— Ты не понимаешь, Шей. Я никуда не уйду. Ты думаешь, что это маленькое, раздражающее дерьмо заставит меня чувствовать себя так неловко или разозлиться, что я уйду? Мне приходилось жить с песком в заднице и мужчинами, которые почти не принимали душ и большую часть времени ужасно воняли. Твои детские выходки меня не отпугнут. Может быть, если бы ты перестала вести себя как маленький ребенок и научилась справляться со своим дерьмом, мне не нужно было бы быть здесь. Но я здесь!

Он отводит от меня взгляд, и я не знаю, что ответить. Отчасти потому, что мне нечем себя защитить, а отчасти потому, что я не доверяю своему собственному голосу. Я выхожу из гостиной и отступаю в свою спальню, как собака, поджавшая хвост. Я плюхаюсь на кровать и плачу. Единственное, что я делаю в последнее время, — это плачу. Меня тошнит от этого. Я знаю, что мне нужно взять себя в руки, но это легче сказать, чем сделать.

Раздается стук в дверь, и я слышу голос Джейкоба.

— Шей, можно мне войти?

— Нет, — это все, что я отвечаю. Я не хочу, чтобы он видел меня такой. Чтобы увидел, что он сломал меня.

— Ты пройдешь через это. Я обещаю. — Я слышу шаги и знаю, что его там больше нет. Я знаю, он думает, что может помочь, но сомневаюсь в этом.

Я просыпаюсь утром, боясь встать с постели. Я знаю, что Джейкоб все еще здесь и что он будет постоянно давить на меня.

Почему он должен вести себя как мудак? Почему он просто не может позволить мне сделать это в свое время? Я понимаю, что прошло уже четыре месяца, но можете ли вы действительно установить сроки скорби? Можете ли вы сказать кому-то, когда пришло время двигаться дальше?

Я спускаюсь вниз, не желая встречаться с Джейкобом, но нуждаясь в кофеине. Я захожу на кухню и вижу, что он стоит у плиты без рубашки и готовит завтрак. Это сразу же возвращает меня к тому времени, когда Кэм стоял именно на этом месте и делал именно это. Это было всего за несколько дней до его отъезда. Он был таким счастливым и беззаботным. Мое сердце сжимается, и острая боль пронзает грудь. Я бегу в ванную на втором этаже и выплескиваю немногочисленное содержимое своего желудка в унитаз. Я сижу у стены, подтянув колени к груди.

Я вижу, как Джейкоб входит в дверной проем, и он — последний человек, которого я хочу видеть рядом с собой.

— Убирайся!

— Шей, что случилось…, — его лицо выражает беспокойство, но мне все равно.

— Убирайся! — Я истерически кричу на него. Он тихо закрывает дверь, его удаляющиеся шаги почти утешают меня.

Я сижу там не знаю, как долго, пока не перестанет болеть, пока не высохнут слезы. Я еле встаю из-за болезни и из-за недостатка пищи. Когда я захожу на кухню, то вижу на столе тарелку с едой, а рядом с ней записку.

Ушел за продуктами.

Скоро вернусь.

Он ушел? Я бросаюсь к двери, запираю ее и мысленно смеюсь про себя, представляя, как он возвращается домой к запертой двери. На этот раз он не сможет войти. Я прыгаю в душ, чувствуя себя отвратительно после моего предыдущего приступа тревоги. Я всегда страдала от беспокойства, но Кэм его успокоил. Казалось, он держит меня на одном уровне и сдерживает мои атаки. Приступы возобновились с тех пор, как его не стало. Я уже пробовала это лекарство раньше, но оно не дало ничего, кроме превращения меня в зомби.

В душе я пробую техники релаксации, которым меня научили. Представляю, как стресс и заботы смываются прочь, пусть все это спадет, пока ты не станешь самим собой…

Я слышу, как закрывается дверь, и это прерывает мою попытку успокоиться. Я выскакиваю из душа, надеваю штаны для йоги и футболку, а затем бегу вниз. Я вижу, как сам сатана загружает дерьмо в мой холодильник.

— Как, черт возьми, ты сюда попал? — Я скрещиваю руки в защитной позе, это мой чертов дом, и я не хочу, чтобы он был здесь.

Он смотрит на меня и улыбается.

