– Сколько, – спрашиваю братика, – примерно будет стоить мне обед?

Он улыбается.

– Недорого. Главный принцип – один раз зашел и ешь столько, сколько влезет.

В памяти моей возникла зачуханная столовая вуза, где я учился в девяностых. Пища, которая многим портила желудки и вызывала отрыжку во время еды. Дикие очереди по шестьдесят человек. Качающиеся столы, которые надо было удерживать одной рукой, иначе суп выльется из тарелки, в которой что-то плавает вместо мяса.

В бостонской столовой все было красиво. Раздача была спроектирована в виде изогнутой ленты. Аккуратные продавцы-повара. Все улыбаются. Многое из представленного на раздаче мне незнакомо. Но, поддаваясь запахам, желудок быстро отобрал нужное от ненужного. Брат с удивлением смотрел на то, как я быстро ем. Родившись в Ташкенте, он не знал, что такое советская столовка. Он был воспитан вкусным пловом и дынями.

Я взял добавку и так же быстро умял ее.

Быстрее отсюда, иначе мне станет невыносимо плохо от этого изобилия пищи, нежных интерьеров и приветливых людей. Это, конечно, шутка, просто мне было обидно за наши столовки, и я реально позавидовал студентам Бостона.

Продолжая с интересом изучать общественную жизнь Манхэттена, однажды на Юнион-сквер я увидел толпу студентов, исчезающих в магазине с вывеской Barnes & Noble. С интересом зашел вслед за ними. Огромный зал, высокие потолки и везде гламурные книги на самые разные темы, музыкальный отдел, отдел канцелярский. Эскалатор унес меня на второй этаж. Вот здесь я и нашел студенческую толпу. Человек двести занимались изучением книг, которые тут были собраны. В основном научная и обучающая литература. Везде ковровые покрытия, на которых можно сидеть, лежать, и многие студенты валялись на полу, листая книги. Маленькое кафе, где, жуя бутеры, студенты также не теряли время и читали книги. Поднявшись на третий этаж, я попал на презентацию. Симпатичная девушка (писатель) с русыми волосами, в белой футболке с надписью «Я люблю Нью-Йорк» сидела за столом и отвечала на вопросы людей. Временами все присутствующие смеялись, временами принимали критические позы, вставали и уходили, иногда вопрос звучал как похвала автору, иногда как критика. Послушав их минут двадцать ради шлифовки своего английского языка, я двинулся к книгам.

Здесь, на этаже, в основном была собрана историческая, художественная, публицистическая и духовная литература. Вижу книги о Второй мировой войне. Листаю, с интересом рассматривая фотографии, подсознательно жду появления страниц о Советской армии. Книга толстая, тяжелая, как коробка с консервами по ленд-лизу. В ней не нашлось места для героизма наших дедов и бабушек. Зато роль союзников освещалась от первой страницы до последней. Создавалось впечатление, что американцы победили Гитлера в одиночку и им чуть-чуть помогли англичане с французами.

Кстати, в последующем вот из этих моментов и складывалось мое отношение к американцам в целом и, соответственно, к жизни по «здешним правилам». Менталитет мой сопротивлялся, и я ничего не мог с собой поделать. Практически очень часто возникало по жизни это двоякое чувство: с одной стороны, комфорт во всем, с другой – абсолютное неприятие всего русскоговорящего. И те русскоязычные, которых это тяготило, шли на сделку в будущем со своей совестью. Чтобы спрятаться в толпе американцев, они пользовались законным подлогом, навсегда забывая о своей родословной.

При получении гражданства можно менять свою фамилию на более приемлемую для американского уха. И какая-нибудь Бикманкулова Дурадола становилась Долой Бикман. Простите мне эти моменты!

Вернемся к этому замечательному магазину. На втором этаже я «застрял» на долгие годы. Здесь не было политики и истории, а были замечательнейшим образом оформленные обучающие книги для студентов. Бумага, шрифт, иллюстрации – с точки зрения книжного дизайна просто шедевр! Зависнув на архитектурной и строительной тематике, я провел здесь, пожалуй, десять процентов своего времени за долгие годы жизни в Америке. Часть книг приехала со мной в Россию, и я этим очень горжусь, ибо у нас до сих пор не умеют оформлять учебную литературу.

