Возьми меня с собой!

Элизабет двинулась по коридору. Когда она дошла до входной двери, Дамиан внезапно издал странный, высокий, рыдающий крик, от которого она замерла.

— Оооооууууу!

— Дамиан, прекрати! Я вернусь завтра. Там дождь, понимаешь? Я знаю, что ты хочешь гулять, — обещаю, что возьму тебя завтра. А сейчас прекрати.

Дамиан покорно замолчал, и она закрыла за собой дверь.

Следующий день был еще хуже. Когда Элизабет проснулась в половине пятого утра, в окно хлестал тяжелый холодный проливной дождь, и на секунду она захотела выключить будильник и никуда не ходить — всего один раз. Потом вздохнула. Дамиан будет ждать. Ее визиты — единственное утешение в его горестном мире, и она не может бросить его просто потому, что ей лень вставать. Она поднялась, тепло оделась, надеясь, что весна в этом году чудесным образом наступит пораньше.

Накануне вечером она заскочила в супермаркет и купила несколько теннисных мячиков. Теперь Элизабет бросала их в коридоре, чтобы Дамиан мог вволю побегать. Пес, чавкая, радостно хватал зубами мячики, его глаза азартно блестели, когда она замахивалась. Уходя, она хотела оставить ему один мячик, но побоялась, что кто-нибудь станет выяснять, как он туда попал. Если Хоффман увидит его, он обо всем догадается. Когда Элизабет уходила, позади снова раздался страдальческий вой.

Дождь все не прекращался — обычное дело для этих мест. Серое утро сменялось серым днем, который просто исчезал в ночной темноте. На поверхность выползали червяки, становясь легкой добычей для промокших насквозь малиновок, которые топорщили перышки, пытаясь уберечься от сырости. Элизабет ничего не оставалось — только учить пса выполнять команды в помещении. Она играла с ним как умела, а к семи часам собирала игрушки и уходила до появления уборщиков.

Она видела, что Дамиан расстроен: ему не позволяют гулять, и он скучает. Начав с простых команд, дальше Элизабет стала учить его показывать фокусы, протягивать лапу и подавать голос. Захватив как-то раз с собой два шоколадных батончика, она разделила их на части и подошла к дверце клетки, показывая ему сладости. Дамиан выл и лаял, чтобы его выпустили, и она решила научить его лаять по команде.

— Ну что, хочешь гулять, да? Тогда ты должен попросить. — Она показала ему кусочек конфеты, но он этого не замечал, радуясь, что видит ее саму. — Давай же, говори! Вот там дверь, видишь? Хочешь туда? Давай, Дамиан, скажи. — Она держала батончик на уровне груди. — Хочешь гулять? Хочешь туда? Тогда скажи!

Элизабет никогда прежде не медлила, открывая клетку. Это было что-то новое, и Дамиану не понравилось. Он хотел наружу, он знал, что означает слово «туда». И он излил свое горе в коротком вокальном номере.

— Уууаааааах! — выдал он, сильно запрокинув голову. — Ууууаааааахх!

Хороший пес! — радостно вскрикнула Элизабет, восхищаясь, как же быстро он все понял. — Молодец!

Она дала ему кусочек конфеты, и он его заглотил. Ей понравилось, и он был счастлив.

— Давай еще разок. Скажи еще раз! Хочешь туда? — Она показала на дверь и поддразнила его оставшейся конфетой. Пес снова огорченно повторил:

— Туууаааааах!

Очень хорошо. Ты очень умный, Дамиан, выходи. — Она открыла дверцу. Пес выбежал наружу, выхватил батончик у нее из руки и мигом проглотил его.

— Господи, ты ешь, как акула. — Элизабет показала ему пустые ладони, растопырив пальцы. — Видишь, больше нет.

Он понял и расслабился.

Потом они еще немного поиграли с мячиком. Приказывая ему вернуться в клетку, она до боли стиснула кулаки.

— Извини, Дамиан, мне пора. Я вернусь завтра. Надеюсь, тогда мы сможем погулять.

Она собралась уходить, и поведение пса мгновенно изменилось. Он прыгнул на решетку, издав страшный умоляющий звук, который заставил Элизабет вздрогнуть.

Она решительно сделала несколько шагов по коридору.

