Девчонка осекается и тут же тихо продолжает:

– У нас не было возможности.

Не понимаю, на кой черт заводить ребенка, если ты не можешь ему ничего дать, кроме нищеты?

И мне хочется ей помочь. Впервые в жизни мне хочется кому-то помочь. Нет, у меня не проснулся вдруг резко альтруизм и не засиял над головой нимб. Но ее вины нет в том, что в Москве процветает снобизм, наверное, даже в яслях. И да, приезжих здесь не особо жалуют. В свое время я в полной мере испытал это на себе.

Задаю ей вопрос, который решит, стоит ли помогать занозе:

– Ты уже думала, кем хочешь стать, когда закончишь школу? Куда собираешься поступать?

Молчит, потупив взгляд.

Давай, не разочаруй меня. Я не хочу ошибиться в тебе. Ошибаться – это одна из вещей, которые я терпеть не могу и переживаю тяжело.

– Я задал вопрос.

– В медицинский, – отвечает, высоко задрав подбородок.

Я доволен, но это внутри. Внешне же ледяное спокойствие, граничащее с равнодушием.

– Ты считаешь, что врачам не нужен русский язык? Врач может писать безграмотно?

Дергает плечом.

– Я добавляю еще одно правило в тот список.

– Какое? – стонет она.

– Запрет на НЕ посещение школы. Штраф – лишение карманных расходов на неделю.

– Чтооооо? – возмущается девчонка.

Не реагирую, продолжая:

– И мы заключаем сделку.

– Какую? – прищуривает она глаза.

– Ты разбираешься со всеми своими долгами. Как, меня не волнует. Но их не должно быть. И я подумаю о другой школе для тебя.

Смотрит с подозрением.

– Ты серьезно? – спрашивает осторожно.

– Да, – смотрю ей прямо в глаза.

– Окей, – тут же соглашается. – Но школу выбираю я сама.

– Посмотрим.

– Ты опять засунешь меня в какую-нибудь …

– Я не торгуюсь. Ты принимаешь мое условие? Или остаешься доучиваться в этой школе?

– Принимаю, – отвечает недовольно.

Я поднимаюсь, собираясь уйти к себе. Надо еще поработать. Возле девчонки торможу.

– Тебя не должно волновать ничье мнение о тебе, если у тебя есть цель и ты хочешь ее достичь.

Я не дожидаюсь от нее ответа, уходя в спальню. Пусть подумает. А мне еще предстоит найти для нее другую школу. Ни черта в этом не понимаю. Откладываю вопрос со школой до утра. Меня ждет два контракта и программный код. Да, иногда я радую себя личной работой над заказами. Это единственная слабость, от которой мне не хочется отказываться.

Девчонка каждый день продолжает ходить в школу. Нет, не так. Она каждый день утром уходит из дома. Иногда возвращается вечером, иногда – днем. Я не спрашиваю, учится ли она. Я просто жду. Скоро закончится четверть и станет ясно, чем занималась заноза. Но мне очень не хочется в ней разочароваться. А еще в последние дни я стал ловить себя на мысли, что она совсем не похожа на свою мать. Внешне. Девчонка совсем другая. У нее темные густые волосы. Другое строение лица, разрез глаз и их цвет. У моей сестры, насколько помню, они были серые. У занозы же карие. Даже фигура и то, как она держится, двигается, говорит. Хотя, возможно, я просто уже не помню… сестру. Да и тогда, когда я видел ее последний раз, ей было девять. С тех пор она могла измениться.

Сестра… Мне даже думать это слово непросто.

И, вообще, заноза могла пойти в отца.

– Кстати, а где ее отец? – прямо на совещании врывается в голову вопрос.

– Да какая мне разница? – тут же раздражаюсь и даже меняю положение в кресле, словно этим движением хочу сбросить себя лишнее и ненужное любопытство.

– Борь, задержись, – прошу Успенского, когда народ начинает торопливо расходиться. Медлит только Макеева. Вероятно, в надежде, что я захочу ее трахнуть. Мы не занимались этим со времен моей болезни. Не понимаю, почему, но мне даже не хочется. Нет, не секса. Мне не хочется Макееву. Я вдруг ловлю себя на мысли, что она начинает меня раздражать. Всем. От слащавого и тягучего голоса, слишком идеальной прически до движений руками и взглядов на меня.

