– А что делать, ждать пока войдешь в нужное состояние ума? Уж извини, пришлось форсировать, и ты превзошел ожидания.

– Одного не пойму, почему иерархия прохлопала появление ретроспекции, вы же были в курсе?

– Подумай головой, ответ очевиден – нас известили. Некто Звездочет. Явился в приемную, меня чуть удар не хватил. Сколько эонов из света, нирваны, зови как хочешь, не было вестей и на тебе, неизвестный ангельскому миру синхр!

– Вот вы все время говорите синхры, синхронизация, а что оно такое и зачем нужно? Объясните человеческим языком, без вероятностев, планов, прочих заумностей – спросил Гордеич архистратига – образованиями я не балован и мало что смыслю. Единственно заметил – глаза после нее становятся горькими, что у Полинки, что у Наташки, что у этого шелегейдыка.

– Среди множества слов увидели главное. Синхронизация средоточие человечности, совести, если хотите. Ум, ответственность и достоинство сливаются воедино, наполняя изнутри огнем, забирающим право быть прежним и жить для себя, а не других. Эти качества присущи каждому человеку, но не в каждом опыт множества вариантов и жизней. Непостижимым образом синхр соединяет в себе горечь непростых решений, чтобы в нужный момент из множества выбрать одно верное.

Михаил посмотрел на перемигивающиеся в вышине огоньки, бросил окурок в тлеющие угли и вздохнул.

– Мир ретроспекта это человеческая заслуга, единственный, сумевший обойтись без нас. Чья вина, что в иных из ступени атеизма, когда переставали поклоняться нам как богам, не смогли перешагнуть во взрослый космический коммунизм?

Потянуло утренней прохладой, нехоженая трава взбрызнула росой, на крыше просыпаясь захлопал крыльями бусол, а может отзвук улетевших гостей. Древний атавизм сознания упрямо подмывал пририсовать крылья, пальмовую ветвь и хитоны. Но крыльев у них не было отродясь, одеты были кто во что, а вместо ветвей прихватили увесистый кувшинчик «лозы». В потертых джинсах и клетчатой рубахе-ковбойке с небрежно закатанными рукавами, Михаил выглядел заправским хиппи, Гавриил прихватил старую Брамову хэбешку, а Денница кожаную куртку Стаса, которому в жарком июле та была не нужна.

– Ну и как тебе близкий контакт? Сойдет для первого раза?

– Темнят. Старше, опытнее – да, несомненно. Лучше? Время покажет. Чего обхохатываешься?

– Представил Михаила на соборе архистратигов в совдеповском прикиде, не могли чего приличней найти?

– Он особо не привередничал, ему знаешь не до того было. Такой же длинный как Мак, ну и взял что подошло.

– Денница курточку поцупил и не поморщился, я ему не завидую. Как будет объяснять экстренную смену политики партий своим нижним легионам? А придется, иначе мы сами придем и объясним, со всеми вытекающими.

Гордеич выйдя на веранду глянул на отгулявших всенощное бдение Браму и Стаса, и одобрительно крякнул:

– Молодо-зелено, тоже в ваши годы до самой зорьки сидел. А эти уже уехали? Симпатичные мужики, хоть и архангелы.

– Улетели. Велели поклон передавать и благодарствуя за «лозу». Очень она им по вкусу пришлась.

– То-то гляжу два бутля выдули, куда только влезло?

– Один они с собой.

– Тогда ладно, мне не жалко. Ну, вы гуторьте, а мне к хозяйству пора.

Он нарочито медленным шаркающим шагом направился к сараю выпускать гоготящих гусей.

Стас встал со скрипнувшего кресла, с хрустом потянулся и зябко ежась от прохлады шагнул из веранды в росистую траву.

– Гордеич, только не обижайтесь, но зачем вам такой бурьян? Если нужно помочь, то я с радостью. Где у вас кибер?

– Какой кибер – сыпанувши гусям корм и скручивая самокрутку воздел горе кустистые брови тот – робот что ли? Если все будет делать робот, тогда зачем я? Думаешь если старый, то ни на что уже не гожусь? Бурьян это для настроения.

– Как? – опешил Стас направляясь к сараю и высматривая сквозь метелки щирицы косу.

– Гляну, и на сердце теплее становится, когда есть желающие помочь и скосить. Совесть берет: забыли мол старого и чаще проведывают. Ириска вон забегает, Призрак тоже. Шухов тот аккурат каждую неделю, и все как один, родные.

