Теплая сумеречная крыша неба над Лондоном мягко окрасилась пастельными тонами: золотисто–розовый горизонт плавно сменялся насыщенным вишневым оттенком, который в зените темнел до звездной синевы. Олли Хеслоп щурился на гаснущий закат, уносясь на своем ап–борде к Плаф–лейн и оставляя позади старый Уимблдонский стадион. На стенах стадиона горели большие голограммы, рекламируемые товары вращались, выставляя напоказ свои лучшие стороны. На последней голограмме в рекламе новой драматизированной игры он увидел Сумико. Над алым шелковым платьем с глубоким вырезом улыбалось ему медленно поворачивающееся вслед проезжающим трехметровое лицо. Из светящегося тумана выплывали визуальные файлы, его альтэго Тай принимал трейлеры игры. Олли невольно улыбнулся взгляду, которым Сумико предлагала каждому прохожему и проезжему: «Попробуй, возьми!» Олли увидел в этом особый знак — он много лет был без памяти влюблен в гонконгскую актрису. В четырнадцать лет он всю спальню увешал ее мобильными портретами. И вот она, фотонная богиня, благословляет его в рейд!

Голограмма осталась позади, Тай блокировал рекламную передачу, и Олли, еще сияя счастливой улыбкой, сосредоточился на темнеющей дороге. Под рядом больших деревьев, за столетие превративших улицу в большую зеленую аллею, тени становились заметно глубже. Таю пришлось запустить программу модификации зрения, передававшую на глазные линзы увеличенное изображение, что позволяло выбирать дорогу между вывернутыми корнями и вспученными плитами мостовой. Вот с тем, что колесики борда брызгали влажными водорослями с плит ему на сапоги, он ничего поделать не мог. Сапоги были выбраны специально для рейда: черные кожаные голенища до бедра, тугая оранжевая шнуровка с солнечным блеском, жесткая подкачка охлаждающего фактора. Под стать сапогам были блестящие, тесные в паху кожаные штаны, и белоснежная футболка — в обтяжку, чтобы не скрывала нарощенной мускулатуры, — и потертый зеленый жакет до колена длиной. Рукава с пурпурной искрой расходились к запястью и туго охватывали локти. На каждом запястье можно было видеть браслетные вирусоносители, стилизованные под старинные смарт–манжеты. Кепка рабочего–ленинца с блестящей на сером фетре эмалевой звездочкой завершала броский образ — моложавый стиляга, недурен собой, раскатывает на ап–борде, бросает кругом вызывающие радарные взгляды: «Посторонись, мир, крутой парень едет!» Скрывал он только лицо — его, добавив смуглости и округлив щеки, облепила кожемаска.

Олли направлялся к своей команде — дружкам, побратимам, называвшим себя Саутаркским Легионом. Это название было издавна памятно измученным социальным работникам и местной полиции — со времен, когда Олли еще тужился сдать экзамены по государственной цифровой промышленности в городской академии. И после, когда начались большие перемены, они удержались. Кое–кто из первого состава нашел работу и даже сделал карьеру, на их место пришли другие из разбитых команд. Сейчас их оставалось шестеро — твердое ядро во многих смыслах, и всем чуть за двадцать — разве что Петру к двадцати восьми.

Тай выплеснул ему на линзы скан, уточнявший позиции Легиона. На достаточном расстоянии друг от друга, но и настолько близко, чтобы ко времени рейда стянуть ряды. Олли неделю потратил на планирование: определял позиции и до последней запятой рассчитывал время.

Каждое действие расписано заранее, на каждую неожиданность предусмотрен встречный ход. Точная разработка была по его части, он всесторонне рассматривал проблему, заранее отыскивал слабые места.

И режиссировать предприятие тоже предстояло ему.

Петр, отставший на двадцать метров, пижонски заложив руки за спину, вел свой борд по идеальной прямой. Выбранная кожемаска придавала ему вампирскую бледность, но и с ней его клубный наряд смотрелся — первый сорт: красная рубашечка, блестящий черный галстук–шнурок, серый жилет змеиной кожи и темно–серые брючки. С наращиванием мускулатуры он не перебирал, но цивилы с Плафлейн и так чуяли в нем крутяка и послушно расступались перед гудящим бордом. Петр был представителем Легиона в верхах. У него водились знакомцы в лондонском теневом мире, обеспечивали ему контракты и услуги, выбивали Легиону приличное место среди главных семей и банд — именно в том слое, куда они так отчаянно стремились.

