая жизнь.

Петр Иванович понимал, что разговор переходит в совсем не нужное ему русло. Но от страха не мог придумать хоть какие-то путные аргументы, чтобы заставить своих мучителей передумать.

— В любом случае, — произнес он, стараясь говорить как можно более мягко и убедительно, — я с господином Берестовым ничего общего не имею. В «Перерождении» на службе я никогда не состоял, и вообще — с Берестовым даже не знаком. И никак не могу быть его выкормышем.

— Так это, друг мой, еще хуже, — подал голос мужчина, назвавший Зуева самым подходящим эмиссаром. — Значит, ты своих предал.

Зуев и впрямь кое-кого предал: свою дочь и её одноклассников, свою подельницу Дарью Воробьеву. Однако он не сомневался, что ему хотят вменить в вину нечто совершенно иное. И еще: теперь он уже отнюдь не был уверен, что эти двое — колберы.

— Так чего же вы всё-таки хотите от меня? — спросил он, боясь, что еще чуть-чуть — и голос ему откажет. — Покарать меня за содеянное? Получить от меня какие-то услуги? И где сейчас Наташа — моя дочь? Раз уж она организовала всё это, то почему не пришла сюда сама?

На все его вопросы ответил мужчина. А женщина только изобразила на лице свою прежнюю жуткую улыбку.

— Кара за содеянное совсем не исключает возможности получения услуг. — Мужчина шагнул к нему — подошел почти вплотную; но Зуев не сумел его опознать — никогда прежде не видел этого красивого молодого лица. — Так что — и то, и другое. А твоя дочь — хочу тебе успокоить: она здесь не появится. Мы заплатили ей за то, чтобы она подыграла нам в сегодняшней операции. И она справилась блестяще. Но — в дальнейшем нам её помощь вряд ли понадобится.