Дамиан безутешно заплакал и стал царапать сетку. Элизабет обернулась, потрясенная его поведением. Обычно он вел себя очень тихо, и его отчаянная вспышка ошеломила ее.

— Нет, Дамиан. Мне нужно идти — мне и так тяжело. Я знаю, что ты хочешь туда.

И она снова отвернулась. Дамиан не спрашивал — не мог спросить, почему Элизабет так поступает. Не дело собаки спрашивать, почему она не берет его гулять или почему оставляет его, когда уходит сама. Но он понимал, что хочет пойти с ней и может влиять на ее поведение. Он помнил, что если пропеть слово «туда», это порадует Элизабет и она выпустит его из заключения. Один раз он уже сказал его правильно, и теперь решил попытаться снова.

— Тууууаааааа! — вырвалось из его пасти. Он почти идеально произнес Это Слово. Если только…

Элизабет остановилась и посмотрела на него так, что по лицу ее ничего нельзя было понять. Дамиан вилял хвостом, надеясь, что она поймет, как он устал сидеть здесь все эти длинные, утомительные дни.

— Туууудаааах! — прорычал он с надеждой. Он увидел, как расширились ее глаза, и принял это за поощрение. Вдохновленный ее вниманием, он попытался еще раз: — Туудааах! — Он с усилием запрокинул голову.

— Господи и святые угодники, — слабо произнесла она, — ты почти сказал «туда».

— Туда! — Дамиан возбужденно сжал челюсти. Слово вышло странным, резким, но произнесено было чисто. Она прекрасно его поняла.

Элизабет медленно подошла к клетке, пристально глядя на пса. Он вилял хвостом, довольный, что привлек ее, и глуповато ухмылялся: раз она обрадовалась этому звуку, теперь точно его выпустит.

— Что за черт… — тихо вымолвила она, глядя на него. — Что ты сейчас сказал? Дамиан, ты сказал «туда»? Ты это сказал? Давай, повтори! Скажи еще раз!

— Туда! — мгновенно ответил он, довольный, что опять может сделать так, чтобы она не уходила.

— Ты шутишь, да? — Элизабет отступила от клетки. Ее лицо побелело, как стена, на которую она опиралась. Девушка огляделась: может, ее кто-нибудь разыгрывает? Но она видела, как двигались его челюсти, когда появлялся звук. Дамиан ясно произнес слово «туда», и она испугалась.

Он сидел и с надеждой смотрел на нее. Он хочет, чтобы она его выпустила, — это совершенно очевидно. Она положила руку на задвижку.

— Ты хочешь туда? — спросила она снова.

— Туда! — повторил Дамиан, встал и завилял хвостом. Слово звучало чисто, несмотря на странный, глубокий, урчащий выговор.

— Это невозможно, — прошептала она, выпуская его из клетки. Он помчался по проходу, размахивая хвостом. Добежал до конца и выжидающе встал у наружной двери. Элизабет смотрела на него с другого конца коридора, все еще держа руку на задвижке.

Похоже, придется выйти под дождь.

Теперь она не могла его удержать — это уж точно. Она прошла по коридору и взялась за дверную ручку. Посмотрела на пса.

— Туда! — счастливым голосом сказал он.

Чувствуя себя невероятно глупо, она открыла дверь, и довольный пес умчался в хмурое, дождливое утро.

Она позволила Дамиану бегать под проливным дождем, а сама осталась стоять в дверях, недоверчиво щурясь. Через несколько минут пес вернулся без зова — лапы грязные, с шерсти течет. Элизабет отвела его обратно в клетку и закрыла дверцу. Постояла пару секунд, по-прежнему не отводя глаз от пса. Не надо было выпускать его. Уборщики заметят, что шерсть промокла. Но сейчас уже было поздно.

Ей нужно было уходить, но она еще колебалась, размышляя: Дамиан, наверное, какой-то другой… ну, как-то отличается от прочих собак. И все же это был Дамиан — отряхнулся, почесал за ухом, и она успокоилась. Ничего сверхъестественного в нем нет. На этот раз он не возражал против ее ухода.

Следующим утром дождь все еще лил как из ведра. Элизабет встала перед клеткой; держа в руке угощение.

— Ну что, дружок, давай посмотрим, что ты на самом деле умеешь. — Она подняла шоколадку повыше и показала на дверь. — Хочешь туда?