В ходе подготовки офицеры батальона специально вели между собой, а также с советниками, особенно когда поблизости оказывались афганские офицеры и солдаты, которые понимали по-русски, разговоры, смысл которых сводился к тому, что имитируем, мол, всеми силами и средствами выступление на Панджшер, а сами пойдем на Бамиан. Накануне операции на уазике советника, как бы рекогносцируя дорогу на Панджшер, комбат с несколькими офицерами проехал от Джабаль-ус-Сараджа чуть не до Рухи (населенный пункт в Панджшере, где находился передовой батальон пехотного полка афганцев). То, что уазик с советником, командиром батальона и двумя афганскими офицерами поехал в Руху, естественно, не могло остаться незамеченным. Доехав до Рухи, они сразу развернулись и поехали обратно. Скорее всего, это еще более укрепило мнение афганской агентуры Ахмад Шаха, что Панджшер – имитация предстоящей операции и «шурави» пойдут на Бамиан. Комбат доложил свои соображения в штаб армии, попросил средства и подразделения усиления, экипировки. Но на просьбу включить в средства экипировки бронежилеты услышал что-то вроде: «Хабаров, не стыдно будет на тельняшки своих орлов бронежилеты надевать?» После этих слов комбат отчетливо осознал, что выполнение боевой задачи, жизнь солдат и офицеров будут зависеть только от него, от его умения или неумения провести предстоящую операцию.

Батальон усилили танковым взводом, батареей 152-мм самоходных гаубиц «Акация», мотострелковой ротой и двумя взводами саперов. Пехотный полк афганских правительственных войск, который стоял в Джабаль-ус-Сарадже, тоже был придан Хабарову на период боевых действий. Конечно, полк очень громко звучало, насчитывал он в общей сложности примерно 50–60 человек. Совместно с батальоном Хабарова также действовал парашютно-десантный батальон 345-го полка из Баграма под командованием майора Александра Цыганова. И вот в 5 часов утра 9 апреля 1980 года началась операция. Десантники, как раскаленный нож в масло, вошли в Панджшер. Завязались первые бои под Базараком, появились первые потери. Отработанные заранее действия дали возможность продвигаться с минимальными задержками и в довольно быстром темпе. Расстреливая из танковых пушек заминированные на завалы, наводя с помощью танковых мостоукладчков мосты через небольшие горные реки и устраняя разрушения на дорогах, сбивая неорганизованное сопротивление моджахедов, десантники быстро продвигались вперед вдоль долины.

Последним населенным пунктом, куда батальону Хабарова удалось проехать на броне, стал Паси-Шахи-Мардан, где располагались штаб Ахмад Шаха, тюрьма и его администрация. Столь стремительное продвижение десантников и быстрое подавление с отдельных огневых точек моджахедов застало Ахмад Шаха врасплох. Моджахеды в спешке покидали Паси-Шахи-Мардан. Из их штаба даже не успели вывезти папки с документами, списками и удостоверениями, фотографиями членов партии ИОА и вооруженных отрядов. Все было второпях брошено в ста-трехстах метрах от здания. Видимо, вертолетчики хорошо поработали НУРСами по разбегавшимся в разные стороны моджахедам.

Оставив под прикрытием технику, батальон по горной тропе выдвинулся к самому последнему в долине Панджшера населенному пункту. Ночью комбат, выставив боевое охранение, дал возможность личному составу отдохнуть.

Разведчикам была поставлена задача: обходными тропами выдвинуться и перекрыть отход моджахедов из последнего кишлака, что было четко выполнено. А с рассветом основные силы начали атаку.

Все! Панджшер был взят. Вспоминаются стихи полковника Владимира Красюка:

Дальше оставалось закрепить успех: установить гарнизоны, связь, взаимодействие со старейшинами кишлаков. Создать новые органы власти и обеспечить их безопасность.