— Я взял твой ключ с собой. Но ты можешь забрать его обратно, я сделал копию. — Он бросает мой ключ на стойку, и я бросаю на него убийственный взгляд. — Очевидно, ты думала, что поймала меня, но, к сожалению, принцесса, я был на шаг впереди. Тем не менее, я все-таки купил мороженое. Разве это не похоже на женское секретное дерьмо? Ты съедаешь баночку мороженого, и тебе становится лучше?

Он, блядь, не просто так это сказал. Неужели он действительно думает, что мороженое может решить все мои проблемы? Что мороженое волшебным образом вернет Кэма, или что оно внезапно заставит меня перестать скучать по нему?

— Что я должна сделать, чтобы заставить тебя уйти? — Я не кричу. Не кричу. Я просто хочу знать, как его вытащить. Я вижу Кэма каждый раз, когда смотрю на него.

— Поправляйся. — Это все, что он говорит, он не смотрит на меня, не прекращает того, что делает.

— В твоих устах это звучит так чертовски просто. Как будто я могу просто щелкнуть пальцами, и все будет в порядке. — Я почти умоляю его открыть мне секрет.

— Нет, не щелкай пальцами. Ты просто должна попытаться. — С этими словами он проходит мимо меня и направляется наверх. Я стою там, пытаясь переварить то, что он мне только что сказал.

Ты просто должна попытаться.

Неужели это действительно так просто? Если я попытаюсь смириться с потерей Кэма, я это сделаю? Что, если я не хочу расставаться с ним? Забыть его и потерять — это одно и то же? Кто, черт возьми, такой Джейкоб Кларк, чтобы говорить мне двигаться дальше? Он тот, кому было наплевать на то, что он узнал меня раньше. Теперь он хочет спасти меня? Чушь. Он не может ворваться сейчас и попытаться стать моим другом. Теперь, когда рядом больше никого нет, я достаточно хороша, чтобы общаться? Пошел он.

Кэм всегда рассказывал мне о том, как он был близок с Джейкобом. Я должна была обратить это дерьмо против него вчера. Был бы Кэм доволен тем, как он обращался со мной? С тем, как он хочет, чтобы я забыла о нем?

Я поднимаюсь наверх, мне нужно его увидеть. Мне нужно, чтобы Джейкоб понял, что я вполне способна справиться со своим дерьмом сама, без его назойливого вмешательства. Я не знаю, верю ли я в это на самом деле, но я чертовски уверена, что заставлю его поверить в это. Дверь в комнату для гостей закрыта, но если он не уважает мою частную жизнь, я чертовски уверена, что не буду уважать его. Я собираюсь открыть дверь, когда слышу песню «Любезно предоставленную красными, белыми и синими (Сердитый американец)» Тоби Кита. Кэм играл эту песню в течение нескольких дней после того, как вернулся домой из командировки. Я прислоняюсь к дверному косяку, просто вслушиваясь в слова. Мои глаза наполняются слезами, когда я понимаю, что Кэм — один из павших солдат, о которых он поет. Его гнев из-за текстов песен только подпитывает мой. Я открываю дверь и вижу Джейкоба, стоящего у комода спиной ко мне. Он меня не заметил, поэтому решаю постоять здесь минутку и понаблюдать за ним. Он что-то листает, но я не вижу, что именно, из-за его крупного телосложения.

Я подхожу вперед, чтобы получше рассмотреть и когда вижу это, мое сердце замирает.

Картинки.

Отряд.

Кэм.

У меня перехватывает дыхание, и Джейкоб оборачивается, на его лице отражается шок от того, что он увидел меня.

Вот когда я вижу их, слезы наполняют его глаза, когда он держит фотографии парней, которых мы все потеряли.

— Что ты здесь делаешь? — Его лицо застывает, когда он понимает, что я застала его в незащищенном и уязвимом состоянии. Я пытаюсь забрать фотографию у него из рук, но он крепко держит ее. Моя рука нежно поглаживает руку, держащую фотографию, и его хватка ослабевает. Я беру ее и рассматриваю поближе. Это все пятеро парней. Они в полной форме, улыбаются перед армейским грузовиком. Все они кажутся такими полными жизни. Когда я замечаю отметку времени на фотографии, у меня перехватывает дыхание. Это был день, когда умер Кэм.