Спускаясь на первый этаж, обязательно посещал музыкальный отдел, где меня также ждало немало открытий. Слушая знакомые песни и шлягеры, надев наушники, как и все в этом зале, впадал в транс и начинал двигать головой и ногами. Со стороны смешно смотреть на танцующих ребят, но здесь это было естественным поведением. Вижу строгого дяденьку на обложке лазерного диска. Бесстрашные глаза, плотная линия рта и выраженная твердость в лице. Беру и ставлю диск на прослушивание. Завороженный его голосом, слушал его минут сорок. С тех пор имя Джонни Кэш, ключевая фигура в музыке кантри, навсегда вошло в мой музыкальный мир. Общий смысл песен всегда был мне понятен, и я очень скоро понял, что Джонни Кэш пел для самой разной публики, не боясь затрагивать в своих песнях такие же темы, которые у нас мог позволить себе только Володя Высоцкий. Мне показалось даже, что они чем-то были похожи друг на друга по духу своей песенной поэзии.

Двигаюсь дальше по жанрам и нахожу индейские песни. Завораживающие голоса, как будто возникающие из истории этого непокоренного народа, ритмом и необычными звуками из природы приводят тебя в восторг. Вот это и есть настоящая Америка!

По-новому открываю для себя блюзы. Имена черных королей из прошлого этого стиля абсолютно мне незнакомы, но поют классно, причем не всегда студийно записанные. Можно услышать голос столетней давности, поющий под гитару с неизменной ритмикой, характерной для этого стиля.

Уже поздно, и я выхожу из магазина, и уже через неделю я обязательно зайду сюда снова за новыми впечатлениями!

Июль 2003 года. Жара. Манхэттен. Очень хочется пить. Рефлексивно покупаю бутылочку пива. Бумажный пакет почти полностью скрывает ее от посторонних глаз. Иду вдоль Почтового отделения (билдинга в классическом стиле, с колоннадой) Джеймса А. Фарли. Людей мало, жара всех загнала в прохладные кафе, магазины и офисы. Признаться, я что-то слышал о том, что здесь не принято распивать пиво на улице, но не придал этому серьезное значение. После двух глотков двое полицейских, одетые в гражданское, выросли из-под земли и встали передо мной, предъявляя мне бляху. Один, итальянец по происхождению, что-то быстро мне говорил. Услышав мои ответы, он поморщился и выписал мне квитанцию, сказав, что меня вызовут в полицейский участок. Другой, афроамериканец, увидев мою растерянность, сказал мне, чтобы я не боялся, мол, ничего страшного, «доунт варри». Ожидание вызова в полицейский участок потрепало мне нервы, так как ждать пришлось два месяца.

И вот я в участке. Таких, как я, оказалось человек шесть. Нас посадили на задние ряды в большом зале, где перед нами сидели какие-то подозрительные и напряженные люди в первых рядах. Перед рядами кресел стоял стол, где сидела женщина в строгом костюме. Тут и начался спектакль по запугиванию. Этот сценарий я только потом догнал, когда вышел на улицу. В зале же было на что посмотреть, и это вызывало не самые приятные чувства.

Сначала рассматривали дела тяжких преступлений. Настоящие картины ужасов виделись мне в лицах людей, которых здесь судили. Не хотелось смотреть им в глаза. Это длилось около часа.

Помню адвоката, защищавшего двухметрового черного гиганта. Нога на ногу, откинувшись на спинку кресла, в белом такседо и с золотым перстнем на пальце и часами в несколько тысяч долларов на запястье сидел он, похожий на актера Кристофера Уокена из фильма «Поединок».

Наконец, взялись за нас, придурков. Мой проступок назывался «Кен опенинг», то есть открытая банка. Зачитав каждому определения проступков, нас увели из зала в отдельную комнату. Там мы прослушали лекцию о том, что можно и что нельзя делать в общественных местах. Нам любезно напомнили, что мы будем на учете в компьютере в течение полугода, и попросили не делать идиотских поступков в это время.