Но увы! Сделали все совсем по-другому. Уже во второй половине дня поступил приказ от старшего начальника: срочно отходить, выдвигаться в район Паси-Шахи-Мардана, где осталась техника. Комбат даже многие годы спустя задавался вопросом: чем руководствовалось командование, отдавая такой приказ, ведь надо было пройти по горам более 30 километров по горной тропе, что до наступления ночи сделать было невозможно? Аккумуляторы на рациях разрядились. На просьбу доставить питание для раций вертолетами не отреагировали, доставили только сухие пайки. Десантники возвращались назад ночью без связи, без прикрытия вертолетов по единственной горной тропе. Как следствие разведдозор попал в засаду, укрытую в «лисьих норах» (в двух метрах пройдешь и ничего не увидишь). И тут же сверху на них посыпались – видимо хотели взять живыми – бандиты.

Капитан Хабаров (он ближе всех оказался к разведке) с группой десантников бросился на выручку. Атаку отбили, но сами попали под настильный пулеметный огонь. Разрывная пуля раздробила Хабарову плечевую кость, вторая ударила в ту же руку ниже локтя. Он еще был в сознании, вытащил раненого десантника, а сознание потерял уже в вертолете… Старшина Юрий Зобнин, спас комбата Хабарова, отстреливаясь от наседавших душманов, вынес его тяжелораненого с поля боя.

Хабарова с многочисленными пулевыми ранениями доставили в Кабул. Сначала сотрудники госпиталя собирались ампутировать ему раненую правую руку, но о ранении Хабарова узнал генерал-полковник Ю. П. Максимов, который прислал бригаду хирургов. Они пришили «на божьем слове» висевшую на лохмотьях кожи руку (разрывная пуля вырвала четыре сантиметра кости правого плеча и двуглавую мышцу (бицепс), разрушила нервно-сосудистый пучок). Об этом ему рассказали уже в окружном госпитале. Ташкентские врачи вывели его из тяжелого общего состояния. Борьбу с остроразвивающимся остеомиелитом продолжили хирурги Главного военного госпиталя имени Бурденко и Центрального института травматологии (ЦИТО).

Офицеры, солдаты, которые увольнялись, заходили к комбату в госпиталь в Ташкенте, потом в Москве в «Бурденко» и недоуменно спрашивали: «Почему мы ушли так поспешно из Панджшера? Какой смысл был в этой операции?».

Что комбат мог ответить на вопрос, который мучил его самого все бессонные ночи в госпиталях? Они ценой жизни и здоровья солдат и офицеров выполнили поставленную им боевую задачу, а потом те, кто эту задачу ставил, бездарно распорядились ее результатами. Они просто не знали, что им делать дальше. И в дальнейшем, на протяжении всей этой войны многие операции заканчивались подобным образом. Развязывали боевые действия, гибли наши солдаты и офицеры, гибли военнослужащие правительственных войск, гибли моджахеды и мирное население. После операции войска уходили из района ее проведения, и все возвращалось на круги своя…

Почти нелегально (минуя кадры ВДВ), спецкор военного отдела газеты «Правда» Виктор Верстаков попросил начальника академии им. М. В. Фрунзе рассмотреть вопрос о зачислении Хабарова, который сдал вступительные экзамены в академию между двумя тяжелыми операциями. А когда узнал о зачислении, неожиданно открыл, что ночи не так уж длинны и боли вроде бы стали слабее. Занимался много и упорно. «Я не мог себе позволить учиться на тройки, могли сказать, что жалеют инвалида». И цель поставил перед собой, казалось, совсем уж невозможную: не только сохранить руку, но и заставить ее работать.

Двенадцать месяцев рука в «капкане» (аппарат для сращивания костей), перебиты нервы – ни один мускул не работал. Кости срослись, нервы хирурги сшили, но предупредили: «Все теперь зависит от вас. Работайте…». И он работал: массаж, гимнастика…

Каждый день по нескольку часов. Чтобы рука «ожила», научился поднимать ее на 5–10 сантиметров. Для этого потребовалось около года. Через полтора года зашевелились пальцы, а чтобы взять, вернее, вложить в руку карандаш и вывести обыкновенную палочку, потребовалось еще несколько месяцев изнурительного труда… О нем писал в редакцию газеты «Правда» ветеран Великой Отечественной войны, участник битвы под Москвой и Сталинградом, генерал, доктор экономических наук, профессор Александр Александрович Гуров: «Это мужество высокой пробы! Знаю Хабарова, как фронтовик восхищаюсь им!»