Свою ап–багажку Петр на альтэго не настраивал — во всяком случае, никакая экспертиза связи бы не показала, а тащилась она за ним в добрых ста пятидесяти метрах. Плаф–лейн, как многие лондонские улицы, вечно кишела поспевающим за владельцами ап–багажом, еще больше тележек неслось по центральным путям доставки, и среди них имелись не только законные. Никто их не отслеживал, да и зачем? Кому какое дело? Регулировать поток — дело Ген 8 Тьюрингов.

Ап–багажка замедлила ход, огибая особо высокое дерево, и погрузилась в густую тень под ветками. Петр включил сброс. В основании тележки открылся лючок, из него шмыгнули наружу три дрона–ползунчика. Видом они походили на карликовых поссумов: девять сантиметров в длину и сорок граммов веса, да и проворством равнялись этим грызунам. Легионский «Повелитель Принтеров» Тронд Окойн пару дней провозился с их сборкой, высаживая компоненты из экзотического и дорогостоящего сырья. Олли, хоть и сам писал код, ожививший искусственные мышцы и придавший движениям узких тел плавность живых созданий, признал, что работа мастерская. И всё ради нескольких секунд на виду — потому что дроны тут же нырнули под землю.

Крошечные ползунчики просочились в решетку на мостовой и протиснулись в трещины старинного водостока. Если человек или программа и заметили их в первые драгоценные мгновения, должны были принять за настоящих. Тай доложил, что локальные узлы наблюдения на нулевом уровне тревоги.

Ап–багажка Петра медлительно развернулась попрек дороги и заковыляла обратно, к конторе «Джулиан–Финанс».

— Двухминутная готовность, — объявил Олли. Ларс Уоллин предвкушающе оскалил зубы — точь–в–точь хищный лесной кот при виде добычи. Ларс стоял в десяти метрах левее Олли — коренастый двадцатидвухлетний парень, как всегда в подчеркивающем накачанные мышцы гимнастическом трико. Часть распиравших ткань мускулов была подлинной, остальные — работа К-клеток. Нос расплющен, костяшки обеих рук намозолены кулачными драками — Олли давно потерял им счет. Ларс провел в Легионе добрых два года, но Олли все равно было рядом с ним неспокойно. Если потрясти дерево ай–кью, с верхних ветвей не Ларс свалится, и давить агрессивность ему приходилось парой наркокапсул в день. А сейчас он уже тридцать шесть часов как завязал.

Тактический скан показал Олли движущееся навстречу ап–такси. Его вирусы увели машину у корпорации «Херер», подмявшей под себя все городские службы пассажироперевозок. Еще немножко повозившись с программами, он превратил такси в ласковую сучку Легиона. В этот вечер на нем ехали Тронд и Аднан: внутренние камеры показали сидевших рядышком парней, вольготно раскинувшихся на изогнутых креслах из кожзама, словно ребята собрались на парную свиданку. Олли, у которого позвоночник сводило от нервозности, их расслабленность не понравилась, похоже, парни сбили тревогу нарком. Правда, Тронд нарка вообще не употреблял, он даже печатных продуктов не ел, хотя сам целыми днями трудился на принтерах — а может, именно потому. Схлопотал однажды гнойную крапивницу при модификации члена и с тех пор свихнулся на веганстве, а всякую хворь лечил гомеопатией. Оделся он сегодня в джинсы и черную футболку, накинул жакет парой размеров больше нужного и напялил кожемаску с черной африканской пигментацией. Олли, припомнив, что Тронд чисто нордического происхождения, задумался, не сочтут ли это за расистскую выходку — тоже идиотская мыслишка, если знать, что они задумали. Всё нервы…

Сидевшему рядом с Трондом Аднану не было дела до неполиткорректного нового лица приятеля. Главный технарь Легиона оделся в простую белую джуббу, голову укрыл клетчатой куфией, вполне сочетавшейся с выбранной на этот вечер минималистичной маской: впалые щеки и острая бородка. Широкая посеребренная лента скрывала ему треть лица — в первую очередь глаза. Аднан решился на полную замену, и теперь металлические шары в глазницах давали ему восприятие полного спектра. Они же позволяли видеть сигналы узлов и даже фиксировать излучения, так что числовой код он читал прямо через своего альтэго Рамуса. Олли восхищался, но сам не спешил последовать его примеру. Какая–то первобытная часть души холодела от страха при мысли лишиться природных глаз.