Отдалённые губернии, как известно, полны суеверий и мистических мест. Здесь, вдали от учёных мужей, обличающих древние людские страхи, могло происходить всё, что угодно, любые волшебные события. Хотя и в городах простой люд бледнел при виде чёрной кошки или бабы с пустыми вёдрами. Бедняги! Они не ведали, что есть явления зело опасные. Опаснее таких неразумных верований. Любопытно, во что веруют люди нынче? Этот Пётр, что пробудил нас, во что верует он? Сейчас я вижу его тонкую шею. Я восседаю в сем диковинном механизме… как он его кличет? Автомобиль, кажись…Это железное чудовище мчит нас в Москву, откуда родом моя несчастная матушка. Волнение не унять. Я не чаял, что в мёртвой плоти может быть столько чувства. Заключённая в ней душа стонет и протестует, но ничего изменить нельзя. Пётр сказывал, что везёт нас с Агатой в свой дом. Но какой такой свой дом может быть у холопа? В том, что он холоп, нет сомнений. Дворянин не смог бы так подло поступить с любезными своими друзьями. Почто он привёл их в усыпальницу? Он ведал, что приятелей его ждёт там смерть! Он совершил выбор в пользу зла. Презренный червь! Я бы свернул твою поганую шею, но Агата права: без тебя мы заплутаем в этом мире и нас быстро обнаружат… Впрочем, я желаю, чтобы нас обнаружили, тогда твёрдая рука охотника освободила бы мою отчаявшуюся душу».
— Подъезжаем, — послышался немного взволнованный голос Власова Петра.
«Подъезжаем? Но что это? Какие диковинные башни. Зело высоки. При свете солнца плохо видны все детали, значит, буду рассматривать их ночью, когда зрение моё мистическим образом обостряется. А ныне же, днём, всё видать аки через толстое стекло. Солнце! Если бы не треклятый кулон на моей шее, оно сожгло бы мою плоть и дух мой освободился бы от жуткого проклятья! Ох… весьма тесно в этом платье, что мы сняли с мертвецов, убиенных Агатой. Полотно, из коего сработана сия одежда, весьма грубо и кажется оно ненастоящее. Садясь в сей жуткий механизм, именуемый автомобилем, Агата вдруг решила вернуться в склеп и снять с несчастных одеяния, чтобы мы с ней не пужали люд своими лохмотьями. Мы с Петром ждали её недолго, но этого времени было бы достаточно, чтобы прикончить мерзавца! Он сие заслужил! Но нет, я не посмел осквернить дорогие мне земли поганой кровью предателя. Хотя весьма хотелось это сотворить. Кабы не он, лежал бы я сейчас в счастливом беспамятстве и тлел в склепе…И Агата никого не убила бы…
Однако, что за дивные всё-таки постройки? Даже при солнечном свете я вижу нелепость некоторых из них. Эти башни… Они загораживают небо, зачем их везде понастроили? Где же терема с резными наличниками? Где избы с красным крыльцом? Как всё изменилось! Неужто сей город и есть Москва?»
— Добро пожаловать в Москву! — торжественно объявил Власов. — Прошу следовать за мной.
— Неужто ты живёшь в башне, аки король заморский? — удивилась Агата.
— А то как же? — гордо отозвался Пётр. — Ипотеку родоки брали, чтобы у меня отдельное жильё было.
Вороновы непонимающе посмотрели на юношу.
— А… вы не в курсе, что такое ипотека, — замялся Пётр. — Ладно, забейте.
— Кого забить? — злобно спросил Вениамин.
Власов, сделав вид, что не услышал вопроса, нажал кнопки на панели домофона. Дверь пискнула и Пётр открыл её, вновь пригласив своих гостей следовать за ним.
— Фу! — поморщилась Агата, — здесь воняет, как на псарне! Куда ты нас привёл, холоп?
— Я привёл вас, графиня, в многоквартирный дом. Здесь некоторые жильцы содержат собак, кошек…
— Ты что, привёл нас жить на псарню, мерзавец! — гневно сверкнул ярко-голубыми глазами Вениамин.
— Какую ещё псарню? — испуганно ответил Власов. — Так живут почти все современные люди.
— Как можно жить с псами в одном доме? — возмутился граф, — со свиньями вы случайно не живёте под одной крышей?
Власов хотел было сказать, что некоторые люди содержать декоративных свинок в качестве домашних питомцев, но, увидев бледное и суровое лицо вампира, передумал сообщать о данном факте. Раздался звук открывающихся дверей лифта, из которого вышла полная пожилая дама, ведущая на поводке мопса. Пёсик, увидев посторонних, заскулил и вжался в хозяйские ноги.
— Что с тобой, Вульф? — удивилась женщина. — Обычно ты облаиваешь всех подряд.
