И в этом её вина, черт побери, наконец-то она признает сей факт. И не жалеет. Люди отдаляются друг от друга и душевно, будучи на расстоянии. Когда-то она обещала Альзуру совместное путешествие, но обещания не сдержала. Ей горько, но одновременно будто бы и безразлично. Ему, наверное, тоже — прямым доказательством тому служит то, что Мадук сейчас здесь. Смотрит на неё, как мужчина смотрит на красивую женщину, хотя волосы у неё разметались по подушкам и спутались, на неприкрытом плече видно след от старого ожога и сама она, не взирая на всяческие чародейские ухищрения, с каждым годом ощущает себя все более какой-то не такой.

— Ты давно не лежал со мной, — вспоминает она. — Лет с двенадцати, наверное, или тринадцати.

— Не хотел смущать, — фыркает Мадук. — Сама знаешь…

— Если ты об утренних поллюциях, я бы сделала вид, что ничего не заметила. Все же это происходит непроизвольно и совершенно нормальное явление.

— Да, — едва усмехается он — и Лилианна вновь слышит, но не видит эту усмешку. — Совершенно нормальное. Могу я поспать с тобой сегодня? У меня зуб на зуб не попадает.

— Конечно. Можем даже как в старые времена!

Как в старые времена — значит, что голова Мадука будет покоиться у неё на груди, как на мягчайшей подушке. Лилианна здорово рискует, предлагая подобное, и почти сразу же прикусывает язык, но остановить молодого ведьмака уже не может. Он придвигается поближе, так, что ребром она чувствует его в разы медленнее бьющееся сердце. И запах. От него всегда пахнет, как от лесной зверюги, часами изучающей свои угодья в поисках добычи. Альзур в чем-то да прав. Никакой он ей не сын, а она ему не мать. Вероятно, она идет по его же стопам, соблазняя кого-то в разы младше себя, кого-то, кого она застала еще плаксивым сопляком — и ей на удивление не стыдно. На удивление Лилианна не усматривает в этом ничего противоестественного. По крайней мере, теперь.

— Говоришь, никогда не трогал женскую грудь? — спрашивает она, едва улыбаясь.

— Ну, в Риссберге же нет баб, — отзывается Мадук, закрыв глаза. — Спасибо полоумному мужику в лазурном, что не выпускает нас из крепости. Только и остается что пялиться на припрятанные им гравюрки с какими-то шлюхами.

— А-а, знаменитая коллекция эротических рисунков — от сущей бездарности до непризнанного шедевра…

— Ты видала?

— Конечно, а чего ему от меня скрывать? Порнография она порнография и есть.

— Арнагаду нравится. Он часами рассматривает каждую страничку, смакует.

— А ты, значит, предпочитаешь картинкам реальность?

Вместо ответа он осторожно касается её мозолистой ладонью. Тонкий гипюр, казалось, только усиливает эффект от прикосновения — Лилианна мякнет, судорожно растирая себя под покрывалом. Кожа вся в мурашках.

— На самом деле я рассказала Альзуру обо всем, — шепчет она. — Попросила его вразумить тебя. Почему он этого не сделал? Не понимаю…

— Может, потому что не так уж ты ему теперь и нужна?

Об этом она, честно говоря, даже не задумывалась. Мадук гладит её еще секунду-две, прежде чем убрать руку.

— Ты и впрямь так думаешь? — спрашивает Лилианна. Она пытается представить события, происходившие здесь в её отсутствие. Может быть, Альзур приводил сюда какую-нибудь другую женщину или сам уходил к ней. Он такой отстраненный теперь — даже когда занимается любовью. Её ощущения отныне не его забота. Он превратил секс и отношения в рутину, ритуал, который необходимо исполнять каждый раз для сохранения равновесия. И ведь она чувствует, что еще не все потеряно — только не понимает, как теперь пробиться через воздвигнутую им стену. Смутная догадка заключается в том, что стена — это она и есть, её способности, которыми Альзур хотел бы обладать сам, но когда-то из пустого благородства не воспользовался дарованным ему шансом.

— Тебя просто слишком долго не было, — отвечает Мадук.

Просто… Надо же, все для него просто. У Лилианны щиплет в глазах.

— Потрогай меня еще, — только и просит она.