– Не дадите? Ну ладно, вам виднее. Тогда самосадом угостите, запах обалденный.

Гордеич с готовностью оторвал кусок пожелтевшей газеты, мигом свернув знатную самокрутку заклеил и протянул Стасу. Тот раскурил от протянутого огонька, потянул, разом покраснел и закашлялся в рукав, смахивая выступившие слезы.

– Елки-палки, это какое же надо здоровье иметь что бы такую дряпалку курить! Продрало аж до… сердца.

Гордеич посмеиваясь, похлопал его по спине, выбивая из легких резкий дым.

– Доктор сказал жить мне до ста лет, или больше. Это как понравится. Жить надо в радость, даже если тяжело. Если нет радости от солнца, от просящей людских рук земли, от соседских лиц и вас сорванцов, зачем жить? Нет, жить буду долго. Нравится мне тут, на этой земле. Знакома каждая коряга и загогулина, каждая балка и перелесок рады словно родному. Тогда и труд не в тягость, когда под руками взрастают ростки зерна, или даже этот бурьян.

Стас как-то сник, плечи опустились, и это не ускользнуло от блестящих старческих глаз:

– Не печалься, внучек, что там, где ты родился сейчас плохо. Неважно кто заправляет: местные буржуи или небесные, против рабочего человека и натруженных мозолистых рук управы нет. Не будет он вечно слеп, однажды прозреет и уж тогда…

И такая ярость блеснула в его глазах, что Стас даже отшатнулся и едва не рухнул в бурьян, не удержи его Гордеич.

– Спасибо на добром слове. Будем надеяться.

– Не надо надеяться, делать надо. Каждый на своем месте. Этим и союз выстоял и зоне с выворотниками хребтину перебили. Не опускали рук, не отчаивались, не перекладывали один на другого и с больной головы на здоровую, а делали изо всех сил.

Стас кивнул и продираясь наружу увидел, как Брама скинувши куртку широко размахиваясь косит бурьян.

– Погоди, Гордеич же вроде не хотел?

Брама остановился, сперся на косу и вытирая со лба пот фыркнул:

– А кто его спрашивает, хочет не хочет. О помощи не спрашивают, помогают без слов.

Стас скинув футболку схватил прислоненную косу и вслед за путником, неумелыми движениями начал косить мясистые стебли, мало по малу приноровился и вскоре у дощатого забора высилась огромная куча.

– Вот так вот, вероятник. Разница между рассуждать и делать становится очевидной, когда не стоишь в стороне.

– Понял я. Макаренко.

– Не обижайся, никто не собирается тебя учить. Ты продукт своего социума и воспитания. Если у вас проще стоять в стороне, то у нас такое почти невозможно. Постепенно комплексы сознания: свои-чужие, юсовцы-союз – исчезают, все становится твоим делом и ответственностью. Собственно, так и возникает человеческое поле сознания, о котором много говорят, но мало делают.

– Так просто?

– А ты чего хотел. Все простое просто, потому естественно. Высокими заумностями много не изменишь, не бери на свой счет, это про вышних. Так, дело к завтраку, а нам еще в форпост смотаться надо. Двинули, вероятник.

Стасик подхватил с земли футболку и перебросив через плечо направился вслед за Брамой к калитке.

– Погоди, надо с Гордеичем попрощаться.

– Он ушел на работу. Работает механиком на тракторной, руки у него золотые и голова что надо. Сто лет, а ясности ума ничуть не растерял, опыт у него, нам и не снилось.

– Сто лет?

– Рот закрой, подумают ты никогда не видел села.

Вероятник не спеша шел по укатанной пыльной грунтовке и не верилось, что на дворе двадцать первый век, человечество вышло в дальний космос и на планете наконец-то наступил мир. Самое обыкновенное село, каких полно. Дощатые заборы, беленые хаты в обрамлении садов, бредущая на пастбище скотина и жаркая пора жнив на полях.

– Не проще телепортироваться, теперь это норма. Такими темпами к трассе попадем только к обеду.

– Проще, только зачем? Норма для синхров, а иным недоступно. Мы установили добровольное ограничение на применение сверх возможностей, дабы не иметь никаких преимуществ. Глупости это. Мы ничуть не лучше других, зачем же подчеркивать статус эволюционной ступени, которая накладывает обязательства, а не привилегии?