— Идём в лифт, — поторопил гостей Власов. Он взял графиню под руку и аккуратно подтолкнул в кабину лифта. Вениамин вошёл туда последним. Пётр нажал кнопку с цифрой десять, двери закрылись и кабина медленно поползла вверх.
— Что это за диво такое? — поразилась Агата, трогая стенки лифта и ощущая вибрацию от движения.
— Это лифт, — пояснил Пётр, — он доставит нас на десятый этаж, где располагается моя квартира.
Двери открылись, и компания очутилась на лестничной площадке. Власов открыл ключами нужную дверь.
— Прошу, — пригласил он опасных гостей.
Агата и Вениамин вошли в помещение. Первое, что заметил бледнолицый юноша, это белый ящик в прихожей.
— Я чувствую холод, исходящий из сего сундука? — указал он на удививший его предмет, — и оттуда благоухает разными явствами.
— Это холодильник. В нём хранится еда, — сообщил Власов.
— Выходит, это погреб, — догадалась Агата.
— Что-то типа того, — согласился хозяин квартиры.
Они прошли в гостиную.
— Располагайтесь, — указал на диван Пётр, — необходимо продумать наши дальнейшие действия.
Вампиры сели на диван. Агата решила принять вальяжную позу на правах хозяйки положения. Она случайно надавила рукой на телевизионный пульт, и в тот же миг чёрный прямоугольник на стене вспыхнул ярким светом и заговорил. Вампирша вздрогнула от неожиданности и в одно мгновение оказалась на потолке сверхъестественным образом к нему прилипнув руками и ногами. Вениамин остался неподвижен. Его бледное лицо, обрамлённое иссине-чёрными, ниспадающими на плечи волосами, выражало крайнее изумление. Власов расхохотался.
— Это телевизор, — еле выговорил он сквозь смех.
Агата спрыгнула на пол и её свирепое лицо напугало Петра. Она придвинулась к молодому человеку и, схватив его за голо и приподняв над поверхностью пола, прошипела:
— Как смеешь ты, прихвостень, потешаться надо мною?
Графиня швырнула Власова на диван. Тот закашлялся, а потом вскочил и испуганно залепетал охрипшим голосом:
— Простите, графиня! Я не позволю больше себе такой бестактности!
В клетке, стоящей на столе, испуганно закопошились хомячки. Спросонья они были шокированы внезапным шумом.
— О, какие милые зверьки, — притворно ласковым тоном заговорила Агата. — Веня, не хочешь перекусить? Быть может, у этих малюток не такая противная кровь, ежели у собак?
— Я не голоден, — глухо отозвался её брат.
— Врёшь! — сверкнула глазами вампирша, — после того, как ты проспал несколько веков, ты не мог насытиться одним псом. Даже я, отведав крови двух человек, всё ещё голодна.
«Она права… Как же я голоден! Эти зверьки в клетке… Я чувствую биение их испуганных сердец, я слышу, как кровь бежит по их тоненьким венам. Еда! Кровь — это еда! Это жизнь! Хотя нет! Нельзя нарекать жизнью наше бытие. Это не жизнь, а затянувшаяся смерть!
Мы провели в этом отвратном месте, называемым квартирой, ночь. Холоп вещал нам про телевизор, многоэтажные дома, деньги, супермаркеты и какие-то банковские карты. Я почти ничего не понял. Возможно, это потому, что я до сих пор не смирился с пробуждением. Агата же ловит каждое слово Петра. Она всё запоминает и, как я разумею, понимает. Мы опять куда-то направили стопы свои…Холоп поведал, что путь мы держим в торговый центр. Ка я разумел, это что-то вроде торжища. И я оказался прав. Сперва слух мой уязвлён был великим гамом. После поедания зверьков в клети он ещё более обострился, и теперь оглушительная какофония больно била мне по ушам. Так можно потерять рассудок! Что это за безобразные звуки? Пётр назвал это музыкой, да ещё музыкой весьма прославленного певчего. Но разве это музыка? А слова? Это же срамота! О, зачем, зачем я проснулся? Мне режет слух всё это постыдное безумие. Однако я даже не чаял, как ужаснусь внешнему виду людей! Ликами и одеянием женщин! Сперва мне пригрезилось, что мы пришли в публичный дом, дом разврата и всякой мерзости. Столько полуголых девиц может быть только там! Это же срам! Что можно в месте сем купить? Здесь торгуют платьями и прочим одеянием. Но разве допустимо нарекать одеждой куски ткани, едва прикрывающие срамные места? Я не ведал, куда деть глаза от стыда. А что у женщин с лицами? Чем размалёвано чело каждой из них? Они, аки ведьмы, что слетелись на шабаш! А это кто? Жена ли это али муж? Пахнет мужеским телом, но размалёван он, аки и эти, с позволения сказать, дамы. Что за гнусность? Где я? В аду?»