– Так что ты хотел, Марк? – спрашивает Успенский. Я так погрузился в свои мысли, что не заметил, что в кабинете, кроме нас, не осталось никого.

Тру переносицу и не знаю, как начать разговор. Мне тяжело: подбирать слова и озвучивать их.

– Где учатся твои дети? – выпаливаю на одном дыхании, как будто, если произнесу медленно, то забуду, что хотел сказать.

– В лицее.

– Хороший?

– За такие деньги? – ухмыляется Успенский. – А что? Ищешь школу для Алисы?

Имя девчонки в его исполнении звучит так мягко, что раздражает. Встаю и отворачиваюсь к окну. Жарко. Приоткрываю створку. Дождь льет с самого утра и сейчас его шум врывается в кабинет.

– Кстати, – спохватывается он, не дожидаясь от меня ответа, – я тут недавно встретил одного знакомого. Так вот, у него сын учится в каком-то частном интернате. Охрана, учителя иностранного – носители языка… Полный пансион. Можно забирать детей на выходные и каникулы, а можно оставлять на весь год. Он доволен. Говорит, исчезли проблемы с учебой.

Я ухватываюсь за эту возможность. Полный пансион. Мне не придется видеть девчонку каждый день.

– Узнаешь, что за интернат? – поворачиваюсь к Успенскому.

– Окей. Ты подписал договор с Газпромом?

Зависаю.

– Черт! Я забыл его дома.

– Климов, мы сегодня должны отправить его в банк. Ты охренел? – возмущается он.

– Сейчас привезу, – бросаю недовольный взгляд на часы. Время обеда, но придется отложить.

Возле дома на стоянке только пара машин. Паркуюсь, окидывая двор безразличным взглядом. Он цепляется за знакомую куртку, которая размеров на пять больше ее хозяйки. Она стоит, над чем-то склонившись. Рядом – парень. Они явно знакомы. Смеются. Он такое же недоразумение, как заноза: волосы закрывают половину лица, длинный плащ, высокие ботинки, небрежный вид. Не люблю людей, которые плюют на свой внешний вид. Уже собираюсь выйти из машины, когда девчонка распрямляется. Взгляд опускается к ее ногам.

– Что это? – хмурюсь я. – Кошка?

Она кормит бездомных кошек. Надеюсь, ей не взбредет в голову притащить этого блохастого монстра в квартиру? Вышвырну обоих. Меня передергивает от отвращения. Толкаю дверь машины и выхожу. Дождя нет, но лужи бесят. В сторону девчонки больше не смотрю. Мне нужно забрать договор и вернуться на работу.

Когда выхожу из дома, ее уже нет. И кошек – тоже. И парня в длинном плаще. Взгляд ищет знакомую фигуру среди деревьев и детского городка. Их нет. В квартире мы не встречались. Куда она пошла?

Замираю возле машины и внутренне взрываюсь сам на себя. Да какое мне дело, где она и что с ней? Наверняка, пошла к нему домой. И уж точно не уроки учить. Зло дергаю на себя дверь и падаю за руль, швыряя папку с договором на сиденье рядом. Зачем-то снова обвожу взглядом двор.

Она трахается с этим парнем.

Я уверен. Иначе куда они ушли вместе, если она не пришла домой?

Криво усмехаюсь и завожу машину.

Ей почти восемнадцать. Уверен, что сексом она занимается давно. Я сам попробовал его в шестнадцать. Так чего ж удивляюсь?

Надо поторопить Успенского с интернатом. Почему эта идея не пришла мне в голову раньше?

Спустя несколько дней я вернулся домой позже обычного. Девчонка восседала на диване в гостиной и явно ждала меня. А мне хотелось только одного – забраться в душ и закрыться у себя в комнате. Раздражение никак не отпускало, из-за чего я постоянно срывался на подчиненных и даже Успенском.

Мне нужен был секс.

Макееву я отмел сразу. Не знаю, почему, но она вызывала у меня отвращение. То ли своими блядскими ужимками, которые когда-то определили ее место в моей кровати. То ли ее назойливостью, с которой она в последнее время пытается в нее вернуться, слишком часто заходя ко мне в кабинет по выдуманным поводам. На днях я уже почти заставил себя ответить на ее провокацию, но в последний момент передумал. Не хочу. Не хочу Макееву.

Тогда надо найти другую.

Я перебирал в голове всех знакомых